Собрание сочинений в девяти томах. Том 5. Льды возвращаются
Шрифт:
Симпатичные негры вывели нас короткой тропой к автомобилю.
Мы мчались по великолепному шоссе, разгороженному по средней линии кактусами, и молчали. Как важно растопить лед, разделяющий нас…
И снова я оказался у босса. Нас уже ждали там Терми, его помощники и седая русская, оказывается, знаменитый хирург, спасший Сербурга и Эллен. В самолете они привезли и свою диковинную аппаратуру, хирургический пантограф с кибернетическим управлением, нейтриновый микроскоп…
Я подумал, что мой бывший босс велик даже в своем смертельном недуге, если ради него из коммунистической
Мы ждали на веранде.
Миссис Амелия выкатила кресло с мистером Джорджем Никсоном.
При солнечном свете он казался еще страшнее. Он смотрел на всех остановившимися, подозрительными глазами.
– Хэлло, сэр! – сказал профессор Терми. – Как видите, я держу свое слово.
– А эти зачем? – прохрипел Никсон.
– Я хочу, чтобы вы убедились, что вас ждет.
– Я жду только здоровья.
– Вот больная, находилась в вашем положении. Мисс Эллен Сехевс работала вместе с советским физиком Буровым.
– Еще бы мне не знать ее! – скривился Никсон.
– Я попросил ее показаться вам, сэр. Она была трупом не в меньшей мере, чем вы, сэр.
– Я сам помещал ее фотографии в тунике и без туники.
Эллен отвернулась.
– Да, сэр, – сказал Терми, потирая руки, словно для того, чтобы приступить к делу. – Я должен обратить внимание… у мисс Сехевс переменился цвет глаз.
– Что вы хотите этим сказать?
– Что задуманная мной операция, если вы согласитесь ей подвергнуться, изменит и у вас выражение глаз.
– Может быть, вы сделаете меня еще и черномазым?
– Я гуманный человек, сэр. Я против казни на электрическом стуле, но в вашем случае казнь необходима. Я берусь совместить ее с вашим спасением.
Профессор Терми уселся на стул против кресла онемевшего больного, расставив ноги и упершись руками в колени, по-профессорски обстоятельно стал объяснять:
– Такой человек, как вы, содеяв против человечества преступления, известные ныне всем, не имеет права на существование. Для своих злодеяний вы воспользовались достижениями науки, и от имени науки я приговариваю вас к смерти.
– Уберите от меня этого сумасшедшего! – взвизгнул Никсон.
Но Амелия, стоя за его креслом, не шевельнулась. Испуганными, широко открытыми глазами смотрела она на Леонардо Терми, глазами, полными ужаса и… надежды.
– Я приговариваю вас к смерти, как античеловеческое чудовище, порожденное вашим патологическим организмом. Этот организм, быть может, впервые за все существование ужасной болезни справедливо поражен раком. Но я излечу вас от него, как обещал…
Джордж Никсон, вцепившись в ручки кресла костяшками пальцев, обтянутых сморщенной кожей, в ужасе смотрел на ученого.
– Я излечу вас от рака, перестрою вашу нуклеиновую основу, – методично продолжал тот. – Вы станете телом так же здоровы, как мистер Буров или как эта прекрасная леди. Но… я казню вас при этом без электрического стула. Я так перестрою вашу нуклеиновую основу, что вы перестанете быть ненавистным всем Джорджем Никсоном. Лучше будет, если вы возьмете себе другое имя. Я даже готов вам дать свое… Я изменю не только цвет ваших глаз, не только некоторые черты вашего лица,
– К дьяволу! Заткните ему его зловонную пасть! Выбросите его вон отсюда!.. Я не хочу походить на захудалого репортеришку, который был у меня на побегушках. Гнойная пакость, жалкий колдун!.. Да я таких, как он, нанимал пачками, чтобы они гнули спину и угодливо ворочали своими просвещенными мозгами.
В кресле сидел бесноватый. Припадок гнева поднял его. Он уже не лежал, а сидел. Кровь прилила к лицу. Глаза лихорадочно блестели.
– Кто вы, несчастные, кто вы, берущиеся меня судить? Всего лишь плод моего воображения! Вы хотите уничтожить меня? Это я уничтожу вас, стоит лишь мне так подумать. Ведь никого на самом деле нет вокруг. Нет, не считайте меня сумасшедшим. Я всю жизнь играл с вами, выдумывал вас, порождение моего сознания! И я ненавидел всех вас. Мне ничего не стоило приговаривать к смерти все человечество, тушить Солнце, сковывать льдом Землю! Разве способен так сделать кто-нибудь из вас? Это могу только я, вас породивший в своем воображении. Я отвергаю вашу операцию. Я ни в чем не изменюсь. Я излечу себя сам!.. Я сейчас воображу, что вас нет, нет этого мира, я останусь один в черной космической тьме!.. И вас нет больше!.. Нет!.. Я один… один…
И он упал на спинку кресла, захрипел, забился в агонии.
Амелия рыдала над ним. Непонятна все-таки женская любовь. Оказывается, можно любить и чудовище вроде Франкенштейна, который, однако, и не помышлял об уничтожении всего человечества, как этот, с позволения сказать, человек…
Мистер Джордж Никсон остался один в космической тьме.
Он умер.
Профессор Терми захлопотал. Он волновался, требовал, кричал…
Клиническая смерть. Наука может еще вернуть человека к жизни.
На веранде находились местные врачи, в том числе два чернокожих. Им дали образование в Париже и Лондоне.
Они знали, как оживлять, у них была привезена вся аппаратура, которая могла понадобиться при задуманной Терми операция и для которой Никсон специально переоборудовал одну из комнат виллы в операционную.
Врачи обследовали труп.
Да, смерть. Если хотите, клиническая, то есть прекращение жизненных функций организма, но пока еще без распада его тканей, в частности, мозговых и нервных… Однако при здешней жаре…
Терми умолял оживить преступника.
Но врачи были непреклонны, отказались оживлять его труп».
Глава пятая. Желанный мир
«Как известно, после атомных взрывов в Хиросиме и в Нагасаки пораженные радиацией японцы продолжали умирать и спустя десятки лет. Каждая такая смерть, которую не могли предотвратить никакие врачи, отзывалась гневом во всем мире. Еще и еще раз прокатывались по Земле протесты против бесчеловечных средств массового истребления людей.