колокольчики вечера впились в улыбку –пьют веселую кровьблаговест теплотыпауки и ветр'a открывают калиткувечно я,вечно тытем же самым путем, в ту же старую кожувозвращаются змеи,уставши линятьтот, кто скажет: «Брат мой!» – испугает прохожихникогда и опятьотцветают безумства в политых слезамиобездоненных кадкахи кошкой она –эта вечнобеременная памятьв теле новом всегда повторяет себядважды в реку входить твоей плоти и духа,дважды в ту жеи знать, что не будет иной,помнить кожу и когти и(это для слуха)помнить песни, пропитанные темнотойгде дорога до дома – дорога до Бога,там любовь расправляет свою простынюобнимает руками себя одиноко,каждый час покоряясь,как снегу,огню
Возвращение добродетели
Не возвращая музыки, за эту ночь он скрылся –Должник Геенны огненнойи холодности чемпион.Легкий ездок на крыльях кожаной куртки,Фанатик прохладного воздуха –отрекся ради жаркого дыханья километровна номерном знаке.За ржавыми зубами аркиунылая скамейка укрылаиспуганно рыдающих невинных жрициюньских рос и пыльного двора.«Мы играли в его присутствиии видели уйму таинственных знакови торжественных
откровений:любое пустейшее слово в прокуренных комнатахи прогулка и жаркий смех в паркеи откровенное: “Пойдем” –все благословлялось его смеющейся рукой».А он, с глазами разноцветнымии задорной молодой бороденкой,Он никогда не заставит зайтисьсердце молоденькой девчушки,прикинувшись танцем безмолвных секундна полыхающей струеот безжалостного асфальтового веера –и четверги наползают на пятницыи жизнь сжимается как гармонь,издавая предсмертный стон,и вот вчера я упал в снег, пьяный,но паденье закончилось на соленых скалах июля,и я не верю, что она – это она,ибо каждую секундуона просит называть ее другим именем,а я знаю не так уж много имен:Страх, Отчаянье и Блаженство –вот в этом круге я замкнут;и я убедился, что завтра –это остывшее позавчера,холодные щи в одиночной камере гурмана,и душа нашего соития тонет,слепая и новорожденная –возможно, будущая гроза крыш –фосфорически-черная кошка,несчастье, пересекающее дорогу;и чем больше я стар, тем больше я молод,и моя любовь питается одной лишь ненавистью,и я становлюсь неравнодушенк геранькам и домино,вползая в колготки и подгузники,и скоро я куплю газету со своим некрологом –Не возвращая музыку за эту ночь,Он скрылся, должник Геенны огненной,Мой дьявол, дух искушения, сеющий ростки добраНа бесплодной почве бездвижной добродетели.Дух, отрешенный от счастья летать,но вершащий свой путь по земле.
Завтрак на траве
Ах, буйные наросты тополей,качавшиеся в гамаке титана,бросая тень на завтрак на траве!Мост взвешивал крутые берега,и водопад струился отовсюду,скрестив в дуэли струи, словно шпаги.И вечный, вечный петушиный крикблестящих глаз испепелял нас на рассвете,Чтоб на закате вызвать нас опять!На оргиях, два пальца сунув в роти приступая к новой части трапезы,сатрап отождествлений держал нас за рабов.Как мальчики лежали мы на ложеу сладострастника животных наших жажди плакали – не проронив ни слова.В скотов нас поцелуи обращали,а водопад вновь извергался, вновьснимая краски новых гримов.Но ничего вовек здесь не решалось:суд спал, стрясая с париков крахмална тех секретарей, что нам писалистоль протяженный смертный приговор,что с написанием его мы умирали.
«Арго, развевай паруса тополей!..»
