Собрание сочинений. Том 13
Шрифт:
без сомнения, будут готовы присоединиться к любой конфедерации, какую только им ни навяжут. Однако абсолютно ничего не известно о позиции неаполитанского короля {Франциска II. Ред.}, ныне единственного независимого государя Италии; не исключена возможность, что он откажется наотрез. Следовательно, еще нет уверенности в том, что вообще будет какая-либо конфедерация, а если ей и удастся сформироваться, то совершенно неизвестно, какова будет ее природа.
Важным фактом, выяснившимся только теперь, является то, что Австрия сохраняет все четыре большие крепости, причем Минчо становится западной границей ее владений. Таким образом, она все еще удерживает ключи от Северной Италии в своих руках и может воспользоваться любым благоприятным стечением обстоятельств, чтобы вернуть себе то, что ей теперь приходится отдавать. Уже один этот факт показывает, насколько неосновательно утверждение Наполеона о том, будто он действительно осуществил свое намерение вытеснить Австрию из Италии. На самом же деле можно без преувеличения сказать, что если он победил Австрию на войне, то она явно победила его при заключении мира. Она отказалась только от того, что было отвоевано у нес, и ни от чего больше. Франция ценою нескольких сот миллионов долларов и жизни почти пятидесяти тысяч своих сынов приобрела контроль над Сардинией, громкую славу для своих солдат и репутацию очень счастливого, но не очень преуспевающего полководца для своего императора.
Мотив, приводимый Наполеоном для объяснения столь внезапного окончания войны, заключается в том, что эта война стала принимать размеры, не совместимые с интересами Франции. Другими словами, она начинала превращаться в революционную войну, характерными чертами которой должны были явиться восстания в Риме и в Венгрии. Любопытно, что непосредственно перед сражением при Сольферино тот же Наполеон фактически побуждал Кошу та, по его приглашению явившегося на свидание в лагерь, предпринять революционную диверсию в пользу союзников. Тогда, перед этим сражением, он не боялся опасностей, которые стали страшить его сразу же после сражения. Что обстоятельства меняют положение, это наблюдение не ново, но оно применимо и к настоящему случаю. Впрочем, нам нет необходимости умножать аргументы, чтобы доказать, что этот человек столь же эгоистичен, как и бессовестен, и что, пролив кровь пятидесяти тысяч человек для удовлетворения своего личного честолюбия, он теперь готов отречься даже от лицемерного признания на словах всех принципов, во имя которых он вел их на бойню.
Одним из первых результатов настоящего соглашения является падение правительства Кавура в Сардинии, которое должно было уйти в отставку. Один из проницательнейших людей Италии и совершенно не причастный к заключению мира, граф Кавур, тем не менее не мог устоять перед лицом общественного негодования и разочарования. Пройдет, вероятно, много времени, прежде чем он снова вернется к власти. Пройдет также много времени, прежде чем Луи-Наполеон снова сможет даже людям сентиментальным и энтузиастам внушить иллюзию, будто он является борцом за свободу. Отныне итальянцы станут ненавидеть его больше, чем всех других представителей тирании и предательства, и неудивительно, если кинжалы итальянских террористов снова будут угрожать жизни человека, который, делая вид, что завоевал независимость для Италии, вопреки своим обещаниям оставил Австрию сидеть на шее Италии почти так же прочно, как прежде.
Написано К. Марксом 15 июля 1859 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5698, 28 июля 1859 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
ВИЛЛАФРАНКСКИЙ ДОГОВОР
Если война, которую Луи-Наполеон затеял под лживым предлогом освобождения Италии, вызвала общую путаницу понятий, перемену позиций, беспримерное в истории Европы проституирование людей и вещей, то мир, заключенный в Виллафранке, рассеял роковые чары. Что бы ни говорилось о проницательности Наполеона, этот мир разрушил его престиж и даже оттолкнул от него французский народ и французскую армию, обеспечить расположение которых к своей династии составляло его главную цель. Когда он заявляет этой армии, что заключил мир из страха как перед Пруссией, так и перед четырехугольником австрийских крепостей, то он говорит ей именно то, что может пробудить в ней только отвращение. Когда же он говорит народу, каждый представитель которого рожден революционером, что он был остановлен на своем победоносном пути только тем, что следующий шаг вперед пришлось бы делать в союзе с революцией, — то он может быть уверен, что этот народ отнесется к нему с гораздо большим недоверием и отвращением, чем к тому пугалу, которым он старается его устрашить. Во всей современной Европе никто не терпел такого краха, как Луи Бонапарт со своей итальянской войной. Обман обнаружился в Виллафранке. Спекулянты фондовой биржи ликуют по поводу этого события, приунывшие демагоги ошеломлены, обманутые итальянцы дрожат от бешенства, «посредничающие державы» имеют жалкий вид, а те британцы и американцы, которые верили в демократическую миссию Луи Бонапарта, скрывают свой позор за ничего не значащими протестами и замысловатыми объяснениями. Только те, которые имели мужество противостоять потоку самообмана, рискуя даже, что их обвинят в симпатиях к австрийцам, только они одни, как теперь стало ясно, занимали правильную позицию.
