Собрание сочинений в четырех томах. 2 том
Шрифт:
— Это будет не скоро, Шу, — успокоил ее тот улыбаясь. — На твой век хватит. Этого не будет никогда! — пылко воскликнула Шушаника.
Ковалев сухо засмеялся — словно рассыпались сухие косточки по тарелке. Его смех был непонятен: этот человек не умел смеяться.
— Увы, — это будет. Вы строите здания, дворцы, системы, миры. Зачем? Все погибнет. Все превратится в однообразную пустыню. Все нивелируется — горы, люди, характеры. Где шекспировские темпераменты? Где любовь, страсть, ненависть? Горы стали меньше, и люди стали мельче. Маленькие, никчемные люди, с маленькими, никчемными страстишками. Кончится это тем, что на голой земле останется голый маленький человек.
Конопатин горячо начал спорить с ним. Он шумел и сыпал доказательствами. Ковалев уклонялся от спора. Он понял, что хватил лишнего. Присутствие Алеши смущало его. Он пытался свернуть разговор.
— Пора и домой, — наконец сказала Шу. Она стала молчаливой и грустной.
Обратно ехали в мрачном молчании. Шу подрагивала на своем Соколе и бросала неприязненные взгляды на Ковалева. Тот делал вид, что не замечает их.
Конопатин наклонился к Алеше и тихо спросил:
— Ну как тебе понравилась философия Ковалева? Какие он выводы сделал из факта разрушения гор, а? Ловко?
— Это разговоры врага, — ответил Алеша и, волнуясь, повернулся к политруку. — Как вы не видите, что это враг? О, он узнает еще, есть ли у нас сильные чувства, ненависть, например. Полной мерой узнает, — добавил он, злобно сверкнув глазами.
«Ого!» — подумал Конопатин. А ему уж казалось, что он знает Гайдаша вдоль и поперек.
Все это время он беспокойно присматривался к нему
На чем он теперь сорвется? Он ходил по тонко на тянутой струне. Еще не все безмятежно в этой упрямой башке. Но нужна ли ему безмятежность? Пусть падает расшибает нос, подымается и снова прет вверх, становясь сильнее с каждой шишкой, вскочившей на лбу
«Не в этом ли движение? — размышлял Конопатин. — Мчаться вперед сквозь лесные завалы, прошибать дорогу топором, спотыкаться, дать и снова нестись вперед. Надо только знать верное направление». Он глядел на Алешу и кивал утвердительно: «Он знает».
Во всяком случае, Конопатин был тут же, настороже, чтоб поддержать товарища при новом падении.
Иногда он спрашивал себя: «Почему так дорог мне этот упрямый волчонок? Почему беспокоит меня его судьба? Вот я стал понемногу его нянькой».
Он пожимал плечами и ласково глядел на Алешу.
«Это парень нашего поколения. Это наш парень. И потом, — он усмехался шутливо, — ведь я политрук, мне за это деньги платят».
О Ковалеве у него было свое мнение. Он не любил этого человека. И не верил ему. Но не хотел доверять и своему чувству: «Я знаю о нем, что он сын офицера, может быть, отсюда моя физическая неприязнь? Не надо поддаваться ей. Надо стоять на почве фактов. Что я могу сказать против Ковалева?»
Но Алеша, видимо, знал то, чего не знал Конопатин.
— Ты хотел что-то сказать о Ковалеве? — наклонился он к Гайдашу.
— Мы еще поговорим об этом, товарищ, — ответил Алеша. — На днях поговорим.
— Что же мы едем как мертвые? — вдруг закричал Авксентьев. Он подскакал к Шушанике.
— Ника, давай поскачем.
— Не хочется, Анатолий.
— Какие-то похороны, — разочарованно протянул кудрявый комвзвода. — Чего хороним? Ника, ты обещаешь мне первый вальс под Новый год? Вот при всех сватаюсь!
— Ладно, — улыбнулась Шу.
— А мне? — спросил, усмехаясь, Ковалев.
— Второй — Алеше, — дерзко ответила Шушаника. — Хорошо, Алексей?
— Хорошо, — пробормотал он. Бедный, он не умел танцевать.
Ом подъехал к Шу.
— Ты свободен завтра? — спросила она почему-то шепотом.
— Увы, нет. Вечером заступаю в гарнизонный наряд.
— Ведь завтра выходной.
— Да, но я хочу послезавтра смениться, чтобы прямо на встречу Нового года.
— Хорошо. А утром завтра, стало быть, ты свободен?
— Утром свободен.
— Приходи. Мы побродим по городу. Идет?
— О, с охотой.
Они расстались на мосту. Шушаника поскакала домой в погранотряд, командиры и Алеша — в полк. Еще в городе Ковалев спешился и подозвал Алешу:
— Товарищ Гайдаш, вы отведете моего коня и сдадите его коноводу Гаркушенко.
— Есть, — пробурчал Алеша.
Ковалев насмешливо посмотрел на него:
— Надо повторить приказание.
Гайдаш задохнулся от ярости, но сдержался.
— Приказано отвести коня и сдать коноводу Гаркушенко.
— Так. Езжайте. До свидания, товарищ Конопатин.
— За что вы не любите друг друга? — спросил Конопатин Гайдаша, когда они остались одни. Авксентьев ускакал вперед. — Вы знали друг друга раньше?
— Да, знал, — проворчал Алеша, еще не оправившийся от гнева.
— Это любопытно. Где же ты встречал его?
— Я после расскажу. Это долгая песня.
Они уже подъезжали к полку.
Спешиваясь у конюшни, Алексей успел подумать: «Она сама, сама позвала меня... Завтра я ее опять увижу. Мы будем вместе бродить по городу... Чудесно жить?»
11
Желающих уйти в город было много — предпраздничные дни. Старшина ворчал и скупо выдавал увольнительные записки.
— Я еще ни разу не был в городе, — сказал ему Алеша. Это была правда. Он только вчера впервые проехал его, возвращаясь с прогулки.
— Ни разу? — недоверчиво спросил старшина. — Ну, ну! — Он подписал записку и сердито прибавил: — Идите, гуляйте, да не загуливайтесь.
Алеша весело козырнул:
— Есть!
Он знал, что старшина ворчун, но чудесный парень. Впрочем, и должность у него такая, что заворчишь. Сколько хлопот с обмундированием, хозяйством, имуществом. Алексей пожалел старшин, — все люди казались ему чудесными и родными в это прекрасное утро.