Собрание сочинений. Т. 17.
Шрифт:
— Отдыхайте, набирайтесь сил, — говорил барон Сюир, который старался быть всюду одновременно. — У вас еще добрых три часа. Еще нет пяти, а преподобные отцы отдали распоряжение направиться к Гроту не ранее восьми, чтобы дать вам возможность отдохнуть.
Госпожа де Жонкьер одна из первых поднялась на третий этаж в палату св. Онорины; она была начальницей этой палаты. Ее дочь Раймонда осталась внизу, чтобы обслуживать столовую, так как молоденьким девушкам уставом запрещалось находиться в палатах, где они могли увидеть или слишком страшное, или что-нибудь неподобающее. Г-жа Дезаньо, рядовая дама-патронесса, неотлучно оставалась при начальнице и просила дать
— Хорошо ли постланы кровати, сударыня? Не перестлать ли мне их вместе с сестрой Гиацинтой?
В палате, выкрашенной в светло-желтый цвет, выходившей во внутренний двор и скупо освещенной, стояло вдоль стен в два ряда пятнадцать кроватей.
— Сейчас посмотрим, — озабоченно ответила г-жа де Жонкьер.
Она сосчитала кровати, осмотрела длинную, узкую палату и сказала вполголоса:
— Ну разве я могу разместить здесь двадцать три человека? Придется положить тюфяки на пол.
Сестра Гиацинта, устроив сестру Сен-Франсуа и сестру Клер Дезанж в соседней маленькой комнате, превращенной в бельевую, последовала за г-жой де Жонкьер. Она приподняла одеяла, осмотрела постельное белье и успокоила г-жу Дезаньо:
— О, постели хорошо постланы, белье чистое! Видно, что сестры Сен-Фре приложили к этому руку… Запасные тюфяки здесь, рядом, и если вы мне поможете, госпожа Дезаньо, то мы сейчас же разложим их между кроватями.
— Конечно! — воскликнула хорошенькая блондинка в восторге, что будет таскать тюфяки своими нежными ручками.
Госпоже де Жонкьер пришлось несколько умерить ее пыл:
— Потом, это не к спеху. Подождем, пока сюда принесут больных… Я не очень люблю эту палату, ее трудно проветривать. В прошлом году у меня была палата святой Розалии, на втором этаже… Ну, да как-нибудь устроимся.
Пришли еще дамы-патронессы, целый улей трудолюбивых пчел, жаждущих взяться за дело, но вносивших немалый беспорядок. Их было слишком много, больше двухсот, этих сестер милосердия, принадлежавших к высшему обществу и буржуазии; к их великому рвению примешивалась немалая доля тщеславия. Каждая, вступая в общину Богоматери Всех Скорбящих, должна была внести свой дар; поэтому, из боязни, что иссякнут пожертвования, никому не отказывали, и число сестер росло с каждым годом. К счастью, среди дам находились и такие, для которых достаточно было носить на корсаже красный крест; приехав в Лурд, они тотчас же отправлялись в экскурсии. Но отдававшиеся делу были действительно достойны похвалы; за пять дней они до смерти уставали, спали по два часа в сутки и видели самые ужасные, отталкивающие картины. Они присутствовали при агонии умирающих, перевязывали зловонные раны, выливали тазы и сосуды, меняли белье, переворачивали больных, — словом, занимались тяжелой, непривычной работой. После нее они чувствовали себя совсем разбитыми, но глаза их лихорадочно горели восторженной радостью милосердия.
— А где же госпожа Вольмар? — спросила г-жа Дезаньо. — Я думала встретить ее здесь.
Госпожа де Жонкьер осторожно замяла разговор, как будто была в курсе событий, и, снисходительно относясь к людским слабостям, не хотела говорить на эту тему.
— Она слабенькая и отдыхает в гостинице. Пусть поспит.
Затем начальница распределила работу между дамами, поручив каждой двух больных. Они стали знакомиться с помещением, ходили взад и вперед, поднимались и спускались по лестнице, узнавали, где находится администрация, бельевая, кухня.
— А где аптека? — опять спросила г-жа Дезаньо.
Аптеки не было, так же как и медицинского персонала. К чему? Ведь наука отказалась от больных, это были отчаявшиеся люди, прибегавшие к богу за исцелением, которого бессильные смертные не могли им обещать. Во время паломничества всякое лечение, естественно, прекращалось. Если кто-нибудь из этих несчастных оказывался при смерти, к нему вызывали священника. В больнице находился только молодой врач с аптечкой, обычно сопровождавший белый поезд, и если бы его потребовал кто-нибудь из больных, мог оказать ему помощь.
Сестра Гиацинта как раз входила в палату в сопровождении Феррана, которого сестра Сен-Франсуа поместила в комнатке рядом с бельевой, где он должен был оставаться до конца паломничества.
— Сударыня, — обратился он к г-же Жонкьер, — я в полном вашем распоряжении. Если я буду нужен, пришлите за мной.
Но она в эту минуту ссорилась с молодым священником из администрации из-за того, что на всю палату было только семь ночных сосудов, и лишь краем уха слушала то, что говорил Ферран.
— Конечно, сударь, если нам понадобится успокоительное…
Она не докончила, вернувшись к волновавшему ее вопросу.
— Словом, господин аббат, постарайтесь достать еще штуки четыре или пять… Как же нам быть? Ведь и без того тяжело!
Ферран слушал, смотрел и приходил в ужас от этого удивительного мирка, куда он попал со вчерашнего дня. Человек неверующий, приехавший сюда случайно, желая оказать услугу товарищу, он поражался невероятному скоплению обездоленных, страдающих людей, бросавшихся сюда в надежде обрести счастье. Молодого врача особенно возмущало отсутствие всяких мер предосторожности, презрение к простейшим указаниям науки, уверенность, что если бог захочет, то исцеление произойдет вопреки всем законам природы. Тогда к чему эта уступка, зачем брать с собой врача, раз его услугами не думают пользоваться? Ему стало стыдно за этих людей, и он вернулся в свою комнату, чувствуя себя лишним и немного смешным.
— Приготовьте все-таки пилюли опиума, — сказала сестра Гиацинта, провожая его до бельевой. — К вам обратятся за ними, у нас есть больные, за которых я неспокойна.
Она смотрела на него своими большими голубыми глазами, нежными и добрыми, вечно улыбающимися. От быстрого движения ее ослепительная кожа порозовела. Она дружески попросила его:
— Вы мне поможете, если надо будет поднять или положить больного?
Тогда, при мысли, что он может быть ей полезен, доктор Ферран перестал жалеть о том, что приехал. Он вспомнил, как сестра Гиацинта ухаживала за ним, когда он был при смерти, и братской рукой подавала ему лекарства, улыбаясь ангельской улыбкой бесполого существа, в котором было нечто от женщины и нечто от товарища.
— Сколько угодно, сестра! Я весь к вашим услугам и счастлив буду вам помочь! Вы сами знаете, как я вам обязан!
Сестра Гиацинта приложила палец к губам, призывая его к молчанию. Никто ей ничем не обязан. Она только служанка больных и бедняков.
В эту минуту в палате св. Онорины появилась первая больная. Это была Мария, которую внесли в ящике Пьер и Жерар. Покинув вокзал последней, она прибыла раньше других, которых задерживали бесконечные формальности; теперь карточки раздавали как попало. Г-н де Герсен расстался с дочерью, по ее желанию, у входа в больницу: она беспокоилась, что гостиницы будут переполнены, и хотела, чтобы отец тотчас же обеспечил себя и Пьера комнатами. Мария устала и, хотя была очень огорчена, что нельзя сразу отправиться к Гроту, все же согласилась ненадолго лечь в постель.