Арго, развевай паруса тополей!Истрепанные паруса подставь поцелуям ветра.Мы уходим в Эвксинский Понт –Навстречу золоту, навстречу смерти.Нок-реи заготовлены подлинней,Солонина заготовлена погнилей,Мачты готовы отдаться Борею,Мачты готов повалить Борей.– Старый боцман, пьяный лоцман,Пыхтят трубчонками над пороховыми бочонками.Мы будем плыть до первой верандыС тобой, неизвестное.На мертвой почве растут олеандрыИ кипарисы отвесные.Мы будем плыть до первой потери,Пока за борт не свалится слабый,Пока не разделит братьев враждаИз-за портовой бабы.– Старый боцман, пьяный лоцман,Пыхтят трубчонками над пороховыми бочонками.Не зная, каково на вид руно, возьмем говно –Корабль станет ассенизационным обозом –Но нашим носам давно все равно –Среди навоза – раздолье розам.Мы расцелуемся, и на прощаньеСнова, как во времена стародавние,Любовь покажется неизбывной вовек.Но когда берега Колхиды скроются утром из вида,Начнется июльский снег.
Вероника
Плаун, пылящий и поджарый,Исстеган дождевым кнутом,И сонный лес похож на старый,Истрепанный, in folio, том.И ломонос подобострастныйУсов своих рассыпал сеть,И, значит – время подобралосьДля вероники засинеть.И, значит, время вновь насталоНам, глядя в старый водосток,Вести счет каплям, размышляя:Зачем ты поднесла платок?И кто была ты: свежесть сена,Букет из нераскрытых роз?Толстуха спелая Пуссена,От жира падкая до слез?Красотка с профилем семитским –Смесь состраданья и греха –И вожделеньем каинитскимГорела добрая рука?Святой назвал бы и разрушилСомнений тяготящий ад,Но летом дьявольским разбуженТвой слишком синий грешный взгляд.И лето открывает двери,Бросая в холод и знобя,И я все более уверенВ истолковании тебя.И о шагах любимых помня,О лета пышущем огне,Я все отбрасываю кромеОдной догадки о тебе.На память об июльской ночиКоснулся белый холст лицаИ лазуритовые очиКричали ужасом конца.Был запах яростный и дикий.И ложе. И не нужно слов.И бились в отдаленье крикиАпостолов и их ослов.
«Где, тополиный пух, твоя судьба?..»
Где, тополиный пух, твоя судьба?– В могучем древе!Я, втоптанный в асфальт, дождем прибитый,на своих ветвяхРассаживаю голубей Святого Духа,Лаская ближние частицы пуха!
В трех стенах
Лето набросилось внезапно.Разбросало по пляжам восхитительную наготу.Уткнулось косматоглаво в сырой песок.Созрело. Захохотало в сосновом бору.Наполненное светом, лопнуло,Как безобразный гнойник.Брызнуло в глаза. Замутило взгляд.И только тут я заметил отсутствие себя.Ты сказал: «И в опрокинутой рюмке остается вино…»Да, но как его выпить?В трех стенах разума с выходом, ведущимк прошлому,Не может быть влечения,Не может быть иного состояния, кроме затянутого взглядаНа Я-прежде;Лето промчалось, ничего не оставив,Кроме размытого воспоминания о воспоминаниях.Открытое окно – морщинистые веки стеклаРаспахнуты, освежая взор влажным языкомПолночного веяния:Обсосанные леденцы, облизанные свежестью –Можем ли мы вопросить, можем ли мы осмелитьсяСпросить, для чего и какНадевают на голову Времени черный колпак?В трех стенах комнаты не видно иного выхода,Кроме окна, открытого в неизбежность.Видишь ли, над твоей головой пробегаетСтайка девушек, сморщенных, какСухофрукты из компота:Душ – постель, душ – постель, душ – постель –И бесконечно их лица повторяются, не повторяясь.Серпик Луны в четверть фазыПохож на зеленую завязь:Каждый день Луна возрастает,В сочетанье с Сатурном даваяЖидкую кровь, меланхолию – и этот деньПокровительствует нечестивцам.В трех углах кладбища нет иного выхода,Кроме заросшей вероникой тропинки,Ведущей в угол нечестивцев:И желчные листики вероникиХранят портреты святых нечестивцев,Похороненных за кладбищенской оградой.