Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
Шрифт:
Такой язык Володька понимал до конца. Разговаривая с ним так, Иван Егорович мог командовать парнем, как хотел.
— Спасибо, — покорно сказал Володька.
— За что?
— Я не думал… А точно.
Иван Егорович велел Ирочке поставить чай. Чутьем старого человека он проник в их нарождавшиеся отношения и заключил, что Володька может принести Ирочке горе, если ему, Ивану Егоровичу, не стать между ними. Стать надо было не для того, чтобы непременно разбить, но чтобы, может быть, правильно соединить.
— Чем занимаешься, друг?
— Дома обстирываю.
— А
— Стены чистим. Пескоструйка.
— Дело видное.
Они вошли в большую комнату, где посредине стоял старый круглый стол, всегда покрытый свежей скатертью. Когда Володька увидел эту комнату с огромным просветом стекла на балкон, им овладело буйное чувство удачи. Он может сделаться жителем этих комнат… Стоит только захотеть.
— Нравится?
Вот разве что дядя… Прямо в мыслях читает! Врать ему не надо. Все равно не обманешь.
— А то нет!
— Сам–то как живешь?
— Как! По–собачьи… В бараке.
— Положим, не по–собачьи. Общежитие?
— Комната. Четыре стены, четыре койки. Учиться хочу, а где уроки делать?
— Захочешь — сделаешь.
Володька и это понял. Убедительнее всего были для него, пожалуй, не слова, а чувство. Он чувствовал, что Иван Егорович любит таких ребят, как Володька, и сам хотел любить его. Бандиты не убили Ивана Егоровича в дни его боевой юности потому, что он считал их не врагами, а дураками. Он понимал, что смешно считать врагами бездомных, запутавшихся, одичавших солдат, и солдаты полюбили его за это.
— Оно так, — сказал Володька. — Захочешь — сделаешь.
— А зачем тебе учиться?
— Имею стремление.
— К чему? Да ты проще… По душам.
Сердце у Володьки екнуло от удовольствия.
— Может, за четвертинкой сбегать?
— Сбегай.
— Нет, я в самом деле…
— Сбегай. Я кстати подлечусь. Отравился куревом. Вот новость!
— Организм! — с весомостью сказал Володька.
В это время Ирочка появилась в дверях, освещенная последним лучом заката. Она показалась Володьке незнакомой и почти напугала его своим необычным видом. Глаза ее отражали солнце и были как два красных угля. Володька оторопел. А Ирочка как ни в чем не бывало заговорила:
— Дядя, что ты скажешь, если я пойду к ним на работу… Дома чистить.
Восхищаясь солнечным лучом, горевшим в глазах Ирочки, Иван Егорович прошептал:
— Ирка…
Она подумала, что не так стоит, одернула платье и отошла от двери. Красные угли в глазах исчезли.
— Бегу! — торопливо сказал Володька.
— Куда? — спросила Ирочка.
— За четвертинкой, — ответил Иван Егорович.
Ирочка на мгновение замерла от неожиданности.
«Теперь все», — сказала она себе. Она знает! Дядя пил мало, и четвертинки появлялись у них редко. Зато на старой квартире Ирочка видела, как из–за четвертинок пропала молодая любовь, пропала сразу, точно вытоптанная трава. Что–то там за стеной росло, распускалось, радовало Ирочку, а потом, когда он переехал туда, сразу же после свадьбы пошли четвертинки. Не то чтобы это было пьянство. Нет. Просто начался тупой, беспросветный быт с маленькими и большими выпивками.
Хорошо, что дядя
— Для чего сбываются мечты? — неожиданно спросил Иван Егорович.
— Мы этого не проходили! — весело ответила Ирочка.
— Никто не проходил! — веско сказал Иван Егорович. — Никто не знает. Вот беда.
— Что это, дядя, ты такие сложные вопросы задаешь?
Иван Егорович не ответил.
— Ты этого парня давно знаешь? — как бы случайно спросил он.
— Совсем не знаю.
— Ну, ну… — усомнился Иван Егорович.
— Второй раз вижу.
— Какое же твое мнение?
— Обыкновенный… Слишком обыкновенный.
— А ты мечтаешь о необыкновенном?
Теперь не ответила Ирочка. Да, она мечтала о необыкновенном, о том самом мужественно–великолепном и неопределенно–голубом, которого ждала со школьных лет. Должен же он был когда–нибудь прийти!
— Мечтай, мечтай… Когда мечта сбудется, спросишь у дядьки: «Для чего сбываются мечты?»
Ирочка опять отделалась шуткой:
— Я маленькая… Ничего еще не понимаю.
— Не ври, не ври!
— Честное слово!
— Не ври мне, девочка. Прошу тебя, даже умолять буду… Только не мечтай ни о чем необыкновенном, этаком неземном. Ты ведь умная.
— Я и не мечтаю, — соврала Ирочка. — А тебе он как?
— Настоящий парень как будто…
— У меня, дядечка, это первое знакомство! — горячо сказала Ирочка. — Такая досада, что он пошел за четвертинкой!
Дядя исподлобья глянул на Ирочку и молча зажег свет.
— Ничего, — сказал он в раздумье. — Присматривайся. Надо, чтобы и так и сяк.
Раздался звонок. Ирочка побежала открывать. Но пришла Нина Петровна.
— Был кто–то чужой. — Она определила это по запахам. — Накурено, как в пивной!
Не взглянув на Ивана Егоровича, она пошла на кухню. Ирочка объяснила ей, отчего накурено. Пришел мастер, с которым она познакомилась в день переезда. Ирочка думает пойти работать в его бригаду. Тут было столько же фантазии, сколько правды. Идея Ирочки неожиданно понравилась Нине Петровне. Поэтому она вернулась с кухни в хорошем настроении.
— Слыхал? — не поздоровавшись, спросила она.
— Да… А что?
— Как что? Ирина на черную работу хочет пойти.
— На какую?
— Вы же тут договаривались.
— Договаривались… Да. — Он выпутывался, чувствуя, что Ирочку надо выручать. — Но еще не договорились. Ты одобряешь?
— Пусть, пусть… — Очки, которые как будто воспринимали выражение ее глаз, холодно сияли. — Я сама его просить буду. Ирке полезно. Жизнь надо начинать с черного.
Иван Егорович посмотрел на жену с печалью. Милая сподвижница! Друг жизни! Скажи что–нибудь мужу в знак примирения! Или продолжай сердиться. Хоть бы отчитала, что так глупо уехал и три дня скрывался! Спросила бы, почему. Ведь мог и умереть. Но она всегда вела себя так, если считала, что права. А так как она всегда считала, что права, то и вела себя всегда так. Она и виду не подала, что заметила в лице его перемену после болезни.