Собрание сочинений в 8 томах. Том 4. Правовые воззрения А.Ф. Кони
Шрифт:
Учреждение присяжной адвокатуры, существовавшей при дореформенном строе лишь в узком и зачаточном состоянии, пришедшей на смену прежних ходатаев, крючкотворцев и челобитчиков «с заднего крыльца», было встречено горячим общественным сочувствием. К сожалению, она не была поставлена в благоприятные для ее развития условия, и наряду с присяжными поверенными появились частные ходатаи и совершенно посторонние адвокатуре лица, имеющие право быть представителями обвиняемого без всякого образовательного или нравственного ценза. Составители Уставов, указав определительно на то, как должен действовать в судебных прениях прокурор по отношению к защитнику, обратили больше внимания на определение того, чего он не должен делать. В области судебного состязания проведение в судебную жизнь правильных начал тесно связано с разработкой того, что по смыслу и духу закона дозволительно или недозволительно в судебных прениях, для целесообразного ведения которых недостаточно одного знания обстоятельств дела, знания родного слова и умения владеть им, а также следования формальным указаниям или ограничениям оберегающих честь и добрые нравы постановлений. Мерилом дозволительности приемов судоговорения должно служить то соображение, что цель не может оправдывать средства и что высокая задача правосудного ограждения общества и вместе защиты личности от несправедливого обвинения должна быть достигаема способами, не идущими вразрез с нравственным чувством. Деятелям судебного состязания не следует забывать, что суд в известном отношении есть школа для народа, из которой, помимо уважения к закону, должны выноситься уроки служения правде и уважения к человеческому достоинству.
Составители Судебных уставов, признав существенными условиями производства уголовных дел в суде гласность, устность, непрерывность суда и судебное состязание сторон, по отношению к последнему приняли за правило, что для полного, по возможности, разъяснения обстоятельств, служащих к оправданию или обвинению подсудимого, предоставляется принимать участие в допросах и прениях на суде прокурору, подсудимым, их защитникам и лицам, потерпевшим от преступления (Основные положения, ст. 68). Согласно указанию на участие упомянутых лиц в допросах, а также употребленному в 735 статье выражению — завершается , судебное следствие и прения составляют одно неразрывное
(Code d’mstruction criminelle article [89], 313–315) после прочтения обвинительного акта председатель вкратце напоминает подсудимому о выслушанном им и предоставляет слово прокурору, который излагает предмет обвинения («expose TоЬjet de laccusation»). По мнению некоторых из комментаторов французского Устава уголовного судопроизводства, целью этих напоминаний и изложения является необходимость обратить особое внимание взволнованного и смущенного подсудимого на выдвигаемое против него обвинение. Едва ли, однако, эта цель достигается, так как обвинительный акт не составляет для подсудимого ничего нового, ибо сообщается ему за известный срок до заседания, а начатие судебного заседания изложением обвинения прокурором с перечислением данных, послуживших основанием к преданию суду, в сущности представляет собою обвинительную речь, односторонне подчеркивающую доказательства предполагаемой виновности. Французский кассационный суд признает, что прокурор в своем вступительном изложении может не только перечислить вновь выставляемых им свидетелей, но и заранее познакомить их с показаниями (решения 1836 и 1843 гг.). В Англии и Северной Америке после вопроса о виновности, предложенного подсудимому, обвинитель произносит вступительную речь, в которой указывает, какими доказательствами он намерен подтвердить виновность подсудимого во взводимом на него преступлении, и разбирает имеющие возникнуть по делу правовые, технические и судебно-медицинские вопросы. Вся дальнейшая его деятельность в заседании состоит в стремлении фактически подтвердить путем свидетельских показаний и заключений сведущих людей положения, выставленные им во вступительной и вместе с тем, в большинстве случаев, единственной речи, хотя по особенно сложным процессам обвинитель иногда выступает с возражением против показаний свидетелей защиты и тем вызывает последнюю на вторую речь. Наоборот, в Шотландии вступительной речи обвинителем не произносится, так как в обвинительном акте обыкновенно содержится весьма подробное изложение доказательств против подсудимого и печатные экземпляры его раздаются, кроме подсудимого и защитника, судьям и присяжным заседателям. Таким образом, заключительными прения могут быть названы преимущественно у нас, в Германии и Шотландии и, в сущности, во Франции, так как, по свидетельству Буатара-Эли и Перрева, expose французского прокурора на практике далеко не всегда делается ввиду сознанной его бесполезности для подсудимого и необязательности для прокурора.
II
1. По началу единства прокурорского надзора составители Судебных уставов предполагали предоставить прокурору высшей инстанции заменять — лично или через своих товарищей — прокурора низшей инстанции по производящимся в судебных местах делам. Предоставить такое право представлялось необходимым для того, чтобы высшие чины прокурорского надзора, долженствующие служить руководителями для низших, могли принимать на себя ответственность в затруднительных случаях и по важным делам, «действуя со свойственным им опытом и знанием». Государственный совет признал не только неудобным, но и вредным для дела допускать, чтобы обер-прокурор Сената мог произвольно заменять прокурора судебной палаты, а последний — прокурора окружного суда. Вследствие такого взгляда, неправильно и несогласно с 124, 127 и 129 статьями Устава уголовного судопроизводства, считающего обер-прокурора кассационного департамента начальником прокуроров судебных палат, что совершенно противоречило бы коренной разнице их обязанностей, предположение составителей Уставов не нашло себе осуществления. Статья 131 Устава уголовного судопроизводства разрешала каждому прокурору заменять лишь своего товарища. Прокурору же судебной палаты, на основании 539 статьи Устава уголовного судопроизводства, принадлежало право заменять прокурора окружного суда лично — в особо важных случаях — или через своих товарищей лишь тогда, когда в судебной палате состоится определение о предании суду такого обвиняемого, о котором местный прокурор полагал прекратить дело. В 1872 году, однако, ввиду настоятельных требований судебной жизни и для успеха обвинительной деятельности, статья эта изменена, причем и прокурорам судебных палат предоставлено, по их собственному усмотрению или по распоряжению
министра юстиции, принимать на себя и возлагать на своих товарищей исполнение всякой обязанности подчиненных им лиц прокурорского надзора. Поэтому ныне под обвинительною речью прокурора (первый пункт 736 статьи Устава уголовного судопроизводства) следует разуметь речь не только состоящего при суде прокурора или его товарища, но и лица прокурорского надзора судебной палаты. Это соответствует и § 146 общегерманского Устава уголовного судопроизводства, в силу которого первые лица прокуратуры при оберландгерихтах и ландгерихтах имеют право принимать на себя во всех судах их округов все должностные действия прокуратуры или совершение таковых поручать другим должностным лицам, а не тем, которые прямо компетентны. Наша судебная практика пошла по этому вопросу еще дальше, и были случаи командирования министром юстиции для обвинения по тому или другому особо важному делу выдающихся по своим способностям лиц прокурорского надзора судебной палаты в суд другого судебного округа. Так, по известному делу Тальма, разбиравшемуся в Саратовском судебном округе, для поддержания обвинения был командирован товарищ прокурора Московской судебной палаты. Редакция 736 статьи Устава уголовного судопроизводства представляется в настоящее время неполной. С одной стороны, путем последовательных решений нашего кассационного суда в понятие о гражданском истце в широких размерах включено понятие о потерпевшем от преступления, под которое подошли не только ближайшие нисходящие, но и восходящие родственники убитого, изувеченного или изнасилованной (решения уголовного кассационного департамента по делам Мироновича, 1885/5, нотариуса Назарова и др.)» в некоторых случаях оскорбленные лица, испытавшие косвенные убытки и потери, и, наконец, супруги, пострадавшие вследствие лжесвидетельства по бракоразводному делу. С другой стороны, в уголовном суде ответчиками за подсудимых, несущих личную ответственность, является целый ряд лиц. Таковы: родственники и опекуны малолетних, лица, наблюдающие за безумными, и душевнобольными, господа и хозяева в случаях, когда по гражданским законам они несут имущественную ответственность за своих слуг и приказчиков, хозяева винокуренных заводов, когда им угрожают денежные взыскания за уголовные нарушения служащих у них, принявшие наследство наследники умершего после предания его суду и, наконец, владельцы железнодорожных и пароходных предприятий, несущие гражданскую ответственность за вред, причиненный преступлением служащих при эксплуатации этих предприятий (1873/789, 1884/18, 1889/43, 1890/32, 1902/30, О. С. 1901/5). Поэтому п. 2 ст. 736 должен бы ныне содержать в себе указание на участие в заключительных прениях не только гражданского по делу истца, но и гражданского ответчика. Не представляется правильной редакция и п. 3 ст. 736, говорящая о защитительной речи защитника или об объяснениях самого подсудимого; так как на основании 749 статьи Устава уголовного судопроизводства подсудимый имеет право представлять свои оправдания после окончательных объяснений своего защитника, и в судебной практике бывали нередко случаи, когда такие последние оправдания со стороны подсудимого обращались в защитительную речь, превосходившую по объему только что произнесенную речь защитника. Поэтому правильнее было бы сказать в 736 статье, что заключительные прения состоят: …3) из заключительной речи защитника и из объяснений самого подсудимого.
2. Согласно 735 статье Устава уголовного судопроизводства заключительные прения происходят по существу рассмотренных и проверенных доказательств. Поэтому, не разделяя рассуждений высочайше учрежденной комиссии по пересмотру Судебных уставов (объяснительная записка к проекту Устава уголовного судопроизводства) о том, что в противоположность судебному следствию, имеющему исключительно задачею собирание доказательств, прения направлены к освещению и оценке добытых судебным следствием данных, следует признать, что на судебном следствии происходит не простое собирание, а поверка доказательств. Все входящее в предварительное следствие заменяется непосредственным восприятием судей при устной передаче свидетелями или при чтении протоколов осмотров, обысков и т. п. Лишь немногое в своем окончательном виде остается неизменным, как, например, показания свидетелей, подлежащие прочтению по 626 статье Устава уголовного судопроизводства. Перекрестный допрос свидетелей и экспертов, заявления и объяснения сторон, очные ставки, прочтение полученных участвующими липами и свидетелями писем или находящихся у них документов (ст. 629 Устава уголовного судопроизводства) содействуют в большинстве случаев значительной переработке того, что собрано предварительным следствием. Это рассмотрение и поверка доказательств, приведенных в обвинительном акте и выставленных против него, составляет именно задачу судебного следствия. Заключительные же прения идут дальше и должны представлять собой оценку и критический разбор доказательств (и улик) в их логической силе и житейской связи. Заключительные прения — самая живая, подвижная, изменчивая в содержании и объеме часть судебного состязания. Вообще говоря, существо доказательств составляет их основу, так как ими удостоверяется или опровергается как событие преступления и виновность в последнем подсудимого, так и наличность признаков, соответствующих преступному деянию, указанному в обвинительном акте. Поэтому прения, несомненно, не должны касаться предметов, не имеющих никакого отношения к делу, т. е. к событию, к виновности и к законному определению деяния, приписываемого подсудимому. Решения уголовного кассационного департамента (1868/254, 1870/533, 1871/1266 и 1873/710) воспрещают
в прениях касаться обстоятельств, не бывших предметом судебного следствия. Такое ограничение, однако, не может быть проведено последовательно, так как ст. 746 Устава уголовного судопроизводства (по продолжению 1910 года) разрешено сторонам касаться не только определения в законе свойств рассматриваемого деяния, но и наказания и других законных последствий решения присяжных заседателей, между тем, как все это может быть предметом судебного следствия. Отсюда не только возможность, но иногда и необходимость касаться источника, происхождения и цели уголовного закона, причем может оказаться настоятельная необходимость говорить о правильности применения того или другого закона к преступному деянию, составляющему предмет судебного разбирательства. Так, например, может возникать спор о том, есть ли описанное в обвинительном акте деяние самоуправство или грабеж, богохулеиие или кощунство (дело Осьминского 1892/11); составляет ли оно оскорбление святыни или же наименование себя не принадлежащим званием (дело Матерухина 1899/21); подходит ли оно под определение ст. 129 Уголовного уложения или же под одну из сопредельных с нею статей. Наше устарелое Уложение о наказаниях не знает некоторых преступлений, давно уже вторгшихся в жизнь и нашедших себе определение в Уголовном уложении, до сих пор не введенном в действие в полном объеме. Так, например, Уголовное уложение считает шантаж самостоятельным преступлением (ст. 615) и помещает его в главу о наказуемой недобросовестности по имуществу, а кассационный суд наш подводит шантаж, с чрезвычайными натяжками, под понятие покушения на мошенничество. Нельзя, однако, отрицать права сторон доказывать отсутствие признаков мошенничества в деянии, ничего общего с ним, кроме корыстной цели, не имеющем. Во всех подобных случаях рассуждения о составе преступления не могут иметь места во время судебного следствия. На основании 746 статьи Устава уголовного судопроизводства такие рассуждения представляют собою пользование весьма важным правом ввиду отсутствия у нас защиты при обряде предания суду. Оценивая окончательно выработанные на судебном следствии доказательства, стороны высказывают свое мнение о вине и невиновности подсудимого, но так как сделал и виновен суть разные понятия, не всегда сливающиеся воедино, то в прениях весьма часто могут быть сделаны указания на житейскую сторону дела, на практические условия общежития, на господствующие в обществе взгляды, на влияние среды, примеров, печати и т. п. Точно так же иногда могут оказаться необходимыми указания на физические и психические свойства пола и возраста обвиняемого лица, на особенности его служебного или общественного положения, которые сами по себе доказательством служить не могут и никакой поверке на судебном следствии обыкновенно не подлежат. Кроме того, целый ряд обстоятельств, увеличивающих или уменьшающих вину, согласно действующему Уложению не имеет характера доказательств и тем не менее не может быть обойден в заключительных прениях, если участники их стремятся выяснить не одну формальную, но и жизненную правду дела. Наконец, из прений нельзя исключить ссылок на предметы общеизвестные, так называемые facta notoria, удостоверение которых на судебном следствии обычными приемами — допросом свидетелей и официальными справками— подтверждено быть не может. Таковыми являются научные данные, обратившиеся в аксиому, исторические события, не подлежащие сомнению, явления природы или такие условия общежития, которые всеми признаны общеобязательными и т. д. Невозможно требовать судебных доказательств того, что признается всем человечеством или значительною его частью, что бесспорно считается в том или другом исповедании веры догматом или таинством, или входит, как существенное начало, в общественное или государственное устройство, или, наконец, внушается с детства путем воспитания и элементарного научения. Сюда надо отнести также и цитаты из Священного писания и общепризнанных классических произведений всемирной литературы, а также ставшие историческими афоризмы. Такие ссылки и цитаты иногда необходимы, как освобождающие речь от напрасного многословия или выпукло рисующие мысль говорящего под условием, конечно, что эти ссылки будут сделаны правдиво и с полной точностью. Особняком стоит вопрос о противопоставлении в прениях показаниям выслушанных при судебном следствии экспертов — мнений пользующихся известностью специалистов. Он должен быть решен отрицательно во всех случаях, когда такие мнения не были сторонами, с разрешения суда, оглашены во время судебного следствия. Непререкаемой силы эти мнения иметь не могут, так как иначе они являлись бы чем-то вроде отвергнутых Судебными уставами предустановленных доказательств. В самом противоположении этих мнений — показаниям экспертов заключается, как верно заметил Сенат (1902/20), возможность их оспаривания. По существу своему такое мнение специалиста является доказательством — и притом новым, которое по заключении судебного следствия предъявляемо быть не может, не говоря уже о том, что здесь возможен односторонний подбор источников, остающийся без проверки в отношении содержания их и верности передачи.
