Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
Шрифт:
Митя поднялся с дивана и встал рядом с Нюшей:
— Отдайте, товарищ Белов! По-хорошему просим... Секретарь покосился на парня и, пожав плечами, вернул ему письмо.
— Можете идти. Но имейте в виду, делами вашей ячейки мы еще займемся, — пообещал он.
Нюша с Митей вышли из райкома и долго, молчаливые И подавленные, брели по булыжной мостовой. Первым молчание нарушил Митя:
— Вот так поговорили по душам!
— Да разве у такого до души докопаешься! — зло отозвалась Нюша. — Застегнулся на все пуговицы... Френч, а не человек!
— Что же делать-то? —
Около городского сквера они отыскали помещение райкома. Секретарь и инспекторы были в разъезде по колхозам.
Нюша с Митей посидели в приемной, посовещались между собой, потом, выпросив большой конверт, вложили в него письмо. На конверте написали: «Посевная, срочная, секретарю райкома ВКП(б)» — и оставили письмо в приемной.
ГОСТИ
Шла осень. В колхозе обмолотили овсы, выкопали картошку, убрали капусту с огородов, а трактористы МТС только еще начали поднимать зябь.
В полях стало неоглядно просторно, тихо, безлюдно, в воздухе поплыла серебристая паутина, в небе, вырисовываясь неясным треугольником, прощально закурлыкали журавли. Перелески расцветились багрянцем и золотом и к вечеру, подсвеченные заходящим солнцем, пылали словно огромные костры.
Потом начались затяжные дожди. Они в считанные дни оголили леса и перелески, потушили все краски, наполнили мутной водой дорожные колеи и колдобины. Сегодня дождь был особенно назойливым.
Сделав из мешка подобие капюшона и накрывшись с головой, Нюша целый день кружила на тракторе по полю. Мелкий дождь-сеянец проникал повсюду, застывали ноги. Трактор часто буксовал, а в низинах, где было особенно топко, он мог в любую минуту увязнуть по ступицу. Приходилось объезжать такие участки стороной и выбирать места для вспашки повыше. Поле получалось пестрым, как лоскутное одеяло.
На душе у Нюши было тоскливо и бесприютно.
О Степе никаких утешительных вестей не приходило. Нюша с Митей еще раз съездили в район, к прокурору, и узнали, что Ковшова перевели в область и теперь им уже занимается областная прокуратура. Следствие по его делу еще не закончилось, и Степа продолжал отбывать предварительное заключение.
Удрученные, пришибленные вернулись Нюша с Митей домой и ничего не могли толком объяснить ни комсомольцам, ни колхозникам.
— Вот и кануло наше письмо в прорву, — пожаловалась Аграфена. — Совестью своей ручались, подписи ставили, а все на ветер. Почитали, поди, и выбросили. Где же она, правда-то, у людей, куда ее запрятали?..
Дед Анисим вызвался отправиться ходоком по Степиному делу в область, а то и в столицу, к самому товарищу Калинину.
— Я человек дошлый, бывалый, — убеждал он девчат. — Сколько раз по мирскому делу в губернию ходил. Месяцами в приемных у начальства околачивался. А правду выуживал, будь она хоть за семью печатями. Вы только меня харчами в дорогу снабдите да прошение составьте потолковее.
Степина тетка Пелагея заявила, что правды на белом свете, как видно, не было и нет, и прокляла тот день и час, когда ее племянник связался с комсомолом и колхозом.
Таня ходила грустная, подавленная, сторонилась девчат, редко показывалась на гулянках и все чаще стала заглядывать к ворожейке бабке Устинье — погадать о судьбе брата. И всегда на картах выходило, что Степу ждет дальняя дорога и казенный дом.
В поле Таня работала вяло, безучастно, порой даже забывала вовремя поднять и опустить плуги.
Сейчас, сидя за рулем, Нюша то и дело оглядывалась на подругу и кричала, чтобы та не дремала и следила за глубиной вспашки.
Потом, не выдержав, остановила машину и сама замерила за плугами глубину борозды.
— Да слежу, слежу! Будто я не понимаю, как надо, — устало сказала Таня. — А все равно это не пашня в такую слякоть... мазня одна.
Нюша только вздохнула. Борозда действительно получалась неровной, размазанной. Вот что значит запоздать с подъемом зяби, упустить погожие осенние деньки. А начальство из МТС все зачем-то понукает, торопит — пашите, нажимайте, добивайте план. А недаром в Кольцовке махнули на трактористов рукой — ковыряйтесь, мол, если вам горючего не жалко, а мы весной все равно поле заново перепашем.
— И маетная же наша работка, — ежась от дождя, пожаловалась Таня. — Летом на солнце жарься, осенью — под дождем мокни, а от людей доброго слова не услышишь. Словно наши машины обуза для них, наказание какое...
— Машины тут ни при чем, — задумчиво сказала Нюша. — Тут в другом заковыка...
— Это в нас, значит? — удивилась Таня. — Мы с тобой виноваты? Девчата да парни?
— Может, и в нас... А вообще-то забирай повыше. Темна вода в этой эмтээс. Сколько Степа сигналов начальству подавал, сколько актов было составлено!
Помолчав, Таня тихо призналась:
— А знаешь, я ведь с тобой,-наверное, последние деньки работаю.
— Как — последние? — удивилась Нюша. — Что ты говоришь такое?
— Тетка дом собирается заколачивать, в совхоз думает перебраться. Там у нее родня, близкие... Вот и я с ней. Здесь без Степы какая нам жизнь?
— Так оправдают же Степу, выпустят... Я уверена! — принялась уверять Нюша.
— Это еще когда-то будет! Да если и вернется братец — опять радости мало. На всю жизнь он запятнанный. Нет, лучше уж нам отсюда подальше куда податься...
Нюша с укором посмотрела на Таню. Вот так подруга! Они вместе росли, ходили в ШКМ, вступили в комсомол, вместе начали работать на тракторе. И вдруг Таня все бросает!
— Это кто ж тебя надоумил? — спросила Нюша. — Уж не Устинья ли дальнюю дорогу нагадала?.. Опять вчера ходила к ней?
— Ну и ходила, — с трудом выдавила Таня. — Устинья правильно гадает... как в воду смотрит. — Она вдруг соскочила с сиденья и схватила Нюшу за руку: — Уедем отсюда вместе!.. Сама же видишь — ничего здесь не получается с машинами. Смеются все над нами... Мы с тобой лучше в совхозе на тракторе поработаем. А хочешь — можно и девчат позвать: Феню, Зойку. Вот и будем опять вместе. А потом и Степа в совхоз приедет...