Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.

Несмелов Арсений

Я смотрел на Хомяка. Он еще раз прицелился веселыми глазами на забавную картинку, улыбнулся мальчишеской улыбкой (моложе всех нас был), сложил журнал вчетверо и неторопливо спрятал его во внутренний карман своего матросского бушлатика.

II

Несколько необходимых разъяснений.

Китайский городок С. расположен всего в немногих верстах от советской границы. Еще совсем недавно путь до него был легок и прост, но мы бы и раньше не смогли воспользоваться его доступностью: бывшие офицеры, поднадзорные ГПУ, мы были лишены права выезда из Владивостока. Бежать нам пришлось кружным путем: на лодке через Амурский залив, оттуда к границе, через

нее — и затем пробираться к С. тайгой и сопками, по китайской стороне.

Этот путь мы сделали в девятнадцать дней. До С. добрались мы окончательно измученными, и новый переход, при необходимости еще более таиться, еще усиленнее прятаться, следовательно, идти ночью, казался нам уже непосильным.

Было над чем призадуматься, отчего пасть духом. Деньги на исходе. Если мы не обменим свои трехдневные удостоверения на новые — нам грозят крупные неприятности, вплоть до возможной высылки на советский пограничный кордон.

Выйдя из «Кимр», мы бродили по улицам городка, надеясь на какую-нибудь счастливую встречу, но счастья нам не было. Потом захотелось есть, и мы пошли в уже знакомую китайскую харчевку рядом с нашим ночлежным домом. Старый китаеп-хо— зяин с бритым лбом и туго заплетенной тонкой косой встретил нас приветливо. Заулыбался, как знакомым. Закивали и китайчата-помощники, с поразительной быстротой защипывавшие пельмени на столе у окна фанзы. Приятно пахло горьковатым дымком от очага. Зубы улыбавшихся китайчат были ослепительно белы.

Как всегда, хозяин указал нам на угол за циновками, должно быть, почетное отделение, «дворянское», для чистых гостей.

— А как насчет водочки? — неуверенно спросил я у Степнова, нашего казначея. — Возьмем или нет?

— Не хочешь ли коньяку? — мрачно усмехнулся он. — Ну можно ли говорить о водке, когда нам завтра нечего будет жрать?..

Я предлагаю даже есть один раз в день…

Он недоговорил, прерванный хохотом Хомяка, и поморщился, но юноша смеялся вовсе не над его словами: усевшись за стол, он уткнулся в журнал, который стащил в «Кимрах».

— Совсем мальчишка! — пожал плечами Степнов, отодвигая скамью, чтобы сесть за стол. — Ну, чего ты там нашел? Еще голую бабу?..

— Сейчас, сейчас! — заторопился Хомяк, искрясь глазами — Нет, право, замечательно! — Сейчас я вам прочту… Санга [42] пельмени! — крикнул он китайцу, вошедшему с нами за циновку. — Тунда? Санга! [43]

— Тунда! — ответил китаец. — Водка ваша пить надо?

— Пуе [44] .

42

Три (кит.).

43

Понимаешь? Три! (кит).

44

Нет, не надо (исп.).

И нам:

— Слушайте: «Femme de chambre, tres jolie, distinguee, brune, tres soignee, libre un apres-midi par semaine, rencontrerait monsieur honorable et aise pour distraction originales. Ecrire M-lle Claudia au «Sourire»…» [45] Понимаете?..

Ни я, ни Степнов ничего не поняли, хотя в корпусе и учили французский язык: забыли начисто.

— Ну, сейчас! Очень забавно! — звонким альтом подростка восторженно кричал Хомяк. — Вот: горничная, очень хорошенькая, distinguee… не знаю, что это такое, но не важно. Еще несколько слов непонятно, но вот: свободная раз в неделю после полудня, ищет порядочного и обеспеченного человека… Знаете для чего? — Он прыснул. — Для оригинальных развлечений… Каково?..

