Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы
Шрифт:
Курмит позвал Иманта.
— Ты ведь был у вашего дворника Свикула? Не заметил там что-нибудь из своих вещей?
— Ничего. Он мне сказал, что все вещи увезли немцы… И потом, мы все время сидели в кухне, в комнату он меня не повел.
— В комнату и нельзя было вести, — заметил Диминь. — Там ты много чего увидел бы.
Когда Имант узнал о наблюдениях Диминя, он не мог спокойно усидеть на месте.
— Мерзавец… Я этого предателя своими руками убью! Товарищ Курмит, пойдемте сейчас туда. Мы этого подлеца сегодня же…
— Спокойнее, Имант, — строго сказал Курмит. — Никуда он не денется. Все будет сделано законным порядком. Это ведь дело государства, а не наше с тобой только. Сегодня ты никуда не уходи, — можешь понадобиться.
Курмит с Диминем ушли, а Имант ходил взад-назад, из комнаты в комнату, не в силах унять своей ярости.
«Советской власти он сочувствовал… Не мог понять, почему Ингрида не постучалась к нему… Подожди, скоро постучат…»
Под вечер вернулся Курмит и сказал Иманту, что все в порядке.
— Сегодня ночью ты будешь нужен.
Ночью к дворнику Свикулу пришли несколько человек и произвели обыск. С ними были Диминь и Имант.
— Можете вы опознать что-нибудь из своих вещей? — спросил у Иманта сотрудник НКВД.
Имант внимательно осмотрел мебель, вещи. Из имущества Селисов здесь был только комод, все остальное Свикул продал или спрятал у знакомых.
— Посмотрим в платяном шкафу. Может быть, там что-нибудь найдется?
Дворник подбежал к шкафу, загородил своим телом дверцу.
— Шкаф пустой… только так здесь стоит… — торопливо говорил он. — Мы им и не пользуемся, ключ куда-то девался…
— Ничего, мы откроем…
Шкаф открыли. За висевшей в нем одеждой в самом углу, скорчившись в три погибели, сидел бледный от ужаса молодой мужчина, один из тех, кто часто появлялся у Свикула после посещения Эдит.
Его обыскали. Оружия при нем не было. Ознакомившись с его документами, сотрудник НКВД с довольной улыбкой сказал:
— Мы вас давно ждем. Где вы так долго пропадали?
В шкафу Имант увидел купленное матерью перед войной пальто. Из вещей больше ничего не нашли, но не в них было дело: важно было то, что предатель, выдавший Ингриду, нашелся, что восторжествовала справедливость. Свикул вначале все отрицал, но доказательства были слишком неоспоримы, а тут еще спрятанный в шкафу, давно разыскиваемый бандит…
Это было первое событие, удержавшее Иманта от поездки к друзьям. Второе событие было еще важнее, и притом самого радостного свойства.
Однажды утром с прибывшего в Ригу поезда дальнего следования сошла седая, сильно исхудавшая женщина. Вид ее казался настолько необычным, что, когда она шла через центр города, многие прохожие останавливались и сочувственно глядели ей вслед. На обветшавшей кацавейке был нашит черный крест, видневшийся из-под замызганного в долгих странствиях, перекинутого через плечо мешка.
Тихим, усталым шагом брела она по городу. На лице ее запечатлелись следы долгих страданий, но взгляд был успокоенный, светлый. Иногда она останавливалась и приглядывалась к домам, наблюдала за уличным движением; заметив, что на нее смотрят, снова медленно продолжала свой путь. Двое-трое любопытных подростков, проводивших ее за несколько кварталов, видели, как она вошла в один из домов по улице Пярну. Минут через десять женщина вышла и, перейдя Воздушный мост, направилась к Чиекуркалну. Миновав несколько улиц, она добралась до старого двухэтажного дома. У ворот немного отдохнула, отерла ладонью с лица пот и пыль, потом вошла во двор.
Так Анна Селис вернулась на родину. Незнакомая пожилая женщина отворила ей дверь.
— Доброе утро.
— Доброе утро, — ответила Зельма Курмит и, подойдя к кухонному шкафу, достала оттуда ломтик хлеба. Не говоря ни слова, она протянула его вошедшей.
Горькая улыбка появилась на лице Анны.
— Спасибо, добрая хозяюшка… Не за этим я пришла. У вас живет мой сын… Имант Селис?..
Зельма тихо ахнула, глаза у нее наполнились слезами. Она подхватила Анну под руки и, как ребенка, подвела к стулу. Усадила, сняла с плеч мешок.
— Товарищ Селис, — шептала она, гладя руки Анны. — Вернулись, наконец-то вы дома… Имант… я его сейчас позову, он в своей комнате занимается. Может, вы сначала закусите? У меня в духовке каша стоит, — вам можно есть кашу?
— Не беспокойтесь… спасибо вам большое… Мне бы скорее повидать Иманта, остальное потом.
Зельма отворила дверь в комнату и крикнула:
— Выйди на минутку, Имант. Тебя хотят видеть.
Через минуту в кухню вошел стройный, широкоплечий юноша в полосатой тельняшке, с густыми волнистыми волосами, с темным пушком на верхней губе. Его голубые глаза вопросительно и серьезно глядели на гостью.
— Что такое? — спросил он, и Анна не узнала этого голоса, таким он стал звучным, мужественным.
Наконец, он узнал. Не сказав ни слова, большими шагами подошел к матери, обнял ее, прижался щекой к седой голове и закрыл глаза.
Несколько дней Анна прожила у Курмитов. Всегда обо всех заботившаяся, Зельма дала ей кое-что из своего белья и платье. По вечерам, когда возвращался с работы Ансис Курмит, вся семья сходилась в комнате Иманта и Юрки и слушала рассказы Анны про фашистскую каторгу.
То была страшная повесть о голоде, побоях, о непосильном труде и постоянной угрозе смерти, о переполненных бараках и зимних холодах, от которых негде было укрыться ни днем, ни ночью; о переходах из лагеря в лагерь, все дальше на запад. Уставших расстреливали и оставляли на краю дороги. Все ближе и ближе подходила Советская Армия, а по дорогам Германии гнали на запад толпы предназначенных для уничтожения людей, которые вечером не знали, суждено ли им увидеть утром солнце.
Смертельно измученных, больных, освободила их Советская Армия. Месяц лечения в больнице, отдых — и только после этого Анна смогла вернуться на родину.