Собрание сочинений. Т. 3. Буря
Шрифт:
Последние работы Эдгара Прамниека служили наглядным доказательством влияния Саусума. Портрет известного актера, иллюстрации к детским книжкам, какой-то пейзаж, натюрморт, несколько этюдов обнаженной натуры — кто мог похвалиться, что сделал больше него за такое короткое время! Он стал придерживать язык и даже перестал упоминать о своем родстве с Силениеком. Когда Мара заговорила с ним о социалистическом реализме, он только глубокомысленно покачал головой, как бы в знак одобрения. Желчные разглагольствования Мелнудриса о молодых советских поэтах заставляли его только благодушно улыбаться. Он не проповедовал, не спорил, ничего не утверждал, ничего не опровергал. Таким образом Прамниек сохранял за собой славу прогрессивного человека, избегая в то же время «компрометации». Видя, что так поступают многие из его знакомых, он верил, что их поведение является единственно правильным.
Каждый раз, когда к Ольге заходила Эдит, она приносила какую-нибудь новость. В их квартиру через все щели проникали таинственные слухи. Они ползли из Германии, из темных нор подполья, — то в виде тайного шепота, то через анонимные листки, обнаруживаемые в ящике для писем, — и создавали определенное настроение в семье художника. Их больше не радовало майское солнце, первая зелень на улицах. Темное облако какого-то тяжелого предчувствия нависло над ними. А они хотели сохранить себя. Сохранить не для того, чтобы жить большой, полнокровной жизнью, а для того, чтобы просто существовать, как они существовали раньше и всегда, как существовали тысячи им подобных — робких, напуганных, сторонящихся от всего созданий, которые считают себя солью земли, а на самом деле только мелкие ящерицы. Они удовлетворялись тихим солнцепеком, не осмеливаясь начать борьбу за подлинное счастье. Бедные, пугливые ящерицы…
Суровая зима на несколько месяцев почти прервала навигацию, и сотруднику пассажирского отдела рижской таможни Индулису Атауге до сих пор не удалось осуществить свои намерения. Несколько важных пассажиров, которым во что бы то ни стало надо было тайно пробраться за границу, все еще скрывались на нелегальных квартирах в Риге. Лишь в конце мая пришел немецкий пароход, и Индулис обо всем договорился с капитаном.
Три досточтимых мужа, которых разыскивали органы государственной безопасности, превратились в багаж, в старую мебель, отправляемую вслед ранее уехавшим репатриантам. Их запаковали в большой вагоноподобный ящик и отвезли в порт. Но там случился непредвиденный казус. Какой-то рабочий услышал в ящике чиханье и сообщил об этом начальнику пограничной охраны. Пограничник созвонился с органами государственной безопасности, и подозрительный ящик решили проверить.
Результаты проверки заслуживали внимания. Трех путешественников попросили вылезти из ящика и поведать свои замыслы. Когда об этом узнал Индулис Атауга, он живо понял, что ему в таможне больше делать нечего. Он убрал со стола бумаги и ушел по служебным делам в город. Через полчаса он уже укладывал в своей квартире рюкзак. Надел бриджи, сапоги, резиновый макинтош, захватил две смены белья, документы и деньги. Но в документах стояло другое имя. С этого дня Индулис Атауга становился Индриком Лодзинем, автомехаником, работающим на одной из видземских машинно-тракторных станций.
Перед уходом он на несколько минут завернул к родителям. Мать ушла к Фании, можно было спокойно поговорить с отцом. Старый Атауга лег вздремнуть после обеда и рассердился, когда его потревожил звонок. Вообще в последнее время он был сердит и желчен — или потому, что ему некуда было девать избыток накопившейся энергии, или потому, что приходилось долго ждать обещанного министерского поста. Нельзя сказать, что жилось ему плохо. Полные розовые щеки показывали, что питается он хорошо, костюм его был всегда отглажен, бегать ему тоже не приходилось. Но если по дому распространялись свежие сплетни про советскую власть — источником их оказывался бывший домовладелец. У него всегда имелся наготове запас слухов и анекдотов, их у него было больше, чем блох у паршивой собаки. Атауга рассказывал их с апломбом очевидца. Но он не обладал достаточной осмотрительностью, и это беспокоило Индулиса.
— Нельзя ли все-таки поосторожнее, — упрекал он отца.
— У меня внутри накипело, — отвечал старый Атауга. — Если не отведешь душу с порядочным человеком, можно задохнуться, того и гляди — хватит удар.
— Смотри, как бы кое-чего не заработать.
— А долго мне еще ждать, когда все прояснится?
— Считанные дни остаются. Если не продержишься в своей роли, тебя разоблачат. Тогда не видать тебе министерства, как своих ушей.
Еще спросонья, Атауга пошел отворить дверь. Увидев Индулиса, он успокоился.
— Ну, что там стряслось?
Индулис заговорил, только войдя в отцовский кабинет:
— Сегодня в порту мы провалились. Тех троих, которых надо было отправить за границу, обнаружили и сейчас допрашивают. Мне надо убраться из Риги. Матери скажи, что уехал срочно по делам в Лиепаю, а сам скорее дай знать штабу, чтобы распределяли оружие. Наш дом больше не является надежным хранилищем. Чем скорее увезут, тем спокойнее ты будешь себя чувствовать.
— Куда же ты сейчас направляешься?
— На север Видземе. Дней через десять можно ждать от меня вестей. А если будут спрашивать из таможни, скажи, что ничего не знаешь. Не видел меня неделю. Лучше всего не пускайся в разговоры, тогда скорее оставят в покое. Ну, до свидания…
— Ну, храни тебя бог, — старый Атауга потер глаза, но слез не было. Затем они расцеловались, и отец проводил сына до дверей.
Оставшись один, он стал прикидывать, как лучше действовать. Там, на чердаке, среди старого барахла… Нельзя сказать, что место удобное, но оттуда вся улица до самого перекрестка видна как на ладони. Индулис говорил, что хороший пулеметчик с такой позиции может вести бой с целым батальоном. Когда наступит момент, придут и стрелки. Сущее безумие… Но должность министра дешево не достается. Тогда бы каждый…
Он начал действовать. Договорился с дворником, что следующей ночью, когда жильцы будут спать, надо навести в доме порядок. Пожарная охрана давно уже не дает покоя, требует, чтобы очистили чердак от всякого огнеопасного хлама. Сегодня опять приходили, грозились. Не дожидаться же, когда составят протокол.
Атауга взялся сам доставить рабочих и грузовик. Откуда все это было получено, знал только сам организатор, но в полночь, когда затворяли ворота, во двор въехала машина. Шофер и рабочие зашли в квартиру дворника, чтобы подождать, когда улягутся спать жильцы дома. Все это были молодые люди, ловкие, с военной выправкой. Коротая время, они выпили по нескольку стаканчиков водки. В три часа ночи все поднялись на чердак. Их встретил с фонарем в руках сам Атауга.
— Берите вон тот ящик, только вдвоем, иначе не донесете. Вот это надо будет разобрать и снести по частям.
В двух ящиках были винтовки, а подлежащий разборке механизм оказался новешеньким пулеметом. В других ящиках были патроны и ручные гранаты. Такое имущество на чердаке действительно было огнеопасным, и Атауга поступал дальновидно, решив перевезти его в более надежное место.
Молча выносили вниз один ящик за другим. Для виду на двор было вытащено несколько старых матрацев и источенный жучком буфет. Это могло ввести в заблуждение любопытных жильцов, но не старых, опытных разведчиков, которые в эту ночь наблюдали из окна того же дома за странной суетой во дворе. Долго наблюдать они не рассчитывали и, когда большая часть вещей была погружена на машину, сошли вниз и приветствовали полуночников.