Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натуралисты», «Литературные документы»
Шрифт:
К тому же роль Бальзамо из весьма посредственных. Лишь благодаря неувядаемому таланту г-на Лафонтена Бальзамо привлекает к себе внимание в первых двух картинах. А затем он быстро утрачивает всякое значение и сходит на нет. Бальзамо не участвует ни в одной из основных сцен пьесы. Им затыкают все дыры, он смахивает на волшебника из феерии.
Что сказать о других ролях? Г-жа Дюбарри прямо-таки сногсшибательна! В настоящее время идут разговоры об исторической точности. Но интересно знать, где г-н Дюма откопал эту игривую модистку, на которую он напялил блестящие туалеты г-жи Дюбарри? Вы можете себе представить, что г-жа Дюбарри отпускает остроты коммивояжера и делает глазки точь-в-точь как подружки завсегдатаев кабачков Монмартра? Во время спектакля мне казалось,
Но удивительнее всего, что композиция пьесы из рук вон плоха. И это у такого опытного драматурга! Ведь обычно г-н Дюма очень ловко и энергично мастерит и пьесы. Но такой запутанной и дурно скроенной драмы не написал бы и начинающий. Все восемь картин почти не связаны между собой и как-то хаотически перемешаны. Они являются лишь поводом для показа декораций и реквизита; например, картина, где г-жа Дюбарри представляется королю, и картина, где происходит катастрофа на площади Людовика XV, — там действие совершенно замирает. Только в седьмой картине кое-как завязывается драма. Терпеливо просидев добрых пять часов, зритель вознагражден в последней сцене последней картины, достаточно драматической, хотя и испорченной нелепой декламацией.
Господин Дюма явно делал ставку на сцены магнетизирования. Их две, и они развертываются почти одинаково. Первая довольно красочна, а во второй хорош возглас Андре; во сне девушка рассказывает Бальзамо, как она стала жертвой насилия, и, дойдя до ужасного момента, кричит: «Разбудите меня, я больше не хочу этого видеть!» К сожалению, здесь нет подлинного драматизма, но лишь пустой эффект. Действие не развивается свободно и естественно, автор отыгрывается на колдовстве Бальзамо. К своему изумлению, мы узнаем благодаря чуду то, чего никак не могли предвидеть; быть может, эти факты и заинтересовали бы нас, если бы автор своевременно их показал.
Отзыв у меня получился довольно-таки сумбурный, как и сама пьеса. Но основное впечатление от пьесы — это смертельная скука. Я не помню, чтобы мне приходилось так скучать в театре. Картина следует за картиной, не вытекая одна из другой, в пьесе столько ненужных, пустых сцен, что невольно задаешь себе вопрос: почему так много картин? Подумать только, ведь г-н Дюма написал еще и пролог, который был выброшен. Я читал этот пролог, там изображено собрание членов тайных обществ, во главе которых стоит Бальзамо. Вот вам еще один перл, самый удивительный! Говорят, пролог выбросили, чтобы несколько разгрузить пьесу. А мне, думается, его вычеркнули потому, что и так уж слишком много смехотворного. Впрочем, не мешало бы выбросить еще целый ряд мест.
Однако кое-что все же может спасти «Бальзамо» от неминуемого провала, а именно шум, поднявшийся вокруг некоторых сцен, которые находят непристойными. Их освистали, а ведь это начало успеха. Если авантюрная пьеса сдобрена моралью и политикой, это неизвестно куда может завести. Признаться ли? Я хвалю г-на Дюма именно за то, в чем его упрекают. Мне думается, образ маркиза де Таверне, готового продать королю свою дочь, в значительной мере правдив. Марат, перевязывающий раненых на площади Людовика XV, образ весьма драматичный, несмотря на всю риторику. Наконец, двор Людовика XV представлял бы собой довольно верную картину, если бы впечатление не портила г-жа Дюбарри, певичка из Фоли-Бержер. Пьеса вызывает зевоту, так зачем же было ее освистывать? Это значило придавать ей чрезмерную важность.