45

«Горничная,

очень хорошенькая, с изысканными манерами, темноволосая, очень ухоженная, свободная раз в неделю во второй половине дня, желала бы познакомиться с достойным и обеспеченным мужчиной с целью оригинальных развлечений. Писать м-ль Клодии в журнал “Улыбка”» (фр.).

Хомяк победоносно, словно гордясь тем, что прочел, поднял молодое, свежее лицо, чуть тронутое загаром и ветром.

Мы, конечно, заинтересовались. Стали требовать, чтобы читал дальше.

— Сколько угодно! — охотно согласился Хомяк. — Тут вся страница из таких объявлений: «Etrangere, jolie, jeune, tres bien faite, caractere fantasque. Il me plait parfois d’amincer ma taille et la comprimer strictement… Quel homme du monde aise de gout rafflne me comprendra? Ecrire Tanagra…» [46]

46

«Иностранка, красивая, молодая, очень хорошо сложена, со своенравным характером. Порою мне доставляет удовольствие сужать свою талию и совершенно сжимать ее… Кто из состоятельных светских мужчин с тонким вкусом сумел бы меня понять? Писать Танагре…» (фр.).

Морща гладкий лоб, Хомяк стал переводить, по нескольку раз повторяя некоторые французские слова, чтобы вспомнить их значение:

— Иностранка, красивая, молодая, очень хорошо сделанная…

— Что? — захохотал я. — Ну и переводчик!

— Дурак, не понимаешь! — отмахнулся он. — Ну, хорошо сложенная, с характером… fantasque… фантастическим, что ли? Дальше очень трудно… Она пишет, что ей нравится иногда делать тоньше, утончать свою талию. Опять непонятно, а дальше вот что: «Какой состоятельный светский человек с утонченным вкусом может ее понять?»

Широко раскрыв серые, еще детские глаза, Хомяк тоном, каким обращаются за разъяснениями к старшим, спросил у Степнова:

— О чем это она, а?

— Стерва! — фальшиво поморщился Степнов, задвигав губами, словно почувствовал во рту избыток слюны. — Делать тоньше талию ей правится, видите ли! Что-нибудь неприличное, французское…

Хомяк продолжал читать и переводить объявления до тех пор, пока китаец в трех чашках, похожих на чайные полоскательницы, не принес пельменей со свининой, с «чушка мясо», как сказал он, ставя посуду на стол. Но мы не сразу обратились к еде, хотя были сильно голодны. В дымном, полутемном углу за циновками слишком уж раздражающе звучали эти женские имена и псевдонимы, для произнесения которых губы надо было складывать как для самых нежных русских слов…

— Клодиа, Танагра, Дарсия, Каприсьез…

И обладательницы всех этих певучих имен писали лишь о своей молодости, о красоте ног, груди, глаз. Они делали в письмах какие-то намеки, значения которых мы не понимали, но своей мужской сущностью угадывали их сокровенный смысл.

Глаза заблестели, голоса стали несколько хриплыми. За девятнадцать дней блужданий по тайге и сопкам мы ни разу не подумали о женщине. Теперь же с замызганных листов этого парижского журнальчика в наши нервы вдруг скользнул некий содрогающий ток. Степнов взял журнал из рук Хомяка и. шевеля губами, стал с трудом читать французские слова, нараспев произнося женские имена:

— Клодиа… Роли… Диана…

Его ноздри дрожали, он слишком близко к лицу держал эти соблазняющие листы. Мне показалось, что он ловит с них запах тела этих парижанок, за сто, двести, триста франков («Гроши если на иены», — подумал я) предлагающих свою любовь обеспеченным светским людям с утонченным вкусом.

Мне стало немножко противно и страшно.

— Что мы, с ума сходим, что ли? — выругался я. — К черту! Та-ра-рам!

— С гусаром! — поддержал меня Хомяк и крикнул китайцу, заглянувшему за циновку: