Что было? Вечер, тишь, забор, звезда,Большая пыль… Мои стихи в «Курьере»,Доверчивая гимназистка Оля,Простой обряд еврейских похоронИ женщина из Книги Бытия.Но никогда не передам словамиТого, что реяло над Азиатской,Над фонарями городских окраин,Над смехом, затаенным в подворотнях,Над удалью неведомой гитары,Бог знает где рокочущей, над лаемТоскующих рышкановских собак.…Особенный, еврейско-русский воздух…Блажен, кто им когда-либо дышал.
81. «Уже давно я не писал стихов…»
Уже давно я не писал стихов.Старею я — и легкости веселой,С которой я писал стихи когда-то,Уж нет в помине. Камня тяжелееМне ныне слово каждое мое.Уже давно — с трудом и неохотойБеру я самопишущую ручку,Чтобы писать не письма деловые,Не счет белья, сдаваемого прачке,Не адрес телефонный, а — стихи.Уже давно я не писал стихов,Но, только что расставшись с человеком,Которого еще совсем недавноЯ так любил, как любят только дети,Животные, поэты и калеки;Но, только что расставшись с человеком,Вполне приятным, но совсем ненужным,Я вдруг присел к столу, достал бумагуИ пробую — не знаю сам, зачем —И для кого, о чем — почти не зная,В отчаяньи, холодном и спокойном,Я пробую еще писать стихи.Сейчас на крышах спящего ПарижаЛежит ночное войлочное небо.В метро еще дуреют парижане,Под фонарями, в нишах, у подъездов,По трафарету созданные людиОднообразно шепчутся и жмутся.За окнами, неплотно — по-парижски —Прикрытыми, шевелятся в дремотеКакой-то первозданной мутной кучей —Любовь, печаль, покорность, страх и горе,Надежда, сладострастие и скука…За окнами парижских сонных улицСпят люди-братья, набираясь силНа новый день недели, года, жизни,На новый день…А мне сейчас непоправимо ясно,Что наша жизнь — бессмысленность и ложь.Я эти торопливые словаБросаю в мир — бутылкою — в стихииБездонного людского равнодушья,Бросаю, как бутылку в океан,Безмолвный крик, закупоренный крепко,О гибели моей, моей и вашей.Но донесет ли и — когда, кому,В какие, человеческие ль, руки,Волна судьбы непрочную бумажкуС невнятными и стертыми словами(И на чужом, быть может, языке!)О том, что мы завлечены обманомВ бесплодные, безводные пустыниИ брошены на произвол судьбы.И нечем нам смирить наш страх и голод,И нашу жажду нечем утолить.Я эти безнадежные словаБросаю в необъятные пучины,Со смутною надеждой на спасенье,Не зная сам, что значит слово — помощь,Не понимая — как, когда, откудаОна ко мне прийти б еще могла.А завтра мой двойник и заместительЗаймется снова разными делами,Напишет за меня две-три открытки,Раскланяется вежливо с знакомымИ спросит: «Как живете, как — здоровье,Что — мальчик ваш?» И скажет: «Приходите…»И, в общем, соблюдет меня повсюду —Спокойный, твердый, мужественный друг.Лишь изредка, но, правда, очень редко,В его глазах — почти без выраженья —Мелькнет, как тень, неуловимый отблескТишайшей, но тяжелой катастрофы,Прошедшей незаметно для газет.…Как будто тень трагического флага,Что бился бы большой бессильной птицейВ тот гулкий, вдохновенный, страшный час —Час одинокого жизнекрушенья.
Насущная любовь
Автограф стихотворения «Разлука» из сборника «Насущная любовь» (1938)
82. «Нас утром будит непомерный голод…»
Нас утром будит непомерный голодИ жадность древняя в еще густой крови…О, как нам радостно: отдать — рукой веселой —Все сны за крохи хлеба и любви.Но не насытиться! Под равнодушным небомМы каждый день изнемогаем вновь,Отдавши все за корку, корку хлебаИ черствую насущную любовь.
I
83. Полночь
Бьет полночь близко на часах лицея.За стройною решеткой дышит сад.Прекрасен фонарей волшебный ряд.Под мирным небом сердце цепенеет.Вот этот звук — в симфонии мировБезжалостный — вовек не повторится:Здесь шел поэт по улицам столицы(Затерянный, как пес среди снегов…).Он шел, не в силах с Богом примириться,И одинокий стук его шаговО бремени свидетельствовал — слов,Которым никогда не воплотиться.