Проржавевшая дорога упирается прямоВ их полузабытые могилы, где толькоВысохшие букетики похожи на заботливые веники,Сметающие пыль с имен нечестивцев.А лето промчалось, составив списокПредставленных к награждению:Всех вероотступников, с мозгами,Прикипевшими к крышке черепа,Всех, менявших одежду гостиниц,Гостивших в различных постелях –О лето, тянущее жевательную резинкуЛюбви среди ивовых зарослейПригородного пляжа!И я не могу остановиться перед рискоюВлажной губы, ощущая ее, как переходНа тенистую сторону лета,Предводитель нечестивцев, ересиарх,Отрицающий даже видимое глазами,Мою любовь, блуждающую,Касающуюся влажными бедрами бледных кисточек вёха,С лютиками, приникающими к черному треугольнику лобка,Идущую, повязав свои волосы красной индейскою лентой –Тебя – прошу! – превратить ее в дятла-желну.Ибо есть ли выход из трех стен,Кроме монотонной последовательности ударов,Кроме коричной трухи, разметанной шлейфомПод солнечным диском, кроме глянцевой солоноватостиУтренних ягод?Не повторяясь ни разу в лицах,Не вспоминая о безысходности,Разбросаны девушки, сморщенные, как сухофрукты,По парковым скамейкам, и у каждой – табличка:«Осторожно, окрашено!»Этот день дань отдаю яЦеремониалу прогулки:Задумчиво разглядывая собственную тень,Как Франциск проповедую сумрачным рыбамВ водопроводе журчащих аллей.Лето взметнулось на недосягаемую высотуИ рухнуло оттуда, разбившись на капельки утешения.Безумный пленник в ожидании чая!Сможет ли смертный понятьВсех в тупик заведенных,Всех в полете одернутых?Ты взлетаешь, плавно расправляя крылья –Так, чтобы каждое перышко прополаскивалось встречным потоком –Вдруг жилистая ехидная рука хватает тебя за хвостовое оперенье:Знакомо ли тебе это ощущенье?Такова жизнь: твоя и моя!Итак:Снова ни к чему не пришедший,Семнадцатилетний огрызок карандаша,Которым божественная рукаНаписала строчки стихов,Скрежещущий металл не произошедшей катастрофы –Я –Обращаюсь к лотерейному аппарату мирозданияС одной из немногих оставшихся просьб.Лиши меня прошлого,Пусть стена четвертая встанет,Превратив мне оставшееся в тюрьму,Чтобы смог я себя ощутитьБурым, опаршивевшим медведемИ поднять вверх косматые лапы,Трясти кандалами в ритме фанданго,Смешанном с воем.Ибо лето набросилось слишком внезапно,Чтобы зима рискнула в это поверить.
Лето огнедышащее
Развенчанный шпиль церкви здесь неподалекуЗовет к общению с неотомщенным Богом.Мы принудительно лишь видимое видим:Секирой огневласые главыОтрублены у взглядов в неземное.Бесформенное самый яркий цвет имеет:Любовь багровей страстоцвета пламенеет,И отрешенье снежное, зеленая тоска –Искристей снега, зеленей листка.Лишь выход в поле сделает доступнымПознание – и мудрый переступеньВ белесых кудрях нам отдаст своеПонятье огнедышащего лета.Кто знает жизнь – безумно не мечталУзнать ее законы и приметы;Неопытный считает, что укралОгонь, когда он сам – лишь отблеск света.Воистину, прекрасен не восход,Мгновенно осветляющий окрестность,А предвосходные часы: в благом туманеВладений феи озера – Морганы –Куст зверем кажется, а зверь – кустом.Наш глаз рождается в краю пустом,Но зренье оплодотворяет местностьЧудеснейшим соитием примет,Припоминаний – горькую пустыню.Бог-Глаз, Бог-Око, несомненно, есть,Но слишком Он заметен, чтоб заметить…Пока еще есть время (время есть!),Сквозь пальцы ты прищурься на закат:В багрянце ногти – это ты убил,Убийство зренья – твой позор всецело:Ты, одинокий, не мечтал о встрече с Богом,Неотомщенным Богом бытия,Который ждал, все время ждалТебя.
