Собрание сочинений в 4 томах. Том 1
Шрифт:
Людмила. Ты ревнуешь низко, подло! Ты тайком от меня писала Николаю. Теперь ты мне мстишь. (Схватила статью, рвет.) Ложь, дрянь, клевета, донос! (Истерически плачет. Уходит.)
Евдокия. Я задушу тебя, змея!
Маша. Души!
Евдокия. Пусть над головой твоей будет вечное материнское проклятье. И помни мои слова, проклятый выродок, что душа твоя почернеет до времени и сгниешь ты, ненавистная людям! Не дочь, не дочь… Уходи отсюда! Я с ними останусь
Маша открыла сундук, вынула красивое, легкое газовое белое платье, подняла на руке. Вдруг заплакала, бросила крышку сундука, отчего старинный сундук издал звон, надела платье, сапоги, рабочую свою куртку, не оглядываясь, пошла. Пробежала Евдокия, вернулась с полотенцем и водой, ушла к Людмиле.
Маша(остановилась на пороге). Хотя… (Быстро уложила свои платья, посчитала). Девять. Это же мои премии. (Поверх платьев положила книги с полки и большой, известный зрителю том Пушкина). А Пушкин не ложится… Ну не надо… (Взяла книгу под мышку, идет через комнату, остановилась.) Не надо меня здесь?.. Значит, не надо.
Занавес
Действие третье
Картина первая
В политотделе.
Кременской, Адам Петрович.
Кременской. Да, я возмущаюсь. Да, я буду кричать!.. Ты второй раз приезжаешь ко мне без единого практического вопроса и просишь, чтобы тебя немедленно сняли. Ты неспособен работать? Почему неспособен? Я не понимаю коммунистов, которые неспособны работать, я беру под подозрение такую неспособность.
Адам Петрович. Я неспособен летать, я не учился, например, летать, но за это…
Кременской. Бросьте эти разговоры! Партия знает, кому надо летать, а кому плавать…
Входит Вельтман.
Вельтман, ты слышишь эти разговоры? Он развалит колхоз, он пойдет под суд, он неспособен в самые боевые дни…
Вельтман. Товарищ Кременской, приехала колхозница — ее муж избил.
Кременской. Вот тебе: я способен разбираться в таких делах?
Вельтман. Ты не уходи, надо сделать выводы. Хорошо?
Кременской. Хорошо.
Вельтман уходит.
Адам Петрович.
Кременской. Да.
Адам Петрович. Если я, как шкурник, убегу от исполнения своего партийного долга, меня надо поставить к стенке.
Кременской. Да.
Адам Петрович. Мне ясен мой долг, но я знаю и свое право честно заявить партии, когда меня неправильно рассматривают, когда я объективно приношу вред.
Кременской. Ты самовольно демобилизовался. Ты наедине решил, что ты неспособен. Ты не просишь помощи, ты объективно не хочешь работать, ты прямо саботируешь… Вот как я стал на вас смотреть, Адам Петрович.
Адам Петрович. Я просил дочь сказать вам, что у меня ничего не выходит. Я думал, что некоторые понятные человеческие моменты в нашей жизни позволят вам помочь мне. Это жизнь, от нее никуда не денешься.
Кременской. Дальше.
Адам Петрович. Разве у членов партии нет жен, нет детей, нет отцов и не должно быть человеческих чувств?
Кременской. Все есть — и жены, и дети, и отцы есть, и чувства, которые неотделимы от партийности. Что за черт, о чем мы говорим!.. Товарищ Вельтман, кто там избил колхозницу? Давайте его сюда.
Адам Петрович. Что же будет дальше?
Кременской. После этих разговоров я не знаю, что будет дальше.
Адам Петрович. Валите вы меня, топчете… (С порога). Подумайте обо мне. Я много пользы могу принести, много сделать для партии.
Кременской. Подумаем.
Адам Петрович уходит. Входят Лизавета и Вельтман.
Вельтман. Вот избитая мужем колхозница.
Кременской. Ага. Ну, здравствуйте!
Лизавета. Сесть или постоять?
Кременской. Садитесь, расскажите.
Лизавета. Я уже стала спокойная, а то я навзрыд плакала.
Кременской. Понимаю. За что избил-то?
Лизавета. Я стояла и нагнулась, а он избил на пятой неделе жизни.
Кременской. Так. Недавно поженились?
Лизавета. Я как была, так и ушла от них, и мне сразу сказали в правлении: поезжай сама в политотдел… Довольно.
Кременской. Во двор вошла? Свекры живы?
Лизавета… Нет, он одинокий. Он с Машкой жить остался.
Кременской. С Машкой? Знаю Машу.
Лизавета. Она к нам жить перешла и встала за него.
Кременской. Как зовут мужа? Чей?
Лизавета. Зовут Вася, а так — Дудкин.
Кременской. Бригадир Дудкин?
Лизавета. Конечно.
Входит Дудкин.