Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
Шрифт:
— Почему ты не в комсомоле?
— Поздно.
— А раньше времени найти не мог?
— Я и без комсомола программу выполняю.
— На «ты»?
Володька не понял. Настроение было испорчено. Яркий луч закатился за облака. Так, по крайней мере, ему казалось.
Ирочка рассказала ему о своем разговоре с бригадиром. Володька понимающе усмехнулся, но не сказал ни слова. Ирочка, повторяясь, рассказывала ему о том, какое неприятное впечатление произвел на нее дядя Дема и как он хотел угостить
— Он?! — Володька страшно изумился и с гневом повторил: — Он?!
В порыве, соединявшем в себе любовь, страсть, ревность, обиду и все, чего не может высказать никто, Володька обхватил шею Ирочки и целовал ее лицо.
— Помни… Помни… До смерти… Помни.
Им никто не мешал. На москворецких аллеях в этот час было безлюдно.
На потемневшем небе одна за другой загорались звезды.
Глава двенадцатая
Решето клубники
— Зятек? Неужели? Выходит, что так…
Иван Егорович с досадой смотрит из прихожей, как Володька трет ногами пол в большой комнате. Натирать он не умеет, трет то левой, то правой. Вспотел, но, видно, доволен. Неужели зять? Вот досада! Рано! Казалось бы, какое дело Ивану Егоровичу? Ирка же ему, в сущности, никто. Но все–таки не следовало предоставлять девку самой себе. Слишком уж самоуверенна его дражайшая Нина Петровна, слишком много о себе понимает. «Мое воспитание»… Вот и любуйся своим воспитанием! В их квартире блаженствует чужой парень, можно сказать, неизвестно кто.
Иван Егорович наблюдал за Володькой из прихожей. Очень интересно наблюдать за человеком, когда он наедине с собой и не догадывается, что за ним наблюдают.
Иван Егорович занял выгодную позицию у столика с телефоном; отсюда была видна почти половина большой комнаты. У ног Ивана Егоровича стояло решето с клубникой.
Прошла минута, другая, третья, но этот подлец Володька не желал обнаруживать тайных особенностей своей натуры. Он старательно натирал паркет и ничего вокруг не видел.
Иван Егорович не выдержал.
— Ну, зятек, будь здоров! — неожиданно для самого себя сказал он громко и язвительно.
Почему «будь здоров»? Зачем сразу «зятек»? Эти ненужные слова невольно выдали смятение, которое испытывал Иван Егорович.
Но подлец Володька нисколько не растерялся. Никак не реагируя на «зятька», он кивнул Ивану Егоровичу и продолжал трудиться. «Может быть, он тут уже прописался?» — с настоящим смятением подумал Иван Егорович. Словно угадав его мысли, Володька сказал:
— Вы не думайте, Иван Егорович, что я у вас прописался. Ничего подобного.
Будущие читатели этого романа — если кто–нибудь захочет читать его лет через пятьдесят — уже не поймут, какое важное значение имела в наши годы так
Иван Егорович поздоровался с Володькой за руку, что для последнего имело немаловажное значение.
— Что это ты так стараешься? — спросил он.
— Микропорка, — ответил Володька.
Иван Егорович увидел на молочно–желтом полу черные полосы. Откуда они взялись? Что скажет Нина Петровна?
— Потанцевали мы тут вчера. У кого–то туфли были на микропорке. Въедается, зараза.
Потанцевали вчера… Значит, здесь по ночам устраиваются танцульки. В голове Ивана Егоровича сама собой возникла мысль, присущая старшим поколениям всех времен и народов, но выраженная современной терминологией: плесень…
— Потанцевали… Кто да кто?
— Подруга Иры приходила со своим кавалером. Ну и я.
— С кавалером? Так. Что за подруга?
— По школе. Светлана.
— Не было у Ирочки такой подруги.
— Не знаю. Она говорит: была.
— А где же сама… хозяйка?
— В магазин пошла.
— Зачем?
— Шамовки купить.
— Не понимаю такого слова…
«Надо на «вы», — с удовольствием подумал Володька.
— Это мы так между собой, — пояснил он. — Еда.
— Почему же между собой на собачьем языке говорите?
— Ну уж и на собачьем…
— На фулиганском, — строго сказал Иван Егорович. Он решительно считал, что слово «хулиган» произносится неправильно. В его время все говорили «фулиган».
Отношения между Иваном Егоровичем и Володькой мало–помалу налаживались. Первый чувствовал, что надо вести себя построже, а второй понимал, что надо быть повнимательнее.
— Для меня, — продолжал Иван Егорович, — что фулиган, что собака — один черт.
Володька продолжал натирать пол. Сравнение хулигана с собакой ему не понравилось.
— Что отвернулся? Не нравится?
Спорить было бесполезно. Володька молчал.
— Фулиганы хуже собак накидываются на добрых людей. С ножиками. От животного отбиться можно, а от вас не отобьешься.
— Вы и меня к ним приравниваете?
— Извини. Тебя не знаю. Но вид у тебя лихой.
— Что значит лихой?
— Фулиганский.
Володька был ошеломлен. Старик, скажем прямо, лепит крепко! Неужели думает выгнать? У Володьки первый раз в жизни что–то благородное получается, самому радостно. И вдруг тебе говорят, что ты не человек, а мусор, дно. Противно! Володька решил отбросить политику и прямо сказать Ивану Егоровичу, что он, Володька, никак не хулиган, а честный рабочий парень и так далее.