Собрание сочинений. Т. 1

Черный Саша

VII

Немало критиков сейчас, Для развлечения баранов, Ведут подробный счет опискам… Рекомендую в добрый час Дать этим мелким василискам Губернский титул «критиканов».

VIII

В АЛЬБОМ БРЮСОВУ

Люди свыклись с древним предрассудком (Сотни лет он был бессменно свят),— Что талант не может быть ублюдком, Что душа и дар — сестра и брат. Но теперь такой рецепт — рутина И, увы, не стоит ни гроша: Стиль — алмаз, талант, как хвост павлина, А внутри… бездарная душа. <<1912>> <1922>

«Жестокий бог литературы!..» ^*

Жестокий бог литературы! Давно тебе я не служил: Ленился, думал, спал и жил, — Забыл журнальные фигуры, Интриг и купли кислый ил, Молчанья боль и трепет шкуры И терпкий аромат чернил… Но странно, верная мечта Не отцвела —

живет и рдеет. Не изменяет красота — Все громче шепчет и смелеет. Недостижимое светлеет И вновь пленяет высота… Опять идти к ларям впотьмах, Где зазыванье, пыль и давка, Где все слепые у прилавка Убого спорят о цветах?.. Где царь-апломб решает ставки, Где мода — властный падишах… Собрав с мечты душистый мед, Беспечный, как мечтатель-инок, Придешь сконфуженно на рынок, — Орут ослы, шумит народ, В ларях пестрят возы новинок, — Вступать ли в жалкий поединок, — Иль унести домой свой сот?.. 1912

НЕВОЛЬНАЯ ДАНЬ

ПЕСНЯ СОТРУДНИКОВ САТИРИЧЕСКОГО ЖУРНАЛА ^*

Поэт. Погиб свободный смех, А мы живем… Тоска в глазах у всех — Что мы споем? Все. Убежав от мертвой злобы, Мы смеялись — ой-ли-ла! Открывалось дно трущобы И чуть-чуть яснела мгла. Но известные утробы Съели юмор — ой-ли-ла! И, исполнен хилой злобы, Юмор стонет, как пила. Художник. Голова горит от тем, Карандаш остер и тонок, Лишь художник тих и нем, Как спеленутый ребенок… Юморист. Врешь! Ребенок Из пеленок Буйно рвется и кричит, А художник, Как заложник, Слышит, видит… и молчит. Поэт. Звени, мой стих, и плачь! Мне хуже всех — Я должен, как палач, Убить свой смех… Все. «Смеха не надо бояться», В смехе последний оплот: Не над чем разве смеяться? Лучше без слов задыхаться Чадом родимых болот? Юморист. Вопрос гораздо проще — Онисказали: «нет!» Друзья, вернемся к теще — Невиннейший сюжет… Все. Он прав — играть не стоит в прятки, Читатель дорогой! Подставь чувствительные пятки И, знай, брыкай ногой. Поэт(запевает). Зять с тещей, сидя на ольхе, Свершали смертный грех… Смешно? Хи-хи. Смешно? Хэ-хэ. Греми, свободный смех! Все. Ноги кверху! Выше, выше… Счастлив только идиот. Пусть же яростней и лише Идиотский смех растет. Превратим старушку-лиру В балалайку. Жарь до слез! Благородную сатиру Ветер северный унес… <1908>

НЕВОЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ ^*

Гессен сидел с Милюковым в печали. Оба курили и оба молчали. Гессен спросил его кротко, как Авель: «Есть ли у вас конституция, Павел?» Встал Милюков. Запинаясь от злобы, Резко ответил: «Еще бы! Еще бы!» Долго сидели в партийной печали. Оба курили и оба молчали. Гессен опять придвигается ближе: «Я никому не открою — скажи же!» Раненый демон в зрачках Милюкова: «Есть — для кадет! А о прочих ни слова…» Мнительный взгляд на соратника бросив, Вновь начинает прекрасный Иосиф: «Есть ли»… но слезы бегут по жилету — На ухо Павел шепнул ему: «Нету!» Обнялись нежно и в мирной печали Долго курили и долго молчали. <1909>

БАЛЛАДА ^*

(«Устав от дела, бюрократ…»)

Я позвал их, показал им пирог и предложил условия. Большего им и не требовалось.

Ж. Ж. Руссо. «Эмиль»

Устав от дела, бюрократ Раз, вечером росистым, Пошел в лесок, а с ним был штат: Союзник с октябристом. Союзник нес его шинель, А октябрист — его портфель… Лесок дрожал в печали, И звери чуть дышали. Вдруг бюрократ достал пирог И положил на камень: — Друзья! Для ваших верных ног Я сделаю экзамен — За две версты отсель, чрез брод, Бежите задом наперед. И кто здесь первый будет, Пирог себе добудет. Ушли. Вот слышен конский топ, И октябрист, весь в мыле, Несется к камушку в галоп — Восторг горит на рыле! — Скажи, а где наш общий брат? — Спросил в испуге бюрократ. — Отстал. Под сенью ветел Жида с деньгами встретил… — А где пирог мой? — Октябрист Повел тревожно носом (Он был немножко пессимист По думским ста запросам). Но бюрократ слегка икнул, Зачем-то в сторону взглянул, Сконфузился, как дева, И показал на чрево. <1909>