Прежде всего рассмотрим, каким образом был заключен мирный договор. Происходит встреча двух императоров; Франц-Иосиф уступает Ломбардию Бонапарту, который отдает ее в подарок Виктору-Эммануилу, а тот, в свою очередь, хотя и кажется главным действующим лицом в войне, даже не допущен на конференцию, которая решает вопрос о мире. Мысль о том, чтобы спросить, хотя бы ради приличия, мнение этого людского товара, которым так бесцеремонно торгуют, вызывает у обеих договаривающихся сторон только презрительную улыбку. Франц-Иосиф распоряжается своей собственностью, так же поступает и Наполеон III. Если бы дело шло о передаче имения, то было бы необходимо присутствие судебного чиновника и выполнение некоторых юридических формальностей. Но ничего подобного не требуется при передаче трех миллионов людей. Не спрашивают даже согласия Виктора-Эммануила, человека, которому в конце концов была передана эта собственность. Для министра такое унижение было чрезмерным, и Кавур подал в отставку. Конечно, король может сказать об аннексированной стране то же самое, что сказал некогда римский император о раздобытых им деньгах: Non olet{153}. Быть может это и не пахнет для него оскорблением.
То, что произошло, на языке ldees napoleoniennes {154} называется, по-видимому, «восстановлением национальностей». Даже Венский конгресс, если сравнить его протоколы со сделкой в Виллафранке, можно смело заподозрить в приверженности к революционным принципам и в симпатиях к народу. Возникновение итальянской нации сопровождается изощренным оскорблением, наносимым ей соглашением, которое во всеуслышание объявляет, что Италия не является стороной в войне против Австрии и потому не имеет голоса при заключении мира с Австрией. Гарибальди со своими отважными горцами, восстания в Тоскане, Парме, Модене и Романье, сам Виктор-Эммануил и его подвергшаяся нашествию страна, его истощенные финансы и его поредевшая армия — все это не принимается в расчет. Война происходила между Габсбургом и Бонапартом. Итальянской войны не было. Виктор-Эммануил не может претендовать на внимание, оказываемое даже второстепенному союзнику. Он не был воюющей стороной; он был только орудием и потому не имеет тех прав, которые, согласно международному праву, достаются на долю каждого участника войны, как бы ни был он незначителен сам по себе. Ему не оказывают даже того внимания, которое оказали германским медиатизированным князьям при заключении мира 1815 года [246] . Пусть этот скромный, бедный
246
Имеются в виду утратившие свою власть мелкие немецкие князья, владения которых были медиатизированы, то есть присоединены к территории более крупных германских государств в результате перекройки политической карты Германии во время наполеоновских войн и Венского конгресса (1814–1815). Представители многих медиатизированных государств были приглашены на Венский конгресс.
Если мы перейдем теперь к содержанию — мы имеем в виду официальное содержание — Виллафранкского договора, то увидим, что оно вполне соответствует способу его заключения. Ломбардия должна быть уступлена Пьемонту; однако такое же предложение, но на гораздо более благоприятных условиях и без недостатков, присущих нынешнему договору, Австрия сделала в 1848 г. Карлу-Альберту и лорду Пальмерстону [247] . В то время еще никакая иностранная держава не поставила себе на службу итальянское национальное движение. Уступку территории предполагалось сделать Сардинии, а не Франции; Венецию так же предполагалось выделить из австрийских областей и превратить в независимое итальянское государство, не с австрийским императором, а с австрийским эрцгерцогом во главе. Эти условия в то время были с презрением отвергнуты великодушным Пальмерстоном, который ославил их как слишком жалкое завершение итальянской войны за независимость. В настоящее же время та же самая Ломбардия передается в качестве французского дара Савойской династии, тогда как Венеция, включая четырехугольник крепостей на Минчо, должна остаться в когтях у Австрии.
247
В 1848 г. Пальмерстон, стремясь ограничить распространение революционного движения в Италии и действуя в интересах традиционной британской политики «европейского равновесия», добивался присоединения Ломбардии к Пьемонтской монархии. Австрийское правительство, напуганное революционными событиями внутри страны и национально-освободительной борьбой итальянского народа, было вынуждено в своем меморандуме от 24 мая согласиться на уступку Ломбардии, а также на выделение Венеции в самостоятельное государство с австрийским эрцгерцогом во главе, однако после поражения Пьемонта Австрия отказалась от своего предложения.