3. Число лиц , участвующих в заключительных прениях, законом не ограничено. Сложность и важность дела может вызвать необходимость возложения обязанностей обвинителя на двух и даже более представителей прокуратуры. В нашей судебной практике такие случаи бывали неоднократно (например, дело Таганрогской таможни в Харькове, дело игуменьи Митрофании в Москве, дело «Нечаевцев» в Петрограде и т. п.). По той же причине подсудимый может иметь нескольких защитников, а потерпевший, пользующийся правами обвинителя, гражданский истец или гражданский ответчик (например, по 683 статье первой части X тома) в уголовном суде — нескольких представителей. В ст. 226 германского Устава уголовного судопроизводства говорится, что «несколько должностных лиц прокуратуры и несколько защитников могут действовать вместе на главном следствии и разделять между собою их работу». Попытки ограничить число защитников двумя были сделаны в Италии, в проекте преобразований в уголовном судопроизводстве, составленном Боначчи при министерстве Рудини и переработанном уже Криспи министром юстиции Тавани ди Календа. В нем указывалось, что по делам директоров крупных промышленных или финансовых предприятий число защитников одного подсудимого доходит до девяти, что крайне обременительно для суда. Но как бы иногда ни было неудобным для суда большое число защитников — это не имеет значения для правильных условий судебного состязания. Установляя судебное состязание, закон имеет в виду две стороны — обвиняющую и защищающую, и задачей их законной борьбы ставится исследование истины в уголовном деле, насколько она доступна силам человеческого понимания. Численное неравенство сил не имеет в этом отношении значения. Оно лишь случайный признак. Против одного подсудимого могут выступать по два прокурора, против одного прокурора— несколько защитников. Гораздо важнее количества представителей сторон — их качество . Рассматриваемые с точки зрения таланта и знания, несколько заурядных защитников не могут составить надлежащего противовеса одному талантливому обвинителю, а три-четыре рядовых прокурора не идут в сравнение с одним богато одаренным защитником, горячим словом которого движет глубокое внутреннее убеждение. Становиться на почву учета сил в этом отношении и опасно, и произвольно. Но если нельзя говорить о качестве представителей сторон, то еще менее можно говорить о их числе.
4. Порядок заключительных прений соответствует порядку перечисления, сделанному в 736 статье Устава уголовного судопроизводства, причем для соблюдения правила 748 статьи Устава уголовного судопроизводства о том, что во всяком случае право последнего слова принадлежит подсудимому или его защитнику, объяснения гражданского ответчика за деяния подсудимого должны быть выслушиваемы после представления объяснений гражданским истцом или частным обвинителем. Предоставление гражданскому истцу участия в заключительных прениях лишь по выслушании речей прокурора и защитника составляет
несомненное нарушение ст. 736 Устава уголовного судопроизводства, которое только в таком случае может быть призвано несущественным, если защитнику предоставлено было возразить гражданскому истцу, а подсудимому было дано последнее слово (1870/671, 1874/209).
5. Способ прений , согласно с одним из основных начал Устава уголовного судопроизводства — устностъю , должен быть словесный. Устав уголовного судопроизводства (статьи 625–629) всемерно устраняет чтение там, где оно может быть, без нарушений необходимой точности и определенности, заменено живым словом. Допущение чтения речей не только подрывало бы впечатление, которое они должны производить, и ослабляло бы непосредственность восприятия их содержания, сосредоточивая на себе гораздо менее внимания, чем изустные объяснения, но и неизбежно придавало бы им свойство заранее написанных до судебного заседания. Сенат (1873/977) признал недопустимым произнесение заключительных речей по проектам, заранее заготовленным, но разрешил, однако, сторонам «заглядывать» в заметки, когда изменяет память, т. е. применил к речам правило о памятных записках при изустных показаниях, содержащееся в 628 статье Устава уголовного судопроизводства.