Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое
Шрифт:
— Хорошо написано, — захохотал Твердовский, — так написано, что ему и в голову не придет никакого подозрения. Ну, ладно. Надписывай конверт и в ночь отвезешь.
Иванишин надписал конверт и заклеил, размазав пальцами гуммиарабик и грязь по всей задней стороне конверта.
— Гарно буде, — сказал он, закладывая конверт за околыш папахи.
— Постой, — остановил его Твердовский, — ты видел этого нового дружинника, Шмача?
— Бачив, — ответил Иванишин.
— Ну, как думаешь, будет из него прок?
— А чому
— Вот какая штука, — сказал Твердовский, — в пятницу, пока мы будем в городе, ты накажи Павло и Кириллу, чтоб они за ним поглядывали. Все же он старый уголовник, может натворить чего-нибудь.
— Ладно, накажу. Тольки, думаю, ему своя башка дороже.
Утром пристав Хаджи-Ага, выходя из дому, обнаружил в щели двери грязный и замызганный конверт. Он нервно схватил его, распечатал и присвистнул. Первым его движением было бежать к жандармскому полковнику, но, сделав несколько шагов от крыльца, он остановился в раздумье. Говорить ли? Зачем делиться таким счастьем?
Полковник присвоит себе всю честь поимки разбойника, а приставу останутся рожки да ножки. Нет, он сам захватит Твердовского. То-то будет история! О нем узнают в Петербурге, переведут в столицу, посыплются награды. Хаджи-Ага спрятал конверт в карман. Придя в участок, он послал двух переодетых городовых на Овражную улицу, наблюдать за домом Ицки Гутмана, а кроме них выбрал еще троих самых здоровых и приказал им ни на минуту не отлучаться от участка.
Глава двенадцатая
ХУДОЙ МИР ЛУЧШЕ ДОБРОЙ ССОРЫ
Хаджи-Ага едва мог дождаться ночи. Целый день он ходил рассеянный, отвечал невпопад на вопросы и производил впечатление перепившего или невыспавшегося. Его мечты разрастались пышным цветом. Он видел себя стоящим посреди Невского проспекта, в качестве пристава дворцовой части. Вот из дворца выезжает автомобиль, а в нем его величество с каким-нибудь иностранным послом. Автомобиль проезжает мимо, Хаджи-Ага становится во фронт, царь замечает его, останавливает автомобиль и машет рукой. Хаджи-Ага подбегает, и государь говорит послу: «У меня все пристава храбрые, а Хаджи-Ага самый храбрый. Он поймал Твердовского». Посол лезет в карман и вытаскивает орден Льва и Солнца и надевает на Хаджи-Агу.
К вечеру пристав просто дрожал от нетерпения. Наконец примчался один из поставленных для наблюдения городовых с докладом, что до семи часов вечера, кроме молодой женщины, в доме никого не было, а сейчас прокрался огородами широкоплечий человек в тулупе и папахе. Сердце пристава запрыгало, как кролик. Он схватился с места, крикнул городовых и вышел с ними на улицу. Они шли по темным улицам молча, пристав впереди, городовые сзади.
Уже у самого дома их окликнул второй городовой.
— Ну, что? Он еще в доме? Не ушел? — спросил, задыхаясь, Хаджи-Ага.
— Никак нет,
Пристав кошкой подполз к окну и прилип к щели в ставне, за ним вытянули шеи городовые. Хаджи-Ага увидел опрятную горницу. На диванчике у стола сидел Твердовский, обняв рукой за шею Антонину, в наливал себе в стакан водку из графина. Он распевал какую-то песню, звуки которой слабо доносились через двойную раму.
— Дуже пьет, — сказал городовой, — вже совсем пьяный!
Пристав отполз от окна.
— Пускай еще попьет немного. Как опьянеет совсем, мы его и сцапаем.
Он направил двух городовых на огороды позади дома, двух оставил спереди, а одного, знаменитого в городе силача, оставил при себе, чтобы с ним вместе ворваться в дом. Прошло еще полчаса. Пристав заглянул в окошко и увидел, что женщина собирает чашки, а Твердовский лежит на диване. Его самого не было видно за столом, торчали только ноги в высоких сапогах. Женщина подошла к нему и пыталась растолкать, но он спал мертвым сном. Она топнула ногой и с недовольным лицом отошла.
— Готов! — сказал пристав, отползая. Он прошел вокруг дома, приказал оставленным сзади городовым не сводить глаз с окон и, вернувшись к крыльцу, приказал силачу вскрыть замок отмычкой. Тот повозился с минуту и бесшумно повернул несложный замок. Дверь чуть приоткрылась.
— Смотрите же, — шепнул пристав, — чуть услышите шум или выстрелы, кидайтесь в дом!
Он вынул револьвер и вслед за городовым нырнул в дверь.
Они прокрались коридорчиком к полуотворенной двери в горницу. Женщина куда-то вышла, а Твердовский по-прежнему спал на диване.
— Кидайся сразу через стол на него сверху и дави, а я приставлю ему револьвер к голове, если он будет бороться! — шепнул пристав. — Ну, раз, два, три!..
Городовой, как тигр, перескочил через комнату и вместе с обрушившимся столом свалился сверху на Твердовского. Пристав кинулся за ним с револьвером наготове, ища куда выстрелить, так как тела Твердовского не было видно под тушей городового. И вдруг сзади раздался спокойный голос:
— Бросьте пистолетик, ваше высокоблагородие!
Ошеломленный пристав перевернулся на месте и застыл. Перед ним стоял во весь рост в пролете двери Твердовский. В каждой руке у него было по маузеру.
— Бросьте пистолетик!
Пристав машинально выронил револьвер. С дивана, кряхтя, поднялся городовой, с обалделым видом, держа в руках сапог Твердовского, набитый тряпками.
— Поднимите ручки. Станьте ко мне спинками!
Оба полицейских беспрекословно выполнили требование.
— Марш в ту комнату! — продолжал командовать Твердовский.
Едва городовой перешагнул порог комнаты, его мигом скрутили два дружинника. То же было сделано в свою очередь с приставом.
— Тащите их через окно! — приказал Твердовский.