Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля
Шрифт:
— Вот человек, который, прежде чем сесть верхом, видит открытую могилу, — сказал герцог Ди Беффи, комическим движением кладя ему руку на плечо. — Ecce homo novus. [10]
Андреа Сперелли, впадавший в такие мгновения в веселое настроение, разразился тем открытым хохотом, в котором заключалось наиболее чарующее проявление его молодости.
— Что вы смеетесь? — спросил его Рутоло, смертельно бледный, вне себя, пристально смотря на него из-под нахмуренных бровей.
10
Се
— Мне кажется, — ответил Сперелли спокойно, — что ваш тон немного резок, дорогой маркиз.
— Ну и что же?
— Думайте о моем смехе, что вам угодно.
— Думаю, что он глуп!
Сперелли вскочил на ноги, сделал шаг вперед и замахнулся на Джаннетто Рутоло хлыстом. Паоло Калигаро удалось каким-то чудом удержать его руку. Вырвались резкие слова. Подошел Дон Марк-Антонио Спада, узнав о ссоре, сказал:
— Довольно, дети. Вы оба знаете, что вам нужно сделать завтра. Теперь же, вам нужно скакать.
Противники молча оделись. Затем вышли. Весть об их ссоре уже обошла круг и поднималась на трибуны, обостряя напряжение ожидания скачек. Графиня Луколи, с утонченным злорадством, передала новость Донне Ипполите Альбонико. Последняя, не выказывая ни тени волнения, сказала:
— Жаль. Были, кажется, друзьями.
Толки, меняясь, распространялись прекрасными женскими устами. Толпа людей теснилась около тотализатора. Мичинг Маллечо,лошадь графа Д’Уджента и Бруммель,лошадь маркиза Рутоло, были фаворитами. Потом следовал Сатиристгерцога Беффи и Карбониллаграфа Калигаро. Знатоки, однако, не доверяли первым двум, полагая, что нервное возбуждение обоих седоков должно непременно повредить скачке.
Но Андреа Сперелли был спокоен, почти весел.
Чувство превосходства над противником придавало ему уверенность, кроме того, эта его рыцарская наклонность к опасным приключениям, унаследованная от отца с его байроновскими замашками, помогала ему видеть этот случай с ним в блеске славы, и все врожденное благородство его юношеской крови просыпалось в виду опасности. Донна Ипполита Альбонико вдруг возвысилась в его душе, еще более желанная и более прекрасная.
Он пошел навстречу своей лошади, с бьющимся сердцем, как навстречу другу, несущему давно ожидаемую весть о счастье. Нежно погладил ей морду, и глаза животного, эти глаза, в которых неугасимым пламенем сверкало все благородство породы, опьянили его, как магнетический взгляд женщины.
— Маллечо, — прошептал он, поглаживая ее, — сегодня великий день! Мы должны победить.
Его тренер, рыжеватый человек, устремив свой острый взгляд на других, проходивших на поводах у конюхов лошадей, сказал, хриплым голосом:
— Будьте спокойны.
Мичинг Маллечобыла прекрасная гнедая лошадь, завода барона Саубейрана. Порывистая стройность формы соединялась в ней с чрезвычайной крепкостью ног. Казалось, что лоснящаяся и тонкая кожа, под которой видны были сплетения жил на груди и на боках, дышала жаром и огнем, настолько вся она пылала жизнью. Могучая на скаку, очень часто, на охоте, она уносила своего господина за все препятствия римских полей, при каком угодно грунте, не останавливаясь ни перед тройным забором, ни перед стеной, бесстрашно следуя за собаками по пятам, крик седока подгонял ее сильнее шпор, а ласка заставляла ее дрожать.
Прежде чем сесть, Андреа внимательно осмотрел всю сбрую, убедился в крепости каждой пряжки и
У тотализатора теснилась толпа играющих. Андреа почувствовал, что взоры всех устремлены на него. Он повернул голову в сторону правой трибуны, чтобы увидеть Альбонико, но не мог никого различить в толпе. Раскланялся с Лилиан Сид, которой был хорошо знаком галоп Маллечоза лисицами и за химерами. Маркиза Д’Ателета издали сделала ему знак упрека, так как уже знала о ссоре.
— Какова ставка на Маллечо?. — спросил он Людовико Барбаризи.
Направляясь к старту, он хладнокровно обдумывал план, с которым можно было надеяться на победу, и всматривался в своих трех соперников впереди него, учитывая силу и опытность каждого. Паоло Калигаро был лукавый демон, не хуже любого жокея изучивший все хитрости ремесла, но Кароонилла,хотя и резвая, была не очень вынослива. Герцог Ди Беффи, ездок высшей школы, взявший не один приз в Англии, ехал на упрямой лошади, которая легко могла сдать перед случайным препятствием. Тогда как Джаннетто Рутоло ехал на превосходной и хорошо выезженной лошади, но, хотя и очень сильный, он был слишком стремителен и впервые участвовал в скачках. Кроме того, он должно быть был в крайне нервном состоянии, что и было заметно по многим признакам.
Смотря на него Андреа думал: «Моя сегодняшняя победа несомненно повлияет на завтрашнюю дуэль. Он наверно потеряет голову, и здесь и там. Я должен быть спокоен на обоих полях сражения». Потом еще подумал: «Каково состояние Донны Ипполиты?» Ему показалось, что наступила необычная тишина. Измерил глазом расстояние до первой изгороди, заметил на кругу блестящий камень, обратил внимание, что Рутоло наблюдал за ним, и вздрогнул всем телом.
Раздался колокол, но Бруммельуже поскакал, и, так как заезд начался не одновременно, старт не состоялся. И второй раз был объявлен фальстарт, из-за того же Бруммеля.Сперелли и герцог Беффи обменялись мимолетной улыбкой.
Третий старт удался. Бруммельтотчас же отделился от группы, следуя вдоль забора. Остальные три лошади некоторое время скакали рядом, благополучно взяли первую изгородь, за ней вторую. Каждый из трех седоков держался своего плана. Герцог Ди Беффи старался держаться в группе, чтобы перед препятствием Сатиристмог следовать примеру других. Калигаро сдерживал горячность Карбониллы, чтобы сберечь силы для последних пятисот метров. Андреа Сперелли постепенно увеличивал скорость, желая потеснить врага перед более трудным препятствием. И в самом деле, мало-помалу Маллечооставила товарищей позади и стала наседать на Бруммеля.
Рутоло услышал приближающийся галоп позади себя и был охвачен таким волнением, что не видел больше ничего. Все смешалось в его глазах, точно он был близок к обмороку. Он делал неимоверное усилие, чтобы удержать шпоры на животе лошади, и приходил в ужас от мысли, что силы могут изменить ему. В ушах у него стоял беспрерывный шум, и сквозь шум он слышал короткий и сухой крик Андреа Сперелли.
— Гоп! Гоп!
Маллечо,более чувствительная к голосу, чем к хлысту, пожирала расстояние, была не дальше трех или четырех метров от Бруммеля,начинала догонять его, обгонять.