Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста
Шрифт:
Игнатий Сергеевич не сомневался, что новая порция подметных писем ее рук дело. Укротить Фаворскую было не в его силах, но как нейтрализовать, хотя бы временно, Александрова, он примерно догадывался.
XXXI
По пути на Курский вокзал Ровнин заскочил в институт за ксерокопией отчета. Сборка стенда близилась к завершению, и пора было подумать о создании небольшой аналитической группы. Марлену хотелось внедриться в заводскую лабораторию с собственной методикой. Найденные Кириллом эмпирические формулы значительно облегчали расчет.
— Ты разве не в командировке? — удивилась его появлению Тамара.
— До отхода поезда еще уйма времени. Хочу кое-чего провернуть.
— Горишь на работе?
— Что делать, Рыбка, приходится. Один остался.
— И то правда, — посочувствовала Тамара. — Редеет наша компашка. Сначала Володя рванул, потом Кира… Я уж про шефа не говорю. Небось и ты куда-нибудь навострился?
— Пока не собираюсь. — Малик нашел ксерокопию и запер стол. — А там кто знает?
— Неужели в Новосибирск.
— Я бы поехал, да не зовут, Тома.
— А у нас новости: Артема на и. о. подали!
— Не может быть! — огорчился Малик. — Полнейшее же ничтожество. Вечный ученый секретарь.
— Так-то!.. Тихоня Пальминов тоже возгонку получит. Ему Володину группу дают.
— Наш знаток океанической фауны объяснил бы это законом замещения.
— Чего-чего? — Тамара сделала недоуменно-недоверчивое лицо.
— Неужели не знаешь? Вы же вместе с ним прохлаждались на водах.
— Ошибаешься, Малик, не вместе. — Она упрямо поджала губы. — Так что за закон?
— Замещения? Наш общий друг уверяет, что промысловую рыбу, когда ее выловят, мгновенно замещает сорная. Не знаю, как в океане, но у нас закон замещения явно соблюдается.
— Паркинсона на тебя нет! — довольно фыркнула Тамара.
— Предпочитаю Ланского.
— Дурак он! — бросила она в сердцах.
— Это еще почему? — удивился Малик.
— Сам знаешь.
— Ничего не знаю.
— Хоть бы ты ему глаза раскрыл, что ли. А еще другом называешься!
— Ах вот ты о чем! — догадался Марлен.
— Об этом самом, — подтвердила она. — Неужели вы все не видите, что он гибнет прямо на глазах?
— Не преувеличивай, Рыба. Я вчера был у него в МГУ. По-моему, с ним полный порядок. Он процветает.
— Помяни мое слово, Малик, эта стерва погубит его! И виноват будешь ты! Это ж типичная хищница! Ты бы сказал ему.
— Ланского не знаешь? Да он убьет меня на месте. Нет, Тома, я боюсь за себя.
— А за него не боишься? Что с ним станет, тебе наплевать?
— У меня к тебе гигантская просьба, Рыбонька! — Малик поторопился переменить тему. — Пригляди, пока я смотаюсь, за моими кемикл-герлз, чтобы не соскучились от безделья.
— Только этого недоставало! Сам виноват — разбаловал. Они же научные труды у тебя подписывают. В упор никого не видят. Кроме того, я сама уматываю на следующей неделе.
— Куда, если не тайна?
— На сборы, мальчик. Меня, между прочим, в сборную Москвы включили, по синхронному плаванию. Так что имеешь шанс увидеть на телеэкране.
— Поздравляю, Томик, от души. — Марлен торжественно пожал ей руку. — А как же тема?
— Наука? — Тамара вынула аз кармашка золотистый тюбик и уверенным эластичным нажимом подвела губы. — Будет вместе со мной, пока я подрыгаю ножками под хабанеру Бизе, — пояснила, облизав сиреневую помаду. — Я не напутала в терминологии? Хабанера?
— Хабанера, — подтвердил он, застегивая чемоданчик. — Желаю тебе золотой медали.
На следующее утро Ровнин уже любовался со станционного мостика панорамой металлургического комбината. Его властная центростремительная сила ощущалась повсюду. Словно под влиянием неодолимого магнетизма, отклонялась от путей крайняя колея, теряясь за передовыми бастионами из стекла и стали. Тянулись увешанные гирляндами изоляторов серебристые вышки. Вдоль невидимых нитей подвески сновали навстречу друг другу бесконечные вагонетки. Даже река, темневшая сквозь голые ветви ветел, не могла противиться этому неодолимому притяжению. Где-то там, за дальними заснеженными балками и терриконами, она совершала плавный извив, спеша к зарешеченному проему в бетонной стене. Не замерзающая в самый лютый мороз речка…
Над циклопическими башнями домен стыли неподвижные облака. И так же неподвижны были разноцветные дымы, исходившие из бесчисленных труб, и клубы пара над жерлами деревянных градирен. Подпиравшие печи батареи кауперов, закругленных, словно торпеды, и могучие рукава всевозможных трубопроводов лишь подчеркивали суровую невозмутимость цитадели, сковавшей землю и небеса.
Марлен знал, что таится за этой обманчивой неизменностью. После первой ознакомительной экскурсии ему долго снились реки огня. Хлестал чугун из пробитых леток, покорно и тяжко сбегая по желобам. Кипела в черных ковшах разливаемая сталь, выплескивая солнечные протуберанцы. С лязгом и грохотом неслись по прокатным валкам ослепительные брусья и ленты. Перелетали с линии на линию, как гибкие макаронины, неуловимо меняя профиль.
И какая грозная, какая ликующая музыка рождалась в оглохших ушах! Под лаву, клокочущую в рукотворном вулкане, содрогание платформ на разливке, вой вентиляторов и яростные выдохи из круглой дырки мартена.
Небывалая оркестровая яма, залитая сиянием расплавленного металла, небывалый оркестр на тысячи сольных партий. И скульптурные силуэты, выкованные в снопах искр, и мощные, словно отлитые из чугуна руки, взметнувшие чудовищный крюк, как палочку дирижера.
Наверное, нечто подобное мерещилось Скрябину и Глазунову, искавшим отклики цвета в спектрах созвучий. Они исходили из радуги, но Марлен воочию видел, как жидкое солнце, минуя призму, сгущается в вишневый накал. Он слышал, как поют, излучая инфракрасную темноту, заливаемые формы и неподвластная пламени человечья плоть.