Собрание сочинений. Т. 14. Деньги

Золя Эмиль

Вернувшись в свою квартиру на улице Сен-Лазар, которую она должна была покинуть на следующий день, Каролина закончила приготовления к отъезду. Обходя опустевшую чертежную, она бросила взгляд на планы и акварели, которые хотела связать в один рулон в самую последнюю минуту. Но какое-то раздумье удерживало ее перед каждым листом, и она медлила, вынимая кнопки из его четырех углов. Она вновь переживала далекие дни своей жизни на Востоке, в любимой стране, которая, кажется, навсегда оставила в ее душе свой ослепительный свет. Она вновь переживала последние пять лет, проведенные в Париже, эту ежедневную горячку, эту безумную деятельность, этот чудовищный ураган миллионов, ворвавшийся в ее жизнь и совершенно перевернувший ее. И она чувствовала, как из-под этих еще дымящихся развалин уже тянутся к солнцу ростки, обещающие распуститься пышным цветом. Если Турецкий Национальный банк и рухнул вслед за Всемирным

банком, то Всеобщая компания объединенного пароходства не только устояла, но и преуспевает. Она снова видела перед собой волшебное бейрутское побережье, где среди огромных складов возвышались здания управления, с плана которых она в эту минуту стирала пыль; Марсель стал преддверием Малой Азии; Средиземное море завоевано; народы сблизились между собой, быть может, даже примирились. А ущелье Кармила — акварель, которую она в эту минуту снимала со стены! Ведь еще совсем недавно она узнала из одного письма, что там сейчас выросло многочисленное население. Поселок вокруг рудника, первоначально насчитывавший пять сотен жителей, превратился теперь в целый город с многотысячным населением, со своей культурой, с дорогами, заводами и школами, оплодотворившими этот безжизненный и дикий край. Затем пошли трассы, нивелировочные чертежи и профили для железной дороги из Бруссы в Бейрут через Ангору и Алеппи, целая серия больших листов, которые она сворачивала один за другим. Разумеется, пройдут годы, прежде чем по ущельям Тавра помчится паровоз, но жизнь уже приливает к ним со всех сторон; в землю, где была колыбель человечества, уже брошены семена новых поколений, и будущий прогресс с необычайной силой расцветет в этом чудодейственном климате под жаркими лучами солнца. Не здесь ли возродится мир и человечество получит наконец простор и счастье?

Каролина крепко перевязала сверток чертежей. Брат, ожидавший ее в Риме, где им обоим предстояло начать новую жизнь, просил ее особенно тщательно упаковать их. И вдруг, затягивая веревку, она вспомнила о Саккаре, находившемся, по слухам, в Голландии, где он затеял новую колоссальную аферу — осушение необъятных болот: с помощью сложной системы каналов он хотел отвоевать у моря целое маленькое королевство. Да, он был прав — деньги все еще служат тем удобрением, на котором произрастает человечество будущего; отравляющие и разрушающие деньги становятся ферментом всякого социального роста, перегноем, необходимым для успеха всех великих начинаний, облегчающих существование человека. Неужели на этот раз для нее все разъяснилось, неужели ее неистребимая надежда покоилась на вере в необходимость труда? О боже, неужели над всей этой развороченной грязью, над этим множеством раздавленных жертв, над всеми этими невыразимыми страданиями, которыми человечество платит за каждый свой шаг вперед, возвышается неведомая и далекая цель — нечто совершенное, прекрасное, справедливое и окончательное, — цель, к которой мы идем, сами того не сознавая, и которая наполняет наши сердца непреодолимой потребностью жить и надеяться?

И Каролина, с неувядаемо юным лицом, увенчанным седыми волосами, была радостна, несмотря ни на что, как будто каждый апрель, возвращавшийся на эту дряхлую землю, приносил ей молодость и обновление. Вспоминая о том, как стыдилась она связи с Саккаром, она думала также об ужасающей грязи, которой люди запятнали и самую любовь. Зачем же взваливать на деньги вину за те мерзости и преступления, которые они порождают? Разве менее осквернена любовь — любовь, созидающая жизнь?

КОММЕНТАРИИ

Работа над романом, от возникновения замысла и до последних исправлений, продолжалась в течение одного года. Золя стал собирать материалы в начале 1890 года, 30 января 1891 года роман был закончен. Первые главы печатались в газете «Жиль Блас» («Gil Bias») еще до окончания романа. Издатель Шарпантье ожидал рукописи знаменитого писателя с нетерпением и тотчас же сдал ее в набор. Через месяц, 4 марта того же года, роман вышел в свет.

Это был восемнадцатый том серии «Ругон-Маккары». «Естественная и социальная история одной семьи в эпоху Второй империи» подходила к концу. «Деньги» являются, в сущности, последним романом, в котором изображены общие проблемы, поставленные на очередь дня современной цивилизацией. Следующий роман, «Разгром», рассказывает о конечной катастрофе Империи и носит конкретный исторический характер, а «Доктор Паскаль» подводит итоги всей серии больше с точки зрения естественнонаучной, чем общественно-исторической.

При Второй империи, по словам Маркса, «…биржевая спекуляция праздновала свои космополитические оргии…» [1] При Третьей республике, после кризиса 1873 года, сопровождавшегося грандиозным биржевым крахом, экономическая жизнь Франции, как и всей Европы, отмечена быстрым процессом концентрации капитала, развитием монополий, захватом колоний. Широкий размах биржевой игры, финансовые катастрофы, во время которых самые крупные фирмы рушились, как карточные домики (стоит вспомнить хотя бы знаменитую панамскую аферу, имевшую столь серьезные политические следствия), сращивание банкового капитала с промышленным, хозяйничанье банков во всех областях экономической жизни, чрезвычайное развитие акционерных обществ — все это составляло характерную черту эпохи. Изобразить современность без биржи было невозможно, и Золя решил посвятить ей особый роман.

1

К. Маркс, Ф. Энгельс Избранные произведения, т.1, 1949, стр.476.

Биржевой ажиотаж и спекуляция дутыми ценностями были, конечно, известны задолго до Второй империи. Знаменитая спекуляция с тюльпанными луковицами в Голландии (XVIII век) и предприятие Джона Лоу, французского министра финансов, организовавшего грандиозную аферу с государственными кредитными бумагами (1716–1720), все еще обсуждались экономистами и историками. Бальзак изображал биржевых спекулянтов, разоряющих доверчивых и азартных обывателей («Дом Нюсенжен»), Стендаль писал о министрах, пользующихся своим положением и, следуя примеру самого короля, играющих наверняка («Люсьен Левен»), а Петрюс Борель, «неистовый» романтик 30-х годов, называл биржу «притоном грабителей» («Шампавер. Безнравственные рассказы»). Но никогда еще мир финансовых дельцов не был изображен с такой широтой и точностью, как в «Деньгах».

Время действия определено точно: роман начинается в 1864 и кончается в 1868 году. Дополнительные выборы 20 марта 1864 года, положившие начало так называемой «либеральной Империи», январский заем в триста миллионов франков, война в Германии и Италии, гибель мексиканского императора Максимилиана (1867), посаженного на престол французскими войсками, приезд Бисмарка в Париж, выступления либеральной оппозиции в Законодательном корпусе — все это создает хронологически точный исторический фон, на котором свободно располагаются события романа.

В это время появляются отчетливые признаки распада Империи, которому способствуют и международные события. Усиление Пруссии, образование Итальянского королевства, сопровождавшееся ослаблением Австрии, французская интервенция в Мексике, окончившаяся полным провалом, рост оппозиции, сужение социальной базы, на которую опиралась Империя, — все это предвещало неминуемый крах режима.

Но самым важным фактом общественной жизни было развитие рабочего движения, могучее влияние научного социализма и создание I Интернационала.

И все же внешний блеск режима был ослепителен. После битвы при Садовой, в которой Пруссия разбила австрийские войска, император как будто играл роль арбитра Европы, а Всемирная выставка привлекла в Париж с десяток «величеств» и сделала его если не центром, то, во всяком случае, «салоном» Европы. Пышными празднествами старались прикрыть неудачи внешней политики и растущую внутреннюю неустойчивость. В начале романа, в 1864 году, понижатель и пессимист Мозер предрекает несчастья. Окружающим он кажется зловещим вороном, над карканьем которого можно только смеяться. Повышатель и «бодрячок» Пильеро всюду видит успехи и ожидает «апофеоза» в 1867 году, когда откроется Всемирная выставка Выставка изображена, как апофеоз безумия, вслед за которым наступает крах Всемирного банка, а затем и Империи.

Обстановку 1860-х годов Золя знал по собственным впечатлениям. С тех пор прошло всего каких-нибудь тридцать лет, а жадный взор молодого, недавно приехавшего в Париж наблюдателя фиксировал мелочи и черты эпохи, которые после 1870 года послужили живописным материалом для ее общей философской картины. Золя помнил, как много говорили в то время о морских путях сообщения, находившихся почти целиком в руках Англии, о законе 1857 года, утвердившем трансатлантические линии. Естественно, Гамлену приходит в голову мысль об организации объединенного пароходства, которое должно соединить Францию с Ближним Востоком. На очереди дня стояла и проблема железнодорожного транспорта, — и потому Гамлен мечтает о железнодорожных линиях на Востоке и о Компании восточных железных дорог. Идея завоевания Иерусалима при всей своей нелепости не лишена исторических оснований. Восточный вопрос был связан с вопросом религиозным. Объединение Италии угрожало светской власти пап, и только благодаря французским войскам папа удерживал за собою Рим и окружающие его области. Клерикалы имели большую силу в парламенте, и католически настроенные группы населения легко могли пойти на удочку ловкого спекулянта, обещавшего им «Сокровищницу гроба господня».