Собрание сочинений в 8 томах. Том 4. Правовые воззрения А.Ф. Кони
Шрифт:
Судебная, законодательная и торговая жизнь кипела внутри ограды, построенной старыми французскими королями. К течению этой жизни по временам примешивалась деятельность своеобразной корпорации судейских клерков, носившей название la Basoche. Учрежденная в 1303 году, эта корпорация присвоила себе особые права и власть, с которыми приходится считаться даже самому парламенту. Les basochiens представляли пестрое сборище, связанное оригинальным регламентом, издавшее свои эдикты, избиравшее своего короля и оказывавшее иногда на некоторые вопросы внутреннего и судебного управления чувствительное влияние. Излюбленное детище парижан, эта корпорация, несмотря на разные стеснительные против нее меры, принимаемые королями и парламентом, просуществовало до самой революции. В первое воскресенье каждого мая она, становясь полным хозяином Palais de Justice, сажала на майском дворе традиционное деревцо, выкопанное в лесу Бонди, и давала в большой зале, на мраморном столе,
С 1618 года Palais de Justice стал опустошаться частыми пожарами, среди которых погибла большая зала и был раздроблен в куски знаменитый мраморный стол. В восьмидесятых годах XVIII века начались внутренние перестройки в Palais de Justice и освобождение его от посторонних делу юстиции и законодательства наростов. Предпринятые по плану архитектора Демезона перестройки заставили изгнать торжников из храма правосудия, и Palais de Justice был освобожден от многочисленных магазинов, прогулка среди которых в определенные часы составляла одно из модных удовольствий тогдашней знати. Были пощажены одни лишь книжные лавки, просуществовавшие до 1831 года.
Революция пощадила здание Palais de Justice и ни в чем не коснулась его устройства, заменивши лишь в приемной зале для публики бюст Людовика XV бюстом Марата. Иначе, однако, она отнеслась к несравненному памятнику готики, заключенному в стенах Palais de Justice. La Sainte Chapelle была объявлена национальною собственностью и назначена в продажу. За неявкою покупателей директория устроила в ней склад муки, а консульство приказало поместить в ней старые судебные архивы, причем для того, чтобы было виднее внутри, были сняты в окнах и пропали затем нижние ряды драгоценнейших расписных стекол XIII века.
В 1835 году, по проекту архитектора Гюо, была предпринята коренная перестройка и реставрация Palais de Justice. Смета была исчислена в 3600000 франков, но когда было приступлено к колоссальным работам сломки и сноса всех мелких зданий и частных построек, облеплявших Раlais de Justice изнутри и снаружи, как грибы, могучее дерево, тогда эту смету постигла обычная участь почти всех предварительных смет, и в 1870 году, когда под руководством знаменитого Виолье ле Дюка завершилась реставрация всего здания, расход составлял уже 35 000 000 франков. При этих работах пришлось расширить и дать другое отчасти направление улицам Иерусалимской и Назаретской и для этого пожертвовать домами, в которых родились Буало и Вольтер. Новому суду, очищающемуся даже от внешних остатков старого порядка, пришлось принести в жертву место рождения того, кто так горячо с такою едкою логикою и убийственною ирониею наносил отжившим судебным порядкам могущественные и разрушительные удары.
Но вслед за обновлением здание Palais de Justice постигло новое несчастие: его задели в 1871 году предсмертные конвульсии коммуны, и безумно-лаконический приказ ее прокурора Рауля Риго: «Faites flamber Finances!» [55]—был распространен и на Palais de Justice. Значительная часть его, а в особенности обширная и прекрасная Salle des pas perdus [56]обратились в обгорелые развалины. Пришлось начать постройку снова, и только недавно она доведена до полного конца.
Беглый обзор современных помещений Palais de Justice тотчас же указывает, что это место имеет старую и громкую историю. Эта история не заслоняется новейшими перестройками и приспособлениями, она смотрит изо всех углов и заявляет о себе на каждом шагу старинными произведениями искусства и то грозными, то трогательными воспоминаниями. Когда начинается деловой день в Palais de Justice, судебный пристав провозглашает вместо нашего «Суд идет! Приглашаю встать» «Le tribunal, messieurs, — chapeaux bas!» [57]. Один из исследователей французской судебной старины говорит, что посетителю, вступающему впервые в здание Palais de Justice, можно сказать, подражая этому возгласу: «L’histoire, monsieur, — chapeau bas!» [58]Да, можно сказать — и с полным основанием.
Современный Palais de Justice имеет два входа: один под красивым портиком со стороны Place Dofine [59], другой со стороны Boulevard du Palais [60], с превосходною темною чугунною решеткою, увенчанною роскошными золотыми украшениями. Войдя в нее и поднявшись по старой парламентской лестнице, посетитель попадает в огромную Salle des pas perdus, целый день наполненную пестрою, озабоченною и деловитою толпой, среди которой выделяются адвокаты своим своеобразным черным костюмом. В этой зале стоят две статуи — Малерба и Беррье. Мужественный, самоотверженный и красноречивый защитник Людовика XVI изваян в том возрасте, когда после долгой судебной службы, несмотря на свои семьдесят лет, он, презирая опасность, явился «faire son heroique debut au barreau» [61]в защиту подсудимого «Людовика Капета». Статуя Беррье полна жизни и движения. Опершись левой рукой на решетку, прижимая правую к сердцу и приподняв изящную голову с благородным и одушевленным лицом, великий оратор говорит ему из тех речей, в которых не знаешь, чему больше удивляться: глубине ли содержания, красоте ли формы.