Как печально присутствовать на таком спектакле! Говорят, г-н Дюкенель ухлопал двести тысяч франков на эту громоздкую постановку. Нечего сказать, хорошо истраченные денежки! Я нахожу, что катастрофа на площади Людовика XV, толпа обезумевших от взрывов людей, которые бегут и давят друг друга, изображена недостаточно сильно и ярко. Можно было бы сделать гораздо убедительнее. Что до зеркальной галереи, где происходит церемония представления ко двору, то она весьма роскошна, но ей еще далеко до наших феерий. Феерия всегда затмит драму пышностью костюмов и золотым блеском декораций, потому что там откровенно применяют мишуру и электрический свет. Роскошная декорация не всегда бывает художественно убедительной. Какой стыд, что в Одеоне аплодируют бриллиантам актрисы, костюмам статистов и декорациям! Меня глубоко возмущает, когда придают чрезмерное значение декорациям и реквизиту, когда пьеса отступает на задний план и становится лишь предлогом для выставки костюмов или женской наготы.
На днях я смотрел в театре Жимназ вновь поставленную пьесу «Господин Альфонс». Мне показалось, что зрительный зал холодновато принимает спектакль. Я был незнаком с пьесой, и мне сказали, что публике не слишком нравится трактовка сюжета. Но какой это шедевр по сравнению с «Бальзамо»! Особенно хорош второй акт, крепко и четко построенный. Мне меньше нравится конец, где ребенок дважды выражает благодарность в напыщенных словах. Образы Октава и г-жи Гитар самые живые и лучше всего разработанные. Адриенна, не по летам развитой ребенок, к сожалению, наделена умом г-на Дюма. Мать, г-жа де Монтеглен, — образ весьма спорный. А г-н де Монтеглен — какая-то деревянная кукла. Между тем легко было вдохнуть в него жизнь, сделать его вполне приемлемым, выбросив кое-какие нелепые реплики и наделив его человеческими чувствами. Недостатки пьесы так и бьют в глаза при новой постановке. И все же это, может быть, лучшая пьеса в театре Дюма. Мы узнаем его яркий талант, его драматическую манеру, нервную, сжатую, он не всегда считается с правдой жизни, но именно правдивые места в пьесе наиболее выигрышны.
Подведем итоги. Г-н Дюма напрасно взялся не за свое дело. Ему вовсе не пристало выкраивать драмы из романов приключений; во всяком случае, этот опыт надо признать неудачным. Далее, напрасно г-н Дюма поддался влиянию г-на Дюкенеля, и в постановке слишком большое внимание было уделено костюмам и декорациям. Ему следовало бы сделать драму более сжатой, усилить действие и выбросить ненужные эпизоды. И, наконец, напрасно г-н Дюма извращает исторические факты, по примеру своего отца; но тот проделывал это с беззаботностью рассказчика, увлекающегося повествованием, а наш автор сознательно вкладывает и сентенции в уста историческим лицам.
Театр Французской Комедии недавно снова поставил пьесу «Побочный сын» г-на Александра Дюма-сына. По этому случаю я перечитал предисловие автора к этой пьесе. Там отразилась эволюция, какую проделал автор от «Дамы с камелиями» до «Жены Клода». Разумеется, им всегда руководили глубокие внутренние побуждения. Этот человек, обладающий сухим, острым, парадоксальным умом, человек, у которого даже чувство зарождается в результате рассуждений, был предназначен судьбой защищать известные социальные идеи, и его диалоги обычно представляют собой рассудочную аргументацию. И хотя г-н Дюма одарен наблюдательностью, временами достойной удивления, он под конец стал создавать произведения насквозь фальшивые, проникнутые совершенно неприемлемой логикой.
Господин Дюма чрезвычайно гордится своей логикой, и он прав, потому что логика — великая сила, особенно в театре, но г-н Дюма, кажется, и не подозревает, что можно двояким образом пользоваться логикой. Существует логика правды и логика парадокса. Взять, например, Бальзака; созданные им замечательные образы — Юло, Филипп Бридо, Горио, Гранде отличаются изумительной целостностью и развиваются вполне логично: автор ни на шаг не отступает от натуры, непрестанно ее изучает, прослеживает во всех ситуациях и видимых противоречиях, не опасаясь потерять руководящую нить, поэтому его образы будут вечно живы. А г-н Дюма, хотя исходит от натуры, пользуется ею лишь как трамплином для прыжка в пустоту. Он покидает землю уже во второй сцене. Он создает новый мир, переделывает и перекраивает все на свете, подчиняя своей воле. Надо сказать, что эта надстройка над правдой возводится очень искусно, очень логично. Но это всего лишь надстройка.