Собрание сочинений в одном томе
Шрифт:
Когда я пришла в условленное место, увидела стайку немолодых дам. И стайка эта подлетела ко мне — обниматься, радоваться встрече. Я никого не узнавала, но вежливо объятия принимала и их же отдавала в ответ. А сама думала — что я буду делать? Кто эти люди? В этот момент одна из них обняла меня как-то особенно сердечно и сказала: «Лариса-сан, узнаете меня? Хацукадзе Дзюн, Кан-тян — это я!» Боже мой! Воспоминание отбросило меня на несколько десятилетий назад, и пожилая женщина, обнимающая меня, как будто проявилась, как проявляется фотобумага в проявителе и появляется четкий отпечаток. И я увидела блистательную Хацукадзе Дзюн, юную красавицу, суперзвезду варьете «Девушки из Такарадзуки».
И в то же мгновенье проявились все лица, и рядом со мной стояли мои милые подружки из тех далеких лет. И я вспомнила всех по именам, и всякие эпизоды, с каждой связанные. И за столом ресторана токийской гостиницы четыре часа щебетали, иногда вытирая слезы, не я, сильно прибавившая за эти годы в весе цуяку-сан, не пожилые домохозяйки мамки-бабушки, а веселые девчонки той далекой поры. И выпивали, и пели, и не хотели расставаться. Но, как говорит умная японская пословица, «АУ ВА ВАКАРЭ НО ХАДЗИМЕ» — «Каждая встреча — начало разлуки».
До свиданья, девушки из Такарадзуки! СИАВАСЭ ДЭ… Будьте счастливы!
Что это было? — я так до сих пор и не поняла. Мы с Таткой гуляли по этнической деревне недалеко от Киото. Нас нарядили в кимоно, украсили прически какими-то японскими штучками, и мы окончательно слились с японской историей. По деревне этой прогуливались красавицы-гейши, с крыш неожиданно спрыгивали ниндзя, прямо у нас на глазах, выкрикивая пугающие звуки, самураи делали харакири. Короче, парк культуры и отдыха. Время от времени появлялся белый огромный кот, ростовая кукла. Его имя — Нэн Мягэ. Считается, что этот кот приносит счастье. Он подходил к посетителям, фотографировался со всеми.
Наступила и наша очередь завладеть вниманием Нэн Мягэ. Он подошел ко мне, обнял и стал лапкой показывать, что он плачет. Трогательное и милое создание. Я по-японски спросила: «Почему ты плачешь?» Кот присел на корточки, поднял какую-то палочку и написал на земле по-русски: «Я СКУЧАЮ!» Потом он закружился на задних лапах и исчез. Вот я и думаю до сих пор — что это было? И есть у меня такое подозрение, что это наш российский какой-нибудь человек котом этим там подрабатывает. И меня он узнал — в Японии же тоже телевизоры есть — и дал волю эмоциям. А фото с котом, приносящим счастье, у меня на память осталось.
Когда в Японии произошло землетрясение, я позвонила моей Мидори: «Приезжай! Живи у меня!» А в ответ услышала: «Спасибо, Лариса. Но я должна быть со своим народом».
Отец
— Ой, Лариса, ну почему ты так чудно ходишь? Носки врозь и переваливаешься, как утка? Тебя издалека узнать можно. — Сколько раз я это слышала!
Да, как хочу, так и хожу. У меня походка папина. Я вообще вся в него — и походка, и характер, и улыбка. И очень этому рада, ничего исправлять не собираюсь. Потому что папка мой был обыкновенным замечательным человеком. Его нет уже очень давно — 33 года. За эти годы в моей жизни произошло столько всего — и радостного, и страшного. Недавние утраты еще очень больно жгут сердце. А память об отце уже где-то очень глубоко, на донышке души. И вспоминаю о нем без боли — грустно-весело.
В 1920 году в украинском местечке Вчерайше, в огромной — сестер-братьев не сосчитать — семье, родился мальчик Айзик — мой отец. У Рубальских было много Айзиков и Базиков. Почему-то всех почти родившихся мальчишек так называли их родители. Выглянет, бывало, какая-нибудь мама в окошко, зовет домой сыночка: «Айзик!» И сразу человек пять бегут на ее оклик.
Или соберутся вечерком и о Базике разговор заведут. А о каком из них, сразу и непонятно.
Мне мои дядьки достались уже Алексеями, Борисами, Ленями — все поменяли свои еврейские имена, такое было время. И я появилась на свет уже Ларисой Алексеевной.
В 1941 году отец ушел на войну, готовил к вылету военные самолеты в летном отряде в Паневежисе.
А когда вернулся домой, увидел пепелище от сожженной хаты, холм братской могилы в лесу, где остались расстрелянные немцами его мать, отец, две сестры и еще много родных людей. От оставшихся в живых он услышал страшный рассказ о том, как вели евреев в лес, воткнув им в спины острия штыков, как громыхали выстрелы и как потом еще несколько дней как живой дышал холм над телами убитых и, может быть, заживо погребенных.
1944 год — отец в Москве, курсант Военно-воздушной академии им. Жуковского. С друзьями-летчиками пошли на танцы, а там мама моя с подружкой — Алька с Тамаркой, во все глаза на летчиков пялятся. Понравился Алексей Тамарке, а ему как раз Алечка приглянулась — мама моя. Ну и в сентябре на свет появилась я — папкина копия, доченька его любимая. И я любила его больше всех на свете.
В академии отец проучился недолго — евреи там были нежелательны. И покатилась его штатская жизнь, полная послевоенных трудностей. Так многие тогда жили-выживали. Папка не умел озлобляться, завидовать, жаловаться. Работал где мог, зарабатывал сколько мог. Мы с братом Валеркой росли и горя не знали, в смысле жилось нам хорошо у хороших родителей.
Сейчас модно докапываться до корней — люди ищут-надеются — а не князья ли, не дворяне ли их предки?
А мне докапываться не надо. Я точно знаю, из каких я — из добродушных, верных, честных обыкновенных людей.
Да, много времени прошло. Воспоминания об отце — нехитрая мозаика из разноцветных стеклышек. Уж и не знаю, каким получится составленный мной узор. Вспоминаю, стеклышки перекладываю — то оранжевое радостное под руку попадется, то нежное голубое, то страшное черное…
Мне лет 14–15. Возраст любви. Вот и Лолита Торрес о том же на всех афишах — Каимбро, мой солнечный город…
У меня косы до лопаток, на концах локоны. Волосы вьются, как у папки.
Потом, много лет спустя, после моего выступления в Израиле ко мне подошла старушка и со слезами в голосе сказала: а я с вашим папой в одном классе училась. Он у нас самый кудрявый был. Его так и называли — Айзик Пушкин. Так что я не удивляюсь, что вы стихи пишете.
Ну вот, значит, косички мои вьющиеся мне надоели — выгляжу как ребенок. А одноклассник мой, смысл моей четырнадцатилетней жизни, глаза пялит на стриженую подружку. И я решила — чтобы его отбить, и мне постричься надо. Пошла в парикмахерскую и — чик-чик-чик — косички вьются на полу. А у меня кудряшки вокруг головы и челочка — красота! Мы на другой день как раз с классом в поход собирались, и я предчувствовала победу над подружкой.