Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
§ 281. «Оба момента в их нераздельном единстве, последняя, не имеющая основания самость воли и, следовательно, столь же не имеющее основания существование, как определение, предоставленное природе, — эта идея независимости в побуждениях от произвола составляет величие монарха. В этом единстве заключается действительное единство государства, которое только благодаря этой своей внутренней и внешней непосредственности избавлено от возможности быть низведённым в сферу особенности, в сферу её произвола, целей и взглядов, избавлено от борьбы одних клик против других клик вокруг трона и от ослабления и разрушения государственной власти».
Обоими этими моментами являются случайность воли, произвол, и случайность
Утверждение Гегеля, что «внутренняя и внешняя непосредственность» якобы избавлена от коллизии и т. д., совершенно непонятно, так как именно эта непосредственность предоставлена воле случая.
То, что Гегель говорит об избирательной монархии, верно в ещё большей степени по отношению к наследственному монарху:
«Именно в избирательной монархии, — и это вытекает из природы отношения, при котором частная воля оказывается последней решающей инстанцией, — государственный строй становится избирательной капитуляцией» и т. д. и т. д., «становится сдачей государственной власти на милость частной воли, в результате чего происходит превращение особых государственных властей в частную собственