Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона, Стихотворения
Шрифт:
Пока его не было, матушка стояла у ворот, чтобы ответить на вопросы, которые ей могли задать командиры, но парламентские солдаты, расквартированные у нас в первый год войны, хорошо отзывались о нас, и нас не грабили и не сделали ничего дурного.
Матушка, вздыхая, сказала мне, когда увидела стройные ряды солдат, что один отряд этих всадников в простых мундирах стоит целого эскадрона королевской конницы, в которой все всадники украшены кружевами. И она была права, потому что на следующий день в Ислипе, оттуда ветер доносил до нас страшный шум, графа Нортгемптона разгромили, за ним гнались целые четыре мили, кроме того, забрали пятьсот лошадей и двести солдат и отобрали знамя королевы.
Более того, войска парламента захватили дом Блетчингдона. Но дело обошлось без кровопролития, потому что там находились леди, которые пришли навестить молодую жену полковника Виндебенка,
Полковнику Виндебенку пришлось возвратиться в Оксфорд, где его отдали под трибунал по обвинению в трусости и расстреляли в Мертон-колледже. Но он гордо принял смерть. Я думаю, если бы королева была на стороне короля, она смогла бы удержать его от жестокой расправы над полковником, потому что он защищал честь дам, зная жестокость генерала Кромвеля. Но в основном армия парламента вполне нормально относилась к пленным, потому что те являлись их соотечественниками и по возможности старались не проявлять излишней жестокости. Зато королевские офицеры, особенно под командованием принца Руперта были очень жестоки, научившись варварству во время германских войн. Они могли перед тем, как убить человека, содрать с него кожу. Когда был захвачен Болтон в Ланкашире, там царили жуткий разбой, насилие и ужасная жестокость. Подобных сцен в Англии не происходило со времен язычества. Все встало с головы на ноги - восставшие сохраняли полный порядок, армия короля превратилась в сборище отбросов. Во времена Уота Тайлера и Джека Кейда все было наоборот. Некоторые из солдат парламента даже отрицали тот факт, что они были "солдатами", потому что это слово означало человека, который служит за плату и повинуется приказам принца или командира. Они не желали, чтобы их воспринимали, как послушные машины и как людей, которые отказались от права иметь собственное мнение по поводу будущего управления их собственной страной.
Они не входили в отряды простых наемников, и их никто не заставлял служить. Нет, они были волонтерами, в основном из мелких фригольдеров или бюргеров, которым платили мало, часто с большими задержками. Но они не отказывались от службы, потому что так им подсказывала совесть. Эти люди считали, что следует ограничить деятельность парламента, но что его необходимо регулярно собирать, а выборы проводить по мажоритарному принципу. Они выступали за отмену привилегий деспотической власти епископальной церкви, хотя они не были против нее как таковой. Король, о котором они говорили нежно и печально, не забывая свои перед ним обязанности, должен быть восстановлен в своих правах, но надо следить, чтобы он их не превышал. Законы необходимо упростить, снизить расходы на суды, попытаться избавиться от монополий, десятина должна быть отменена и т. д. и т. п. Я не испытывала к этим людям ненависти и даже не стала над ними смеяться, называть Круглоголовыми, потому что большинство из них носили длинные волосы, особенно кавалеристы.
Отцу запретили пересекать Восточный Мост из Оксфорда, чтобы вернуться в Форест-Хилл, и матушка сильно волновалась о нем и даже подумывала, не послать ли ему охранную грамоту, которую, как мне кажется, она могла достать. До этого в октябре один солдат из гарнизона Оксфорда жарил украденного поросенка в хибарке на Теймс-стрит, недалеко от рынка зерна, и устроил там пожар. Дул сильный ветер с севера, и все деревянные дома в западной части рынка зерна от Бокардо или Северных ворот до Карфакса оказались сожжены. Сгорел лесной склад, где мы срывались год назад, и вместе со складом сгорел весь отцовский лес и доски. Теперь в Оксфорде у нас не было места, где можно было бы преклонить голову, а в городе было невозможно найти жилья, если только вы не были в состоянии платить огромные деньги. Поэтому мать решила осесть в Форест-Хилл. Но оставаться здесь также было опасно, потому что мы попадали в радиус действия больших пушек Порта святого Клемента. Однажды когда я работала в сыроварне, над крышей свистя пролетело ядро в девять фунтов весом и упало на расположенный рядом луг.
Полковник сэр Роберт Пай Младший, командовавший кавалерийским отрядом в парламентской армии и который год назад захватил Таунтон, после случая со снарядом пожаловал к матушке. Он выпил с нами вина в маленькой гостиной и заверил, что нам и нашему дому не будет нанесен вред. С ним прибыл один из его капитанов, бывший барристер из "Миддл Темпл" [Один из четырех судебных ивенов.] по имени Генрих Айертон. Впоследствии он стал известной личностью.
