Собрание сочинений в девяти томах. Том 4. Купол надежды
Шрифт:
– Смотрите, смотрите! – послышалось со всех сторон.
Летающий кран нес очередную партию труб. Казалось бы, теперь в этом уже ничего особенного не было, но все же груз был необычен, потому что на обоих концах штабеля, свесив ноги в обледенелых на ветру ботинках сидели два человека.
Я обрадовался, узнав Спартака с Остапом. Значит, в трюмах уже не осталось больше труб.
Ребята спрыгнули ко мне на снег и обернулись к лесовозу «Титан».
Он словно ожил, воспрянул. Освободившись от части груза, судно слегка всплыло и снялось с
Сам он стоял на капитанском мостике, по морской традиции намереваясь покинуть гибнущее судно последним.
Какое-то время «Титан» перестал походить на тонущий корабль. Корма его без тяжелых труб всплыла, выровнялась. Но ледяной бивень, проткнувший корпус судна, очевидно, выдвинулся, и в пробоину хлынула вода.
Но пока что корабль еще гордо стоял на плаву, словно намереваясь «развести пары» и отправиться в кругосветное плавание.
Дальше все произошло как-то сразу. Если в начале катастрофы нос корабля, вползшего на подводную часть айсберга, был задран, то теперь из-за пробоины он стал погружаться быстрее кормы.
К кораблю подлетел вертолет и сбросил веревочную лестницу.
Нам с айсберга было видно, как человеческая фигурка стала взбираться по ней с капитанского мостика. Но капитан Нордстрем не спешил скрыться в кабине вертолета, а раскачивался над своим кораблем, словно прощаясь с ним.
Еще несколько минут – и корма голландского лесовоза ушла под воду, обнажив на миг винты с намотавшимися на один из них водорослями. Вода забурлила, завертелась, вскипела пузырями.
Потом затихла, и волны равнодушно прокатились над недавней воронкой. Пенные их гривы зачеркнули все здесь происшедшее. Вертолет понес вцепившегося в веревочную лестницу капитана к ледяной горе. Сверху он, наверное, видел чернеющие на снегу, зачем-то спасенные трубы. Может быть, наш айсберг показался ему обитаемым островком с человеческими фигурками на льду?
Нордстрем, быстро перебирая планки лестницы, забрался в кабину вертолета.
Остап, с восхищением наблюдавший за ним, произнес:
– А ведь трубку-то, стиляга, так и не выпустил из зубов! Мастак, видать, по вантам лазить!
– Вот бы в школах для аттестата зрелости ввести обязательное плаванье ребят на парусных кораблях! Как ты думаешь? – обратился ко мне Спартак.
Думаю, что он прав. Что-то в этом роде нужно для ребят. Иначе в подобных условиях сдадут…»
Глава шестая. Дочь друга
«На айсберге, где продувало ветром со всех сторон, привелось мне впервые за время экспедиции увидеть ее, которую я знал еще крошкой с огромным бантом-бабочкой в черных вьющихся волосах.
Мы ждали катера с «Иоганна Вольфганга Гете».
По радио дали общий «адмиральский вызов». На Совет командора приглашались все капитаны кораблей и технические руководители стройки.
Моего Спартака тоже вызвали как молодежного вожака.
Остап, приплясывая на снегу и похлопывая себя
– Везет же парноногому, как в очко картежнику. Отогреешься в салоне. А мы тут без последних достижений культуры смерзнемся как цуцики. Ты хоть милосердную сестру с химическими грелками притащи. На ледоколе у японского доктора вымоли.
– Нет лучше химии, чем внутри нас! – крикнул Спартак и совсем по-мальчишески кинулся бороться с Остапом.
Но тот, ввиду явного преимущества противника, спасся бегством под общий хохот темнокожих и белозубых ледовых робинзонов.
Глядя на Спартака, я сразу понял, что она на катере. Он стал махать руками, приплясывать, смешно выкидывая ноги и скользя на мокром льду. Потом, разбрызгивая набежавшую волну, влетел в воду.
– Кому море по колено? Врут, что только под мухой! – заметил Остап.
С ним можно согласиться.
Я увидел ее. Она сидела вместе с двумя громоздкими мужчинами, чернобородым инженером Вальтером Шульцем и капитаном «Гете» Денцлером, с виду добродушным, но на деле несносно придирчивым толстяком. На ней были куртка и брюки, как на мальчишке. И берет, из-под которого ветер старался вырвать черные волосы, развернуть их, как она шутила, пиратским флагом.
Я сел напротив нее. Спартак рядом. Он сказал ей странные слова:
– Стихов моих любимый томик…
Но она их поняла и засияла.
Я нашел ее еще в Москве. Ведь она была дочерью моего друга и другом сына со школьной скамьи. И мне хотелось узнать ее.
Спартак повел меня к ее тете, сестре Вахтанга. Она была замужем за известным академиком архитектуры, который не только предоставил девушке комнату в своей квартире, но и привил ей свою неистовую любовь к зодчеству.
«Покажи, что тебя окружает, и я скажу, кто ты». Кажется, я переиначил известное изречение, но сейчас так можно было сказать.
Я вошел в ее комнату и огляделся. На стенах репродукции: затейливые, многоскульптурные храмы Древней Индии, величественно огромные и предельно простые египетские пирамиды, таинственно покинутые великолепные дворцы и храмы древних майя, причудливые восточные пагоды с загнутыми вверх краями крыш. Здесь и беломраморные шедевры эллинской архитектуры, венчающиеся божественным Парфеноном. И рядом островерхие, исступленно устремленные вверх готические церкви. И оттеняющие их сурово мрачные башни средневековых замков, олицетворение силы, страха и оскудения духа.
Да, Тамара любила свою архитектуру, она поклонялась ей, воздвигнув ей своеобразный маленький храм в своей комнате.
Я сказал ей о своем впечатлении.
– Это ведь голос эпох, – отозвалась она, гордо вскинув голову. – Цивилизации появлялись и исчезали. И оставались от них великолепные, порой загадочные здания, дворцы или храмы, изучая которые, люди пытаются понять, кто, зачем и как их строил, на каком уровне культуры находился, как жил и что думал.
– Так вот что напоминают репродукции!