ЦЕНЗУРНАЯ САТИРА ^*

Я

видел в карете монаха, Сверкнула на рясе звезда… Но что я при этом подумал — Я вам не скажу никогда! Иду и — наткнулся на Шварца И в страхе пустился бежать… Ах, что я шептал по дороге — Я вам не решаюсь сказать! Поднялся к знакомой курсистке. Усталый от всех этих дел, Я пил кипяченую воду, Бранился и быстро хмелел. Маруся! Дай правую ручку… Жизнь — радость, страданье — ничто! И молча я к ней наклонился… Зачем? Не скажу ни за что! <1908>

ЭКСПРОМТ ^*

И мы когда-то, как Тиль-Тиль, Неслись за Синей Птицей! Когда нам вставили фитиль — Мы увлеклись синицей. Мы шли за нею много миль — Вернулись с Черной Птицей! Синицу нашу ты, Тиль-Тиль, Не встретил за границей? <1909>

ГАРМОНИЯ ^*

(Подражание древним)

Роза прекрасна по форме и запах имеет приятный, Болиголов некрасив и при этом ужасно воняет. Байрон, и Шиллер, и Скотт совершенны и духом и телом, Но безобразен Буренин, и дух от него нехороший. Тихо приветствую мудрость любезной природы. Ловкой рукою она ярлыки налепляет: Даже слепой различит, что серна, свинья и гиена Так и должны были быть — серной, свиньей и гиеной. Видели, дети мои, приложения к русским газетам? Видели избранных, лучших, достойных и правых из правых? В лица их молча вглядитесь, бумагу в руках разминая, Тихо приветствуя мудрость любезной природы. <1908>

ТАМ ВНУТРИ ^*

У меня серьезный папа — Толстый, важный и седой; У него с кокардой шляпа, А в сенях городовой. Целый день он пишет, пишет — Даже кляксы на груди, Подойдешь, а он не слышит, Или скажет: «Уходи». Ухожу… У папы дело, Как у всех других мужчин. Только как мне надоело: Все один, да все один! Но сегодня утром рано Он куда-то заспешил И на коврик из кармана Ключ в передней обронил. Наконец-то… Вот так штука. Я обрадовался страсть. Кабинет открыл без звука И, как мышка, в двери — шасть! На столе четыре папки, Все на месте. Все — точь-в-точь. Ну-с, пороемся у папки — Что он пишет день и ночь? «О совместном обученье, Как вреднейшей из затей». «Краткий список книг для чтенья Для кухаркиных детей». «В Думе выступить с законом: Чтобы школ не заражать, Запретить еврейским женам Девяносто лет рожать». «Об издании журнала „Министерский детский сад“. „О любви ребенка к баллам“. „О значении наград“. „Черновик проекта школы Государственных детей“. „Возбуждение крамолой Малолетних на властей“. „Дух законности у немцев В младших классах корпусов“. „Поощрение младенцев, Доносящих на отцов“». Фу, устал. В четвертой папке «Апология плетей». Вот так штука… Значит, папка Любит маленьких детей? <1909>

ПОБЕДА ^*

С тех пор, как помчалась Земля, Бесцельно пространство сверля,— Летает летучая мышь, Комар и летучая рыба, Москит, и ворона, и чиж — Один человек, как гранитная глыба, Последнее чадо Земли, Дряхлел и томился в пыли. С незапамятных времен Человек тянулся к небу: Кто под мирный, лирный звон Подымался к богу Фебу, Кто, как пламенный Икар, Делал крылья и срывался, И ничтожнейший комар Над несчастным издевался. Сам великий Леонардо Много бился и страдал,— Но летать… Увы, ни ярда Леонардо не летал! От мыса Капа И до Тарифа — Hip! Ура!! Снимайте шляпы! Пришла желанная пора: Ах, от потопа Едва ль приятней был сюрприз — Уже в Европе Летают вверх… и даже вниз! А мы из чести Пока на месте все сидим, Лет через двести Мы лучше немцев полетим! ……………………………………. Грандиозная картина: Вон над крышами парят Пресыщенные кретины Из «мышиных жеребят», Содержанка с фокстерьером, Цуг жандармских офицеров, Густопсовые шпики, Золотые барчуки, Бюрократы, шулера, Биржевые маклера И, как толстые вампиры, Мягкотелые банкиры. Тьма людей, задравши скулы, Смотрят снизу, как акулы, Дирижабли и бипланы Им, увы, не по карману! Сверху корки и плевки И ликерные бутылки Попадают им в затылки. В довершение тоски Те вверху закрыли солнце! С утра до ночи Кто будет строить дирижабли? Не раб ли? О, нет — рабочий. Зачем? Чтоб есть и пить. А сам он будет ли парить? Едва ль. Покуда руки не ослабли, Он будет строить дирижабли — Когда же тут парить? <1909>