Собрание сочинений в 4 томах. Том 4
Шрифт:
Происходило это за городом, в Доме творчества. Сидим, пьем чай. Атмосфера мрачноватая. Панова болеет.
Вдруг открывается дверь, заходит Федор Абрамов.
— Ой! — говорит. — Как неудобно. У вас тут сборище, а я без приглашения…
Панова говорит:
— Ну, что вы, Федя! Все мы очень рады. Сегодня день моего рождения. Присаживайтесь, гостем будете.
— Ой! — еще больше всполошился Абрамов. — День рождения! А я и не знал! И вот без подарка явился…
Панова:
— Какое это имеет значение?!
Абрамов сел, немного выпил, закусил, разгорячился. Снова выпил. Но водка быстро кончилась.
А мы, значит пьем чай с тортом. Абрамов начинает томиться. Потом вдруг говорит:
— Шел час назад мимо гастронома. Возьму, думаю, бутылку «Столичной». Как-никак у Веры Федоровны день рождения…
И Абрамов достает из кармана бутылку водки.
Романс Сергея Вольфа:
«Я ехала в Детгиз,я думала — аванс…»Вольф говорил:
— Нормально идти в гости, когда зовут. Ужасно идти в гости, когда не зовут. Однако самое лучшее — это когда зовут, а ты не идешь.
Наутро после большой гулянки я заявил Сергею Вольфу:
— Ты ужасно себя вел. Ты матюгался, как сапожник. И к тому же стащил зажигалку у моей приятельницы…
Вольф ответил:
— Матюгаться не буду. Зажигалку верну.
Длуголенский сказал Вольфу:
— Еду в Крым на семинар драматургов.
— Разве ты драматург?
— Конечно, драматург.
— Какой же ты драматург?!
— Я не драматург?!
— Да уж какой там драматург!
— Если я не драматург, кто тогда драматург?
Вольф подумал и тихо говорит:
— Если так, расскажите нам о себе.
Вольф говорит:
— Недавно прочел «Технологию секса». Плохая книга. Без юмора.
— Что значит — без юмора? Причем тут юмор?
— Сам посуди. Открываю первую страницу, написано — «Введение». Разве так можно?
Пивная на улице Маяковского. Подходит Вольф, спрашивает рубль. Я говорю, что и так мало денег. Вольф не отстает. Наконец я с бранью этот рубль ему протягиваю.
— Не за что! — роняет Вольф и удаляется.
Как-то мы сидели в бане. Вольф и я. Беседовали о литературе.
Я все хвалил американскую прозу. В частности — Апдайка. Вольф долго слушал. Затем встал. Протянул мне таз с водой. Повернулся задницей и говорит:
— Обдай-ка!
Писатели Вольф с Длуголенским отправились на рыбалку.
Сняли комнату. Пошли на озеро. Вольф поймал большого судака. Отдал
— Зажарьте нам этого судака. Поужинаем вместе.
Так и сделали. Поужинали, выпили. Ушли в свой чулан.
Хмурый Вольф говорит Длуголенскому:
— У тебя есть карандаш и бумага?
— Есть.
— Дай.
Вольф порисовал немного и говорит:
— Вот сволочи! Они подали не всего судака. Смотри. Этот фрагмент был. И этот был. А этого не было. Пойду выяснять.
Спрашиваю поэта Наймана:
— Вы с Юрой Каценеленбогеном знакомы?
— С Юрой Каценеленбогеном? Что-то знакомое. Имя Юра мне где-то встречалось. Определенно встречалось. Фамилию Каценеленбоген слышу впервые.
Найман и Губин долго спорили, кто из них более одинок.
Рейн с Вольфом чуть не подрались из-за того, кто опаснее болен.
Ну, а Шигашов с Горбовским вообще перестали здороваться. Поспорили о том, кто из них менее вменяемый. То есть менее нормальный.
— Толя, — зову я Наймана, — пойдемте в гости к Леве Друскину.
— Не пойду, — говорит, — какой-то он советский.
— То есть, как это советский? Вы ошибаетесь!
— Ну, антисоветский. Какая разница.
Звонит Найману приятельница:
— Толечка, приходите обедать. Возьмите по дороге сардин, таких импортных, марокканских… И еще варенья какого-нибудь… Если вас, конечно, не обеспокоят эти расходы.
— Совершенно не обеспокоят. Потому что я не куплю ни того ни другого.
Толя и Эра Найман — изящные маленькие брюнеты. И вот они развелись. Идем мы однажды с приятелем по улице. А навстречу женщина с двумя крошечными тойтерьерами.
— Смотрите, — говорит приятель, — Толя и Эра опять вместе.
Найман и один его знакомый смотрели телевизор. Показывали фигурное катание.
— Любопытно, — говорит знакомый, — станут Белоусова и Протопопов в этот раз чемпионами мира?
Найман вдруг рассердился:
— Вы за Протопопова не беспокойтесь! Вы за себя беспокойтесь!
Однажды были мы с женой в гостях. Заговорили о нашей дочери. О том, кого она больше напоминает. Кто-то сказал:
— Глаза Ленины.
И все подтвердили, что глаза Ленины.
А Найман вдруг говорит:
— Глаза Ленина, нос — Сталина.
Оказались мы в районе новостроек. Стекло, бетон, однообразные дома. Я говорю Найману:
— Уверен, что Пушкин не согласился бы жить в этом мерзком районе.
Найман отвечает:
— Пушкин не согласился бы жить… в этом году!