Стихи для огненнокрылого пса
«Далеко ли вы собрались?» –Спросил я королей.«Настолько далеко, чтобы,вернувшись, мы могли сказать:“Мы где-то были…”»Боб Дилан
мы встанем из гробов, где мы лежали, думая о жизни,и мы с тобой пойдемпо невесомым вздохов переулкам – пойдем ежевечернею прогулкойи оросим кусты в невидимом садуу нас есть столько сил и столько вожделений,что завтра мы изменим то, что назовут вчера,и в судорожные вечеранас поведет живучий рак-отшельник– туда, где раковины образов лежатда, здесь была стоянка человека…пустые створки все расстались с мясом,и их блаженная сверкающая массалежит, как разродившиеся самки:уже вне боли– но еще вне счастьямой пес, неужто ты и я, хоть и прожгли крыламидырку в небосводе,не заслужили б'oльшую свободу,чем эта высохшая скорлупа?какой мальчишка запустил из трубкигорошину с насмешливым лицом? –– о, все мы одурачены юнцом!и мы заблудимся в безудержном туманеи не найдем двери в стакане,и мы залаем горько и покаянно:«верните слову слова содержанье!»и мы вернемся от Элеазарас молчанием и страхом на устах,но что скрываем мы, и чемнаш вызван страх?возможно,жаждой следующей прогулки.
Возвращение
Зверь времени линяет секундами.Сколько дворников!Сколько собирателей пуха!Пересекаем коралловый песок в неясном свете.Сколько ловцов ставит сети!Звук перебирается, прижимаясь к стенам.Из уха в ухо – от бесконечных лун на интегралы скрипок.Что сталкивается на небесах:пустые звезды или значение судеб?Тени кругом – все в мантиях судей.Мы возвращаемся в дом.Возвращаемся в дом.Выйди, сынок, встань на порог.Это день возвращенья, ибо кости к суставамстремятся.Сколько мы ни уходим – круглое время.Магеллан, Магеллан – ты седеешь,но покинуть орбиту не смеешь,так как время – почти что арбуз.Совершенно кругло и лысо:на планете король и крыса –можно миловать, можно казнить –все равно неразрывна нитьмежду futurum и plusquamperfectum.Может свет невесомый гнитьмежду звездами, словно солома –просто слишком время огромнопри гниении света звезд.Мы возвращаемся в дом.Возвращаемся в дом.Только дело не в том, что мы постарелии серый наждак беспробудной щетинызалег среди хрупких морщинок.Дело совсем не в том.Даже когда мы моложе былии звуки музыки плылибеспрерывным святым полотном,выходя из дома – мы направлялись в дом.Я возвращаюсь в сиянье и блеске –сгнивший остаток былого начала.Встреть, как встречала!В расцвете, упадке или гниенье –все на пути возвращенья.И непониманье и откровенье –все в возвращенье.
Косари
Трава привстала на носки корней.Обабок потный в капюшоне листьев,Качаясь на чешуйчатой ноге,Заворожил осклизлые грибы.Он – дервишПоющих луж, проселков,Косарей, лежащих на листвеВокруг истлевшей бочки, из которойПолтысячелетия сочится мед.И ржавчина и гниль на месте косНисколько не смущают захмелевших –Они безумно смотрят на покос.Их дождь корит, гноя густые травы,Но самый старший косарь говорит:«Там, где мы хоронили наших предков,Все смешано насмешливо и зло,То тимофеевки клонится колос редкий,То вежливо бормочет плевелье.Кто вложит шибболет в цветущие уста?Кто лезвие направит, не робея?Мы знаем, что косы ждет орхидея,Но к орхидее не пройдет коса!Ведь все меняется, не глядя, лепестками,И охмуряет этим меткий глаз:Вот горицвет пылал огонь-цветками,Но глянь – и там пырей, где он погас.И меткий глаз становится глупей,И гнева царского предожидает шея:Изменник воронов – из рода голубейИль ворон, только статью похищнее?Никто нам не подскажет, как нам быть.Пришла пора косить, да только что косить?Мы на краю покоса коченеем!»