84. Весть
Не бодрствуется мне сегодня — и не спится.Висит над крышей мертвая луна.Как мечется душа… Ей гибель мира снится,И утешает мир любовию она.К кому-то весть дойдет. Еще не понимаяСигнала братского из темных стран добра,Обрадуется вдруг душа полуживая —Мой безымянный друг, мой брат, моя сестра.
85. Нищета
Мы постепенно стали отличатьПоддельные слова от настоящих.Мы разучились плакать и кричать,Мы полюбили гибнущих и падших.И стало все пронзительней, трудней,И стало все суровее и проще,Слова — бедней, молчание — нежней……Я вышел на пустеющую площадь —Все тот же мир: цветет фонарный ряд,Ночь настигает город и предместье,Над миром звезды мертвые горятПрекрасной страшной беспощадной вестью.О, чуток слух и зряч надменный взглядТех, что заброшены и одиноки…Но есть еще — мучительный закат,Любимые безжалостные строки.Еще нередко человечий взорИ молчаливое рукопожатьеНам облегчают тяжесть и позорБиблейского жестокого проклятья.В дневном поту и в холоде ночейВсе горше терпкий вкус любви и хлеба.И вот — в последней нищете своей —Мы избегаем вглядываться в небо:В пустыне мира глухи небесаК слабеющим мятежным голосам,Что гибнут в синей музыке вселенной…О, бедность наша будь благословенна.
86. Осенний порт
Корабль уходит в океан,Дымя трубою новой.Кричит на рубке капитан,Бранчливый и суровый.И ударяет в сердце хмельБесцельных путешествий.Но нет смешнее слова: цель —В веселом ветре бедствий.Уходят в море корабли,Уходит все на свете.Проходят женщины земли,Ты больше их не встретишь.Меж тем, быть может, среди них,Кто знает — кто узнает? —Прошла… (Но тут болтливый стихСтыдливо умолкает.)Увозят в поле поездаГруз радости и боли.Они уходят навсегда.Их не увидишь боле.И смотрят люди, за окном,На живопись ненастья,Где грустно тает скромный домНеузнанного счастья.Прошли напрасные огни…А поезд окаянныйВезет туда, где ждут одниТуманы и обманы.И паровоз свистит, грозитОсенним сонным нивам.Ему наперерез летитАвтомобиль счастливый.И ускоряет ход — и вотПеревернулся споро,И не закончен долгий счетЛюбви и сложной ссоры…
87. Противоречья
Остались — собиравшиеся ехать,Вернулись — кто уехал навсегда.В высоком доме девичьего смехаЗахлопотала юркая беда.Живет века — Джоконда неживая.Расстались те, что в верности клялись.А те, что утром встретились в трамвае,Уже обречены любви на жизнь.Цены не знает радости богатый,А тот, кто знает — беден, слаб и нищ.Отрады мира скорбию чреваты,А мудрость любит горесть пепелищ…И, ничего ни в чем не понимая,Случается, в час гибельный, ночной,Порой я смысл какой-то постигаю,Тень правды вдруг мелькнет передо мной.Но рассказать другому не умею.Но передать словами не могу,И потому смущен — и цепенею,Безмолвствую, кощунствую и лгу.
88–89. Молчи…
1. «О грусти вечной…»
О грусти вечной,О первой встречной,О страсти во взорах,О счастьи в глазах,На дне которыхБрезгливость и страх,О душах приземистых, сытых, густых,О будничных скучных небритых святых.О тысячах жизней, смертей, бурных бедствий,Что канули в серость без всяких последствий…О песне нечаянной,Спящих кольнувшей,О счастьи трамвайном,Пропавшем, мелькнувшем.(Трамвай — на окраину,Летом минувшим.Был вечер, и ветер —Совеем, как у Блока…Духи, Гала-Петер,Звоночек жестокий…)О многом пустяшном,Веселом и страшном,О многомИ всяком,Убогом —И разном,Обычном,Однако,Вполне безобразном,Приличном,Но, все же, совсем невозможном —О жизни острожной,О смерти безбожной…
2. «О тех, кого не встретил…»
О тех, кого не встретил,Кого я не заметил,Кто — как попутчик в поезде — навек пропал в ночи.О тех, кого не встретил,Кому я не ответил,О нужных мне, обещанных, молчи, перо, молчи.…О тех, кого не встречу,Кого я не замечу,Кому я не отвечу…