Еще нет века, как Малерб и Беррье отошли в область истории, но тут же, в одном из углов Salle des pas perdus, есть живое напоминание о гораздо более отдаленных временах. Небольшая витая лестница ведет в старинную залу Людовика IX, от тяжелых сводов и переплетающихся аркад которой, теряющихся в таинственном полусвете, так и веет XIII веком. Вообще искусство сильно и достойно представлено в Palais de Justice. Так, галерея, ведущая в кассационный суд, называемая галереей Людовика Святого, отделана во вкусе XIII столетия и ее расписные окна проливают разнородный свет на раскрашенную статую короля, изображенного творящим суд под сенью дуба, а в роскошной зале этого Суда находится огромная аллегорическая картина известного Поля Бодри «Прославление закона». В преддверии залы суда присяжных поставлены мраморные бюсты законодателей — Карла Великого, Людовика Святого, Филиппа-Августа и Наполеона I. В самом зале, украшенном резьбою по дереву и дорогой лепною работою, на потолке кистью Бонна изображена юстиция между преступлением и невинностью, а за креслом председателя помещается большое распятие, нарисованное тем же художником. Но наибольшую художественную драгоценность Palais de Justice составляет старинная картина, находящаяся за креслом председателя в зале апелляционного суда и называемая le retable du Palais de Justice [62].
Она была заказана Людовиком XI в 1476 году и приписывается Ван-Дейку или Мемлингу, основателям голландской школы. По бокам изображенного на ней распятия нарисованы: богоматерь, св. Анна, Иоанн Креститель, св. Людовик — слева и св. Дионисий, Карл Великий, Иоанн Богослов — справа; сзади них пейзаж изображает Иерусалим, Лувр в конце XV века и Palais de Justice того же времени. С этой картины история заглядывает в современность и сливается с нею в том, что осталось неизменным.
Едва ли нужно описывать удобство и целесообразность настоящих помещений для судов разных наименований, заключающихся в Palais de Justice, вместе с различными другими служебными помещениями, библиотеками, комнатами совещаний и т. п. Почтительное уважение, которым во Франции всегда и при всяком образе правления было окружено отправление правосудия, сказывается здесь воочию. Можно только выразить некоторое сомнение в том, находится ли излишек позолоты и лепных украшений в соответствии со строгою, внушительною простотою, которою должна отличаться внешняя обстановка суда?
Обходя здание Palais de Justice вокруг, выйдя против Notre-Dame на берег Сены, приходится встретить старинную башню, la tour de l’Horloge [63], построенную Людовиком Святым. На ней находятся первые общественные часы Парижа, устроенные Филиппом Красивым и реставрированные Генрихом III, увенчавших их французским и польским гербами. Милосердие и юстиция поддерживают циферблат, под которым сделана подпись: «Machina quae bis sex tarn juste dividit horas, Justitiam servare monet legesque tueri» [64]. Далее, по берегу Сены, идут: la tour de Cesar и la tour d’Argent [65], а между ними, в фасаде старинного трехэтажного здания, открывается вход в знаменитую Консьержери. Внутри эта тюрьма представляет собою две части: старую и новую, причем новая, т. е. ряд одиночных келий, построенных по новейшей системе, постепенно и неотвратимо поглощает старую часть, переполненную историческими воспоминаниями. И какими трагическими воспоминаниями! Вступая в уцелевшую, хотя и очень видоизмененную часть старой Консьержери, невольно хочется сказать с поэтом:
«О, сколько здесь надежд разбитых
И тщетных жертв, и сил сердитых,
И темных пронеслося дел!..»
Новая тюрьма поглотила уже кельи, в которых содержались жирондисты и Дантон; лишь в женском отделении ее сохранились комнаты, где были заключены m-me Elisabeth и Шарлотта Корде. Церковь взяла под свою защиту келью многострадальной Марии-Антуанетты, но в ней почти ничего не осталось напоминающего несчастную дочь Марии-Терезии, кроме маленького распятия, помещенного над окном. В комнате этой устроена в настоящее время скромная часовня, стены которой пришлось выкрасить темной масляной краской, во избежание тех надписей, которыми туристы хотят связать свои ничтожные имена с местами, где разыгрывались исторические события. Пришлось унести из этой комнаты и кресло королевы, чтобы спасти его остатки от тех же туристов, бессмысленно вырезавших из него кусочки себе на память. По многознаменательной иронии судьбы, рядом с комнатою Марии-Антуанетты, находится келья Робеспьера, где он содержался в короткий промежуток между тою казнью, которой ему не удалось себя подвергнуть самому, и тою, которую произвела так недавно еще столь послушная ему гильотина. Тут же рядом большая комната, тоже обращенная в часовню, где содержались жирондисты в ночь пред казнью, с 29 на 30 октября 1793 г. Из нее выход во двор, на котором собирались приговоренные революционным трибуналом пред отправлением на эшафот и где были соединены в последний раз вместе жирондисты. В последнее время этому двору, бывшему свидетелем предсмертных прощаний многих замечательных людей, выпала совсем иная роль: на нем содержались извозчики, приговоренные, за грубое обращение с седоками, к аресту ка двадцать четыре часа…