Собрание сочинений в четырех томах. 2 том
Шрифт:
Коньяк успокоил его. Сел рядом с Бакинским.
— Рассказывай. Но прежде о себе. Кто ты теперь?
— Платформа?
— О твоей платформе догадываюсь. Что ты делаешь?
— Я? Ответить трудно. Был в Харькове. Пришлось бежать. Драпать, как у вас говорили. Угрожал арест. Я спасся на юг. Осенний перелет птиц, — ищешь, где теплее.
— И?
— Я нашел теплое местечко в Тифлисе. Везде встретишь своих. Живу.
— Легален?
Бакинский засмеялся.
— Почти.
—
— Твое здоровье! — чокнулись. Затем Бакинский вдруг начал раздеваться. Сиял гетры, ботинки. (Ковалев следил за ним внимательно и молча. Из-под стельки вытащил письмо.)
— Вам, — протянул Ковалеву и начал греть голые тощие ноги у огня. Никита бросил брезгливый взгляд на скрюченные пальцы и стал читать. Тихо потрескивали дрова в печи. Кровавые пятна света застывали на холодном полу.
— Здесь пишут, что вам можно доверять, — произнес, наконец, Ковалев.
— Надеюсь, — беззаботно отозвался Бакинский.
— Как же это произошло?
— Что именно?
— Что мы очутились с тобой вместе, в одной организации?
— Блоке, хотите вы сказать? Против общего врага объединяются все силы.
— И этот враг?
Оба молча посмотрели в окно. Бакинский кивнул головой.
— Ты пришел в блок со стороны троцкистов? — спросил Ковалев.
— Да. Впрочем, я в то же время был близок и к другим боевым силам. Я был — между.
«Это похоже на него», — подумал Ковалев. Инстинктивно он не доверял ему.
— Я не представляю себе, — произнес он, — на какой основе мы можем сговориться. Даже вот я и ты, только двое, но что общего у нас?
— Ненависть.
— Это много и мало. А дальше?
— Что дальше?
— Дальше, когда мы победим?
Бакинский беззаботно пожал плечами.
— Ну да, — продолжал Ковалев. — Когда мы победим, что дальше? Я мыслю себе Россию, как я привык понимать ее, а вы?
— Сговоримся.
— Мы не можем сговориться, — горячо воскликнул Ковалев.
— Напрасно думаешь. Кое в чем уже сговорились. Не мы. Мы с тобой рядовые солдаты. Но наши генералы уже сговорились.
— На чем же?
— Прежде всего на том, чтобы свергнуть ненавистный строй.
— Весь строй, весь уклад, все?
— Все, — коротко ответил Бакинский.
Они стояли лицом к лицу. Бакинский не вздрогнул. О! — прошептал Ковалев. — На этом можно договориться. А силы? Какие силы стоят за вами?
— Все недовольные.
— Но кто, кто конкретно?
— Недовольные политикой Сталина, недовольные коллективизацией, недовольные ликвидацией кулачества.
— Значит, и кулаки? Вы не боитесь этого слова?
— Мы не боимся никаких слов.
Ковалев бросил быстрый взгляд на него. О! Напрасно он боялся. Социализмом тут, слава богу, и не пахнет. Быстро же выветрился в нем этот душок.
— Ну, хорошо, — сказал он. — А методы?
Бакинский опустился на стул и протянул ноги к огню.
— Вот об этом я и приехал потолковать, Никита. Генерал недоволен вами.
— Мной?
— Тобою. Очень недоволен. Генерал рвет и мечет.
— Не чую за собой вины.
— Генерал говорит: «Не слышу Никиты Ковалева, не вижу Никиты Ковалева». Его слова. Передаю стенографически.
— А что я могу делать здесь, в этой дыре?
— То, что и все мы делаем. Растить кадры. На кого можно опереться у вас в полку?
— Я один.
— Маловато.
— Не так уж мало, — гордо возразил Ковалев. — Остальные народ неподходящий.
— Не верю. Найдите щели. Разговаривайте с людьми. Всегда найдутся недовольные. Есть, очевидно, люди, чьи семьи раскулачены, и несправедливо. Ищите. Беседуйте.
— Я не пропагандист. Я — строевик.
Бакинский засмеялся.
— Скоро найдется дело и строевикам. Генерал большие надежды возлагает на тебя в этом отношении, Я завидую.
— Ожидается война? — встрепенулся Никита. — Неужели? Господи! Война? Скажи — война. Я отстал здесь, в этой дыре. Неужто война.
— Война уже началась, Никита, — покачал головой Бакинский. — Боюсь, еще не та, которой ждешь ты, которой ждем все мы. Но война началась. Партизанская. Глухая. Из-за угла. Она только разгорается. Тебе найдется дело в ней. Я говорил Генералу о тебе. У тебя прекрасные задатки...
— Для кого? — глухо спросил Никита.
— Для террориста, — спокойно ответил Бакинский. Я, — он зябко повел плечами, — не могу похвастаться этими качествами.
Ковалев крупными шагами прошелся по комнате и подошел к Бакинскому.
— Что же. Я готов...
У влеченные разговором, они не слышали робкого стука в дверь. Только когда она, распахнувшись, скрипнула, они испуганно обернулись.
В дверях стоял Алексей Гайдаш в полной караульной форме, с подсумком на поясе и с винтовкой.
Ковалев вздрогнул: уж не арест ли?
— Что такое? — спросил он нетерпеливо. Бакинский сжался у печи.
— Това... — Гайдаш не мог заставить себя произнести «товарищ» в обращении к Ковалеву. Он проглотил это слово и закончил: — ...помощник начальника штаба, разрешите доложить. Вас немедленно требуют в штаб полка.
— Кто требует?
— Командир полка.
Вдруг Ковалев посмотрел на него: ведь это Гайдаш. Почему Гайдаш? Все казалось ему подозрительным и нелепым.
— Но почему тебя послали? — пробурчал он.