Так независимость Италии превратилась в зависимость Ломбардии от Пьемонта, а Пьемонта от Франции. Если гордости Австрии, возможно, и нанесен ущерб уступкой Ломбардии, то все же ее реальная сила скорее увеличилась благодаря эвакуации территории, которая поглощала часть ее военных сил, и все же была беззащитна против иностранного нашествия и не возмещала издержек по содержанию этих сил. Денежные средства, которые зря тратились в Ломбардии, можно теперь с пользой применить в другом месте. Австрия по-прежнему обладает командной военной позицией, с которой в любой благоприятный момент она может устремиться на своего слабого соседа, который фактически добился только увеличения своей слабости, приобретя открытую для нападения границу и территорию с беспокойным, недовольным и недоверчивым населением, потеряв в то же время даже предлог к тому, чтобы выставлять себя представителем интересов Италии. Пьемонт заключил династическую сделку, но отказался от своей национальной миссии. Из независимого государства Сардиния превратилась в государство, существующее из милости, которое, чтобы устоять против своего врага на Востоке, должно раболепствовать перед своим покровителем на Западе.
Но это еще не все. В силу условий договора Италия должна, по образцу Германского союза, сорганизоваться в итальянскую конфедерацию под почетным председательством папы. В настоящее время, по-видимому, встречаются некоторые трудности в осуществлении этой «наполеоновской идеи», и мы еще посмотрим, как справится Наполеон III с препятствиями, возникающими на пути его «конька». Ибо чем бы ни кончилось дело, не может быть сомнения, что такая конфедерация, возглавляемая папой, является его «коньком». Но ведь ниспровержение светской власти папы в Риме всегда считалось conditio sine qua non {необходимым условием. Ред.} итальянского освобождения. Еще Макиавелли в своей «Истории Флоренции» [248] видел в господстве папы источник упадка Италии. Теперь же Луи-Наполеон намерен вместо освобождения Романьи подчинить всю Италию номинальной власти папы. И действительно, если конфедерация все же когда-либо будет создана, то папская тиара сделается эмблемой австрийского господства. К чему стремилась Австрия своими частными договорами с Неаполем, Римом, Тосканой, Пармой и Моденой? К тому, чтобы создать конфедерацию итальянских государей под руководством Австрии. Виллафранкский договор с его итальянской конфедерацией, в которой папа, Австрия и восстановленные герцоги — если они вообще смогут быть восстановлены — образуют одну сторону, а Пьемонт — другую, превосходит самые смелые ожидания Австрии. С 1815 г. она стремится образовать конфедерацию итальянских государей, направленную против Пьемонта. Теперь она может подчинить себе этот самый Пьемонт. Она может уничтожить жизненную силу этого маленького государства в конфедерации, номинальным главой которой будет папа, отлучивший Сардинию [249] , а подлинным руководителем — непримиримый враг Сардинии. Таким образом, произошло не освобождение Италии, а подавление Пьемонта. Пьемонт, который противостоят Австрии, предназначен играть роль Пруссии, но он не имеет тех средств, которые дали возможность этому последнему государству парализовать своего соперника в Союзном сейме. Со своей стороны, Франция может поздравить себя с тем, что в отношении Италии она занимает позицию, которая принадлежит России по отношению к Германскому союзу, однако, русское влияние в Германии основывается на равновесии сил между Габсбургами и Гогенцоллернами. Единственный способ, которым Пьемонт может восстановить свой престиж, ясно указан ему его покровителем. В своей прокламации к солдатам Луи-Наполеон говорит:
248
N. Machiavelli. «Le Istorie Fiorentine». Первое издание книги вышло в Риме и во Флоренции в 1532 году.
249
В связи с усилением движения за присоединение к Пьемонту, охватившим Северную Италию, а также Папскую область, Пий IX издал в июне 1859 г. энциклику, в которой угрожал отлучением всем, кто посягает на светскую власть папы, имея в виду прежде всего Виктора-Эммануила II.
«Присоединение Ломбардии к Пьемонту создает для нас» (т. е. для фамилии Бонапартов) «могущественного союзника, который будет обязан нам своей независимостью».
Таким образом, Наполеон заявляет, что вместо независимого Пьемонта возникла наполеоновская сатрапия. У Виктора-Эммануила нет никаких средств, чтобы выпутаться из такого унизительного положения. Он может только апеллировать к Италии, доверие которой он обманул, или к Австрии, награбленным добром которой его наделили. Весьма возможно, однако, что в дело может вмешаться итальянская революция, чтобы изменить картину всего полуострова и еще раз вывести на сцену Мадзини и республиканцев.