Собрание сочинений в девяти томах. Том 5. Льды возвращаются
Шрифт:
С грустной иронией я думала о том, что именно мне, когда-то засланной из-за океана шпионке, теперь доверено готовить группу таких стартовых устройств для новых задач.
Я думала о тебе, Буров, когда поднялась на пригорок, откуда видно и озеро, и нивы на его берегу.
Лес подходил к самому обрыву. Это был сосновый лес. Огромные, похожие одна на другую могучие сосны… А на обрыве росла одинокая тонкая березка, столь отличная от всех остальных деревьев… Ты забыл, наверное, о сказке, которую когда-то придумал для меня. А я не забыла. Ты рассказывал о березке… Художник нарисовал ее…
Передо мной раскинулись два огромных озера, окаймленных лесом, голубоватым вдали. Одно было синее, в нем отражалось ясное небо, другое – золотое. Это были нивы. Хлеб вырос на отбитой людьми у льдов земле.
Военные, ведавшие прежде старой установкой и приехавшие сюда вместе со мной, просили меня не отходить далеко.
Но мне хотелось быть одной.
Я бы не стала, Буров, описывать тебе того, что случилось, если бы… Но ты поймешь меня.
Это было очень странное, пугающее зрелище. Я даже не знаю, в каком месте оно поразительнее, – на озере или над нивой.
Вода в озере забурлила пузырьками, стала матовой, а над нивой в полукилометре от берега словно ветер взметнулся над колосьями. Потом из воды высунули носы исполинские рыбы. И в то же самое время над золотым полем хлебов, из-под земли выросли сразу несколько серебристых башен. И все это в полной кажущейся тишине. Звука еще не было слышно. Такими бесконечными казались мгновения! Потом башни вырвались из-под земли. И такие же башни выпрыгнули из воды, сквозь которые просвечивало пламя. Конечно, грохот уже докатился, обрушился на меня каменной лавиной крутых гор.
Группа гигантских ракет на миг, тоже казавшийся бесконечным, замерла в воздухе, словно силилась порвать оковы притяжения. Вода в озере и нива под ними вскипали волнами.
И потом все ракеты разом, одна чуть опережая другую, ринулись вверх, управляемые чьей-то невидимой рукой, отклонились от вертикали, легли на курс.
И в грохоте, извергая пламя, видное даже в залитом солнцем небе, уменьшались сверкающие точки, наконец исчезли совсем.
Они летели к Солнцу, унося на него добытую тобой, Буров, «А-субстанцию», способную нейтрализовать губительное для светила действие «Б-субстанции». Теперь Солнце разгорится с прежней силой. Об этом объявлено уже всему миру.
А я смотрела на обрыв над озером, и сердце у меня остановилось, Буров.
Одна из ракет взлетела из-под обрыва, вызвав на нем оползень…
Обрыв все так же поднимался над успокаивавшейся водой озера, по которому вдаль убегала волна, но моей березки… березки среди соснового леса не было…
Мне все ясно. Твоя сказка сбывается, Буров.
Сегодня погас первый термоядерный фонарь. Прошло достаточно времени. Ракеты с «А-субстанцией» достигли цели, забросили на Солнце исцеляющее его средство. Астрофизики уже зафиксировали разгорание нашего светила. Все выполнено, Буров. Впереди желанный мир!
И в этом мире будем и ты и я, Буров. Но у нас теперь уже разные задачи. Ты пойдешь в ногу со своим народом, со своей страной, Буров. А я…
У меня тоже есть мой народ, моя родина. И она еще должна выйти на тот путь, ради которого я готова была когда-то принести себя в жертву.
Это я делаю сейчас.
Я возвращаюсь домой, Буров, в Америку.
Америке идти по новому пути. Мой долг хоть ничтожным своим усилием помочь ей в этом.
Я не знаю, встречусь ли я когда-нибудь с отцом моего ребенка, я не знаю, кем он стал и кем станет… Но с ним ли рядом или в строю против него, но я должна быть там…
Березке не стоять больше на обрыве!..
Прощай, Буров!.. я была счастлива подле тебя…
Прощай…
Эллен Сехевс (Нет, нет! Уже не Шаховская!..)»
Буров снова и снова перечитывал письмо.
Люда два раза заглядывала к нему в кабинет, но не решилась войти. Она догадывалась, какое он получил письмо и от кого. Неведомое женское чувство все подсказало ей.
Она видела, что Буров стал писать письмо. Она знала кому!..
Для Бурова не существовало сейчас никого и ничего на свете. Он писал:
«Эллен, бесконечно близкая и далекая, самая родная и самая чужая на свете!..
Одно то, что я называю тебя этим столь чуждым мне именем, должно сказать тебе многое.
Ты заставила меня оглянуться назад, посмотреть на себя чужими глазами.
Малознакомого человека увидел я на своем месте!..
Так неужели же я призван только служить высокому делу, которое выбрал, и не имею права на то маленькое счастье, которое уготовано каждому человеку, каким бы незаметным он ни был на Земле?!
Да, сидя на шкуре белого медведя у твоих ног, когда ты запустила свои пальцы в мои волосы, я задыхался от счастья, хотя ты и говорила, что я чужой и не нужен тебе. Я знал, что ты говоришь лишь защитные слова. Есть способ общения между людьми более совершенный, чем передача мыслей с помощью условного сотрясения воздуха. Что бы ты ни говорила тогда и после, я всегда знал, что мы принадлежим друг другу, это придавало мне нечеловеческие силы. Однако не переоценивай их, не считай меня сверхчеловеком. Пусть я устремлен вперед, как бизон, с которым ты меня сравнивала, я сокрушу все препятствия на пути, но я из плоти и крови. Я любил тебя, как самый слабый человек на свете, не смевший признаться самому себе, что сила моя лишь в надежде на счастье, в радости совместных поисков и открытий.
Не раз ты заставляла меня переосмысливать самого себя. Так было после твоего знаменательного приема каратэ… Так было после апокалипсиса… Может быть, я не сделал бы всего того, что мне посчастливилось сделать в науке, не стой ты рядом со мной. Тебе я был обязан жизнью во время подводной эпопеи, тебе был обязан направлением мыслей, даже самому представлению о существовании «А-субстанции». Ведь ты подсказала мне, что она должна быть! Эллен, ты, сама того не подозревая, была частью меня… и, может быть, лучшей частью. Если можно говорить о слитой в едином жизненном порыве паре, то это были мы с тобой.