На сэра Роберта сильно жаловалась леди Кэри Гардинер, когда она в последний раз навещала нас. Он сжег дом в Букингемшире, резиденцию ее дядюшки сэра Александра Дентона. Это был тот самый дом, где приняли Муна после его изгнания из университета в Оксфорде. Матушка очень уважала сэра Александра и не могла простить сэра Роберта, и как только ей представился случай, покинула его под каким-то хозяйственным предлогом. Но сэр Роберт остался в гостиной и завел разговор со мной по поводу моего брака. Он оставался пресвитерианцем, как и пять лет назад, когда моя крестная Моултон потребовала, чтобы он произнес речь в честь епископов.
– Сударыня, - обратился он ко мне, - ваш муж, господин Мильтон, в своей книге о разводе высказал множество скандальных взглядов, и многие из-за этого сбились с праведного пути. Среди них, насколько мне известно, есть женщина - проповедник миссис Аттавей. Она бывшая кружевница и сильно влияет на тех, кто посещает ее проповеди на Коулмен-стрит. На эту женщину сильно повлияла книга вашего мужа. Она была замужем за грешным мужчиной, который, как она говорит, "не ходит, как положено в Сионе, и не говорит на языке Ханаана". Он честно служил нашей армии. И тогда она начала сближаться с другим проповедником Вильямом Дженни, женатым человеком, который в нее влюбился. Он, со своей стороны, считает, что его жена не может с ним вести умные разговоры, решил с ней развестись, как рекомендует ваш муж, и оставляет ее беременной и без гроша, так что она не сможет кормить и одевать детей, прижитых с ним. Потом миссис Аттавей и тот самый Дженни объявляют себя перед Богом мужей и женой и заявляют: "Кого связал Бог, того не могут разлучить люди". И теперь они считают возможным пачкать постель сержанта Аттавея своим адюльтером. Так были разрушены две семьи, и две души почти окончательно потеряны для Бога. Чтобы привести в норму этих животных, их бы следовало кнутом погнать к прежним семьям!
– Ваша милость, мне очень грустно слышать это, - сказала я.
– Но хотя мой муж пытался меня убедить, что мы с ним одна плоть, и если он будет проклят, то буду проклята и я, но я не могу считать себя в ответе перед Богом за то, что он пишет в своих книгах.
– Конечно, напрямую вы за это не отвечаете, - заметил сэр Роберт.
– Но мне кажется, что вы причина, по которой ваш муж выступает с подобными заявлениями. Если бы вы находились подле вашего мужа и не поссорились бы с ним, как все говорят об этом, он никогда не стал бы думать о подобных вещах, и его мозги не стали бы кипеть в атеистическом угаре.
– Ваша милость, обычно люди не могут определить причину ссоры между мужем и женой. Если меня обвиняют в том, что я уехала от мужа под влиянием импульса, то все заблуждаются. Хотя мой муж считает, что я плохо играю на гитаре и т. д., могу вам сказать, что мы с ним не ссорились, и он меня добровольно послал домой провести там летние каникулы, а потом началась война, и моего мужа король счел предателем, и он не мог приехать за мной в Форест-Хилл, чтобы увезти обратно. Мой отец не желал рисковать моей чистотой, пока мы находились под огнем двух армий, и я с тех пор живу в Форест-Хилл.
– Я рад услышать от вас эти слова, и я им верю. Но почему вы до сих пор не вернулись к мужу?
– По двум причинам. Мой отец находится в Оксфорде, а кроме этого, мой муж настаивает, чтобы ему выплатили тысячу фунтов обещанного за мной приданого, и только после этого я могу вернуться к нему.
– Что касается первого препятствия, мне кажется, что как бы вам ни казалось дурным уехать, не попрощавшись с отцом, но вашей первой обязанностью является повиновение мужу, с которым вас разлучила война, вы должны отправиться к нему как можно быстрее, потому что иначе вас станут обвинять в неповиновении. В этом я могу вам помочь. Более того, если вы не желаете к нему ехать, я могу вас отправить силой. Что касается денег, ваш отец сейчас здесь отсутствует и не может послать ему деньги, и вашему мужу придется подождать, пока мы не возьмем Оксфорд, а ваш отец вернется домой. Я уверен, что поскольку ваше поместье оказалось между молотом и наковальне, отец не сможет ничего выплатить вашему мужу, но это не ваша вина.
Я поблагодарила сэра Роберта за его внимание и доброту, но сказала:
– Ваша милость, все, что вы сказали, правда. Но я должна вам заметить, что мой муж - очень гордый и вспыльчивый человек, а если я приеду в Лондон, может так случиться, что он меня не примет, куда же мне тогда деваться?! Я уверена, что те мелочи, которые ему во мне не нравились, сейчас и подавно его будут бесить, и я стала для него кем-то вроде чудовища и ему легче пронзить меня пикой, чем приветствовать сладкими поцелуйчиками.