Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое
Шрифт:
Бал у Тряпицына был в полном разгаре, когда ливрейный лакей возвестил прибытие графа Шереметева. Любезный хозяин поспешил навстречу желанному гостю. Музыка оборвалась, и Тряпицын под руку с графом вошли в зал.
Граф был в мундире лейб-гвардии гусарского полка, еще больше подчеркивавшем его стройность и молодцеватость. Черные усики его были лихо подкручены, и бородка расчесана и надушена. Он поклонился всем собравшимся и, увидев губернатора, подошел к нему с почтительным приветствием.
— Э… каким вы героем, — сказал губернатор, — красавец! Погибли сердечки наших девиц и дам.
Граф
— Да. Кто-то будет счастливицей, которая склонит к своим ногам такого молодчика? Если бы я был дамой, ни минуточки бы не раздумывал. Хе-хе! Ну, давайте я вас представлю одному розанчику.
Он подвел графа к молодой девушке, сидевшей рядом с матерью, окруженной несколькими молодыми людьми.
— Наша пожирательница сердец. Граф Петр Николаевич Шереметев.
Шереметев, низко склонясь, поцеловал руку пожилой даме и пожал маленькую ручку девушки, которая с удовольствием вскинула на него прелестные теплые карие глаза под густыми ресницами. От этого взгляда лицо графа как-то странно вздрогнуло, и по губам его пробежала мимолетная болезненная гримаска, но никто не заметил. Граф щелкнул шпорами и подал руку девушке. Тряпицын махнул рукой на хоры:
— Вальс!
Граф охватил талию своей спутницы и закружил ее по залу. Все гости с удовольствием следили за прелестной парочкой. Дамы и девицы надули губки и теребили кружевные платочки, завидуя счастливице. Но граф показал себя джентльменом и, отведя свою даму после двух туров на место, подошел к другой, третьей и весь вечер танцевал без устали, не пропустив ни одной дамы.
В это время звуки фанфар возвестили ужин, и граф, подав руку своей даме, направился с ней в столовую.
За ужином он был весел, оживленно беседовал со своими соседками, вконец очаровав их своим блестящим остроумием, но после ужина, когда возобновились танцы, решительно отказался танцевать и ушел в карточную комнату, где собрались за покером пожилые и нетанцевавшие гости.
Граф уселся за покерный стол и повел крупную игру. Ему все время бешено везло. Тщетно его противники удваивали ставки, он бил их одного за другим.
— Удивительное счастье, — вскричал один из партнеров графа, простившись с круглой суммой, — в любви везет, в картах везет, во всем везет! Что значит молодость и красота!
Граф самодовольно улыбнулся, придвигая к себе панку кредиток.
— Если у графа такое счастье, ему нужно поручить поимку Твердовского, — сказал другой помещик, тасуя карты, — он покончит с ним в двадцать четыре часа.
— Ну вас, — отозвался третий, — не поминайте к ночи об этом дьяволе!
Все засмеялись.
— Он пронюхает, что граф выиграл сегодня уйму денег и пожалует к нему с визитом ночью в гостиницу.
Граф молча улыбнулся.
— Ну к кому к кому, а ко мне он не явится, — вмешался в разговор Тряпицын, поднимая свой огромный пухлый кулак.
Шереметев повернулся к нему.
— А в самом деле, что бы вы с ним сделали, если б он пришел к вам?
Тряпицын пожал плечами.
— У меня на стуле возле кровати всегда лежит заряженный браунинг. Стреляю я прекрасно, в муху на стене попаду. И уж если Твердовский
— Если бы все были такие мужественные и решительные люди, как вы, то вообще разбоев не было бы, — сказал задумчиво Шереметев, раскладывая в руке полученные карты.
— Да уж на что могу пожаловаться, только не на трусость, — гордо сказал Тряпицын.
К трем часам утра гости разъехались. Тряпицын проводил графа до крыльца.
— Спокойной ночи. Пусть вам не приснится Твердовский, — сказал он графу, прощаясь.
— И вам того же желаю, — ответил граф.
Приехав в гостиницу, Шереметев, не снимая мундира, бросился на диван и моментально крепко заснул. Тряпицын, отдав последние распоряжения слугам, тоже удалился в свой кабинет на боковую. Спал он тревожно и беспокойно. Среди ночи ему приснился почему-то граф в своем блестящем гусарском мундире. Он пересыпал на ладони золотые монеты и смеялся. «Вот обыграл я ваших помещиков, все денежки забрал, чище, чем Твердовский», — говорил граф, кружась в вальсе и держа в правой руке деньги, а в левой горбунью Иваницкую. Сон был так ясен, что Тряпицын повернулся и протер глаза, но граф не исчезал. Он также стоял в мундире и смеялся, смотря на Тряпицына.
«Тьфу, нечистая сила! Перехватил шампанского», — подумал Тряпицын, перевернулся на другой бок, лицом к стене и опять заснул.
Розовое январское солнце уже стояло высоко и смотрело в широкие окна кабинета, когда Тряпицын открыл глаза. Он почесал живот, перевернулся, сел на кровати и вдруг глаза его застыли, как прикованные к стулу, где лежал браунинг.
Вместо браунинга он увидел игрушечный детский пистолет с пробкой и рядом с ним записку. Дрожащими руками он схватил ее, развернул, прочел:
«Не хвались идучи на рать, а хвались, идучи с рати».
Тряпицын отшвырнул записку, как ядовитую змею, и вскочил. Взгляд его упал на стену кабинета, где всегда на драгоценном ковре, подарке персидского шаха, висела осыпанная бриллиантами шашка, подарок другого восточного деспота, эмира бухарского. Ни шашки, ни ковра не было. Тряпицын схватился за голову, метнулся, бросился к лежавшим у дивана брюкам, торопливо надел их и стал застегивать.
Пальцы никак не могли нащупать пуговицы. Тряпицын чертыхнулся и увидел, что все пуговицы у брюк гладко отрезаны. Он швырнул их об пол и побежал к шкафу за другими. Но к его ужасу все остальные его брюки были освобождены от пуговиц точно таким же способом. Тряпицын завыл от злобы.
Глава десятая
ТРИ ЗАМЫСЛА
Тряпицынская история наделала шума уже не только в губернии. В Петербурге власти заинтересовались «разбойником» после письма Тряпицына своему тестю, директору одного из департаментов. Тряпицын не пожалел красок и в заключение жаловался на бездействие губернатора и других губернских властей, благодаря каковому Твердовский с каждым днем расширял район своих действий и совершал один за другим безумно смелые набеги.
Из министерства внутренних дел полетела грозная телеграмма губернатору кончить похождения Твердовского. Губернатор, под которым уже зашаталось губернаторское кресло, в свою очередь, обрушился на полицеймейстера: