Собрание сочинений в 4 томах. Том 3
Шрифт:
Николай(как бы про себя). Один Ленин может так сказать…
Ленин(как бы вспоминая). А он, как помнится, так же точно говорил в самые глухие годы прошлого, когда российский пролетариат шел за такими обывателями, как меньшевики. И тогда, представьте себе, он не боялся обывательщины.
Николай. Но это Ленин… он гений мира. Тогда зачем же? Может быть, и не нужны наши бригады какого-то коммунистического направления?
Ленин(просто
Николай(мучительные ноты). Я не один об этом думаю… Если наш рабочий класс такой передовой, великий, то зачем ему мы со своими выкрутасами?
Ленин. Простите… Он велик как класс, но внутри класса идет жизнь. Покой есть вестник умирания. Вы со своими выкрутасами есть самое чистое, самое великолепное, что создал заводской пролетариат после субботников военного коммунизма. Запомните это.
Николай(с жаром). Владимир Ильич, дорогой, если бы вы знали, сколько насмешек несется в наш адрес! Мы очень многим людям действуем на нервы. А пожаловаться вроде неловко… вот разве вам, и то мысленно.
Ленин(так же). А жаловаться никому не надо. Ни Ленину… ни секретарю райкома. Сами стойте за себя. Когда в нас летели камни, мы никуда не ходили жаловаться… это жалко и противно. Какие же вы политические борцы?
Николай(удивленно). Простая вещь. Мне в голову как-то и не приходило. Мы привыкли жить под крылышком…
Ленин. Вот именно, под крылышком… А вы сами докажите… чтобы вас люди уважали без указаний свыше.
Николай(восторженно). Как это все правильно… и как много политики в жизни!
Ленин(с улыбкой). А как вы думали, юноша? Это ведь только одним дурачкам кажется, что они могут жить вне политики.
Николай. Вы с Доном Карлосом, конечно, незнакомы?
Ленин(веселясь). Ну еще бы… сей принц испанский жил в каком-то отдаленном столетии. А что?
Николай. Какой там принц… Наш заводской парнишка, но — мусорная личность.
Ленин. Почему же так уж… мусорная.
Николай. Неравнодушен к выпивке. Срывается на непозволительные выходки. Недавно вымазал жженой пробкой своего друга… пока тот спал.
Ленин(по-прежнему весело). Пока спал?
Николай(не замечая юмора в реплике). Под черного негра… а тот не разгадал и через весь наш город ехал на работу с невинным видом. Представляете?
Ленин(охотно).
Николай. Вот вы смеетесь. И мне было смешно. А ведь на этой почве вырастает хулиганство.
Ленин. Хулиганство вырастает на почве тупого, биологического анархизма. Это другое. И если уж советоваться с Лениным, то надо помнить, что он никогда не предлагал сухих, унылых, мещанских правил поведения. Заботьтесь вы о том, чтобы не обижать друг друга, не принижать, не подавлять. Вот самое высокое правило поведения.
Николай(забывая о воображаемом собеседнике). Как же мне быть с Ланцовым?
Ленин. Не знаю.
Николай. И я не знаю.
Ленин. И никто не знает. (С горячностью и увлечением.) И в этом весь гвоздь коммунистичности… (Утрачивая прямое общение с Николаем.) Коммунизма никто не видел, и подражать нам нечему. И создавать отношения друг с другом, отношения действительно новые, действительно высокие, и не пустыми фразами, а в поступках — это и есть постройка коммунистических характеров. И пусть будут насмешки и брюзжание, даже ненависть. Мы не боялись никогда и теперь не испугаемся. (Прямо Николаю.) Примерно сто лет тому назад в России был лишь один человек, который размышлял о том же самом, о чем размышляете вы. И человека того звали Николаем Чернышевским…
Пауза. Музыка как бы взрывом… Ленин медленно уходит.
Николай(в тишине). И я прощаюсь с моим Лениным… и многие меня поймут…
«…день отошел,
постепенно стемнев.
Двое в комнате.
Я
и Ленин фотографией
на белой стене».
Занавес
Действие третье
Декорация первой картины первого действия.
Серафима читает газету. Глубокая заинтересованность. Вздыхает. Вздохи сопровождаются полушепотом: «О господи!» Одновременно прислушивается и оглядывается в сторону дверей дома. Оттуда выходит Николай.
Николай. Что тут у вас происходит?
Серафима. Николай… как вас там по отчеству не знаю… либо говорите со мной по-человечески, либо убирайтесь.