Собрание сочинений. Т. 14. Деньги

Золя Эмиль

Каролина должна была стать, по замыслу Золя, «чем-то вроде античного хора, персонажем, который будет судить людей, будет добротой и справедливостью и станет выше всех бедствий». Ей, этой «простой» женщине, этому воплощению человечности, дано судить действующих в романе лиц. Это она выражает мысль Золя о роли денег и, вопреки всему, приходит к утверждению жизни, к естественному и неистребимому оптимизму.

Великое сострадание сочетается у нее со страстной жаждой помочь. Второй сын Саккара, Виктор, сопротивляется добру и кажется неисправимым, но на примере Дома трудолюбия Каролина убеждается в том, что возможно «возрождение посредством труда». Порочные свойства, «наследственность» преодолеваются трудом, средой, заботой,

воспитанием. Труд Каролины — это созидательный труд человечества.

По своей натуре она близка героине романа «Радость жизни» — Полине Кеню, сохраняющей бодрость среди самых тяжких испытаний и жертв. Близка она и Денизе из «Дамского счастья», перевоспитавшей целый коллектив громадного магазина. В тот период, когда в декадентских кругах входил в моду пессимизм, Золя приемлет жизнь ради борьбы за лучшее будущее. В «зверином царстве» Ругон-Маккаров, среди буйства физиологических вожделений, не сдерживаемых никаким нравственным чувством, всегда сияет какой-нибудь положительный образ, утверждающий торжество нравственного начала над звериным.

Поль Лафарг точно определил художественное новаторство Золя, вступившего в противоречие с традициями любовного и психологического романа эпохи: «Указать роману новый путь, введя в него описание и анализ современных организмов-гигантов и их влияние на характер и участь людей, — это было смелым решением. Одна попытка осуществить это решение делает Золя новатором и ставит его на особое, выдающееся место в нашей современной литературе».

Биржа была наименее поэтическим явлением современного общества, и сделать ее операции сюжетом серьезного романа казалось невозможным. Золя думал иначе. Показать в обобщающих и правдивых образах мерзость действительности и процессы, которые приводят к крушению капитализма и возникновению нового общества, значило, с его точки зрения, создать великолепное произведение искусства. Биржа прекрасно символизировала проблему, которую он разрешал, и Золя сделал ее центральным образом своего произведения.

Это был довольно обычный для него композиционный прием — сосредоточить роман вокруг определенного места, имеющего особую выразительность или своеобразное значение: это рынок в «Чреве Парижа», буржуазный дом с его парадной лестницей в «Накипи», магазин в «Дамском счастье» и т. д. Здание определяет основную тему произведения, его проблематику и в известной мере его композицию.

Место действия романа намечено в самом начале с намеренной откровенностью. Саккар обходит вокруг биржи, словно полководец, изучающий поле сражения. И сразу в воображении возникает особый мир биржевых спекулянтов и весь этот живущий биржей уголок Парижа.

Старинное здание приобретает символический характер, оно живет в романе своей особой жизнью. В начале романа оно рассмотрено со всех сторон, оно поражает своей массивностью и монументальностью. Это твердыня, которую Саккар должен завоевать, центр особого царства денег. Но с шестого этажа, где живет Буш, биржа кажется уродливой и крохотной Она словно утрачивает свою материальную устойчивость и в своей эфемерности и безобразии является как бы иллюстрацией к речам Сигизмунда, предрекающего гибель денег и капитализма. Взволнованный этими речами, Саккар подбегает к окну, чтобы удостовериться, что биржа все еще здесь, — но теперь, в наступающих сумерках, она почти расплывается в саване дождя, подобная бледному призраку, который вот-вот исчезнет в сероватом тумане.

В день крушения Всемирного банка биржа покрыта грязью от сотен сновавших по ней ног, и эта грязь, которой затоптан пол, соответствует нравственной мерзости совершившегося здесь дела.

И наконец, последний городской пейзаж после катастрофы, мрачное здание на фоне подернутого дымкой темно-красного неба, словно на фоне пожара, — живописное выражение надвигающегося, после краха финансового, краха Империи.

Столь же символичны и другие образы, систематически повторяющиеся в романе, — сумка Мешен, страшным пророчеством возникающая перед глазами Саккара, и вся эта засаленная и жирная фигура мелкой хищницы, питающейся падалью крупных зверей, или, как символ вечной юности древнего человечества, седые волосы. Каролины и ее молодое лицо.

Появление «Денег» вызвало в печати множество откликов. Среди них были и враждебные, например, статья О. Филона в «Ревю Бле» («Revue Bleue»), 1891, т. 47, упрекавшего Золя в том, что он перенес явления, характерные для 1880-х годов, в эпоху Империи (речь идет о банке Всеобщий Союз). Другие, наряду с одобрениями, иронизировали по поводу «апокалиптических» преувеличений, «символических» образов и «вагнеровских» лейтмотивов, которые поражали всех читателей Золя (ср. статьи Жюдит Готье в «Рапель» («Rappel»), 1 апреля 1891 г. и А. Дельпи в «Репюблик Франсез» («R'epublique francaise»), 7 апреля. Многие говорили об обилии фактического материала, который загромождает роман и подменяет искусство, но также и о социализме как ведущей идее произведения. Социалистический журнал «Ди Ное Цайт» («Die Neue Zeit») напечатал в 1891–1892 годах четыре статьи Поля Лафарга [5] , который, отдавая должное художественным достоинствам и познавательному значению романа, критикует идеи Сигизмунда Буша, отмечая, что они ни в какой мере не являются марксистскими. А. Франс, в свое время отрицательно отозвавшийся о «Земле» и о «Мечте», теперь несколько изменил свое отношение к Золя. Франс иронизирует над некоторым «дидактизмом» и претензиями Золя на научность, над его «пророческим» стилем, но все же дает положительную оценку роману: «Произведение массивное и тяжелое, но прочное, но крепкое, дидактическое, энциклопедическое и полное здравого смысла» («Тан» («Temps»), 22 марта 1891 г.).

5

Поль Лафарг, Литературно критические статьи, М. 1936.

Эмиль Верхарн, в то время уже известный поэт, широко охарактеризовал творческий путь Золя, указав на эволюцию его метода. В «Деньгах», пишет Верхарн, изображены не столько люди, сколько пороки, а главным героем романа является спекуляция. Такая характеристика может показаться не совсем справедливой, но все же Верхарн с замечательной меткостью предсказал дальнейшую эволюцию Золя к «Трем городам» и «Четвероевангелию».

Верхарн говорит также об урбанизме, явившемся для самого поэта большой художественной и общественной проблемой. Естественно напрашивалось сравнение с Виктором Гюго, для которого Париж был «городом света», источником мысли и центром прогресса. Париж Золя — это скорее «город-ад», с его безднами мещанства, с его пороками и возмездиями, со всей грязью капиталистического «процветания» («Насьон» («Nation»), 12 апреля 1891 г.). Возникающие уже в это время «Города-спруты» Верхарна, несомненно, связаны со страшными изображениями Золя.

В России успех «Денег» был значительно больше, чем во Франции. Роман печатался сразу в трех журналах: в «Труде», который переводил роман с французской журнальной публикации, не дожидаясь его окончания, во «Всемирной библиотеке» и в «Вестнике иностранной литературы». Тотчас вслед за этим только в 1891 году вышло восемь отдельных изданий. К. Арсеньев посвятил роману статью в «Вестнике Европы» (1891).

Роман неоднократно печатался и переводился и в собраниях сочинении Золя, и отдельными изданиями, и в сокращении для школ. Особенно многочисленны были издания романа после Октябрьской социалистической революции, — более десяти отдельных изданий, не считая собраний сочинений, Многие из этих изданий сопровождались вступительными статьями и предисловиями.

Б. Реигов