Собрание сочинений. Т. 3. Буря
Шрифт:
— Давай на все.
Лусис обыграл и Паугу. В банке было уже двести латов.
— Ну, Каулен? Сколько ставишь?
— По банку. Зачем стесняться, если другие не стесняются?
— Помни, что за тобой следит министерство финансов, — пошутил Пауга, — даст знать контролю, что Каулен сорит деньгами, и глядь — внеочередная ревизия. Ха-ха!..
— Приказано подождать, — хитро улыбнулся Каулен. — Черта с два, много они меня ревизовали. Когда строили гостиницу в Кемери, нашлась было одна такая умная голова, — решила докопаться, откуда берутся у директоров департаментов и у некоторых начальников отделений собственные дома. Начать — начал, а кончить не дали. С тех пор и носа никто не сует.
— И доходный же объектец была эта гостиница, — вздохнул Лусис, — следовало бы еще года два с ней протянуть. Глядишь, в Риге одним-двумя домиками стало бы больше. Я свою новую дачу успел только подвести под крышу. Пришлось в другом месте, подзанять, пока достроил.
Каулен проиграл двести латов.
— В банке четыреста латов, — объявил Лусис. — На сколько играете, превосходительство?
— На все, превосходительство, — ответил Никур. — Пора бы знать, кажется, привычки Никура.
— Прошу прощенья, господин министр, — с комическим поклоном поправился Лусис.
Он обыграл Никура, потом Паугу. В банке было тысяча шестьсот латов. Каулен задумчиво потер лысину.
— Жалко оставлять этому сундуку с казной, но карты — хуже не бывает. Давай на половину.
Каулен набрал очко и разозлился на свою нерешительность.
— Напрасно не пошел по банку. Был бы с выигрышем.
— Смелый там найдет, где робкий потеряет, — нравоучительно заметил Лусис. — Вот карты, превосходительство, твоя очередь.
Никур взял колоду и стал медленно, тщательно тасовать.
Прежде чем возобновить игру, все выпили по рюмке коньяку.
— Славный напиток этот хенеси, — сказал Пауга. — Французы в таких вещах толк знают. Ты пошлину-то по крайней мере заплатил, господин министр?
— Министру финансов платить не к лицу, — веско ответил Лусис. — Мне доставили из отдела контрабанды.
Все они знали друг друга с парламентских времен [27] или еще раньше. Вместе они состряпали переворот пятнадцатого мая, вместе вершили крупные и мелкие дела и стесняться в своем кругу не привыкли. Здесь, не опасаясь ушей недоброжелателей, они могли распоясаться, обо всем говорить в самых откровенных выражениях. Да и чего бы им было стыдиться, когда они все знали друг о друге — и у кого какие дома и дачи, а главное, каким способом они приобретены; сколько у кого акций таких-то и таких-то компаний; кто где получил взятку и за какие именно услуги. Нет, лицемерить в таком тесном кругу решительно не имело смысла. Они со вкусом похохатывали, рассказывая о каких-нибудь грязных махинациях, наслаждаясь сознанием собственной безнаказанности, собственной власти.
27
Парламентские времена— годы 1919–1934, предшествовавшие фашистскому перевороту Ульманиса, разогнавшего 15 мая 1934 года буржуазно-демократический сейм.
Язык их был так же грубо циничен, как и их дела. Но по части цинизма никто не мог перешибить Лусиса.
— Старик поручил мне придумать несколько новых налогов. Надо сказать, придумывать что-нибудь новое с каждым разом становится все труднее. Мой репертуар почти иссяк. Как-то я намекнул, что можно бы, не нанося большого ущерба, обложить немного и деревенских кула… тьфу, черт… серых баронов. Они ведь у нас не так уж переобременены по этой части.
— Вот сумасшедший! — вырвалось у Пауги.
— То же самое и старик сказал. Знаете ведь, что с ним делается, когда рассердится. «Подрубать сук, на котором мы свили гнездо!.. Расшатывать основы государства!.. Вы можете взвинчивать цены, можете снижать заработную плату рабочим, но моих земледельцев оставьте в покое!» Так распушил, что я не знал, куда глаза девать.
— И вождь совершенно прав, — холодно, не поддаваясь на его шутливый тон, сказал Никур. — Если бы не крестьяне и не айзсарги, мы бы и месяца не продержались. Рабочие? Они только и глядят, как бы взять нас за горло. Интеллигенция способна лишь хныкать и шмыгать носом. Армия? Но на что годятся офицеры без солдат? Мы-то с вами знаем, что среди солдат много сыновей рабочих. Прижимать рабочих мы пока еще можем, — все равно они нас ненавидят и будут ненавидеть. Ну, а больше там или меньше — значения не имеет. Пусть их и отдуваются. Сейчас любой сапожник или чернорабочий с лесопилки норовит надеть галстук и шляпу. А почему бы им не походить в резиновых тапочках фирмы «Варонис»? [28] Нет, Лусис, из них еще можно кое-что выкачать…
28
«Варонис»— рижская фабрика резиновых изделий.
По неписанному закону, когда говорил Никур, остальные молчали. Он не был таким ворчуном и придирой, как «вождь», но его мнения в точности совпадали с мнением Ульманиса. А Лусис, конечно, допустил оплошность, позволив себе пошутить насчет президента. «Вождь» не переносил даже самых невинных шуток.
— Вождь был вполне, прав, — пошел на попятный Лусис. — Я и сам понять не могу, как мне взбрела в голову такая дурацкая идея. Потом-то мне это стало вполнеясно, и я уже поговорил с его высокопревосходительством. Президент остался вполнеудовлетворен моим последним проектом. Мы немного урежем заработную плату и повысим цены на некоторые товары.
— Вот видишь, Давид, — сказал Никур, и по лицу его снова разлилась благодушная улыбка. — Ну-ка, угости нас шампанским.
Теперь Лусис убедился, что Никур вполнепонял выраженное им в косвенной форме извинение за допущенную бестактность.
— Шампанским? Я только что подумал об этом, превосходительство… — Он нажал кнопку: в дверях мгновенно появился лакей — бывший пароходный стюард. Бутылку шампанского в ведерке со льдом и бокалы поставили на маленький столик.
В промежуток между двумя партиями в карты министры завели разговор об охоте. Самыми заядлыми охотниками были Никур и Лусис. Никур, тот еженедельно проводил два дня то в одном, то в другом лесничестве, не считая официальных охот, после которых газеты подробно оповещали, сколько козуль и зайцев подстрелил каждый из «превосходительств». Но больше всего он любил выезжать на охоту инкогнито, в обществе какой-нибудь красивой дамы. Хотя жена не донимала его ревностью, но положение министра обязывало к соблюдению известных предосторожностей. А кто еще в Латвии так любил распространяться на тему о семейных добродетелях, как не Альфред Никур?
От охотничьих рассказов (они возбуждают аппетит) беседа перекинулась на более игривые сюжеты.
— Помните закрытый сеанс в зале министерства? — с мечтательной улыбкой вспомнил Каулен. — Французский короткометражный фильм… Чего-чего там не было! А наши дамы-то — после первых же кадров одна за другой выскочили из зала.
— Моя — ничего, досмотрела до конца, — не без самодовольства сказал Пауга.
— Она — дело другое: парижанка, — объяснил Никур. — Там к таким вещам больше привыкли. А для латышек это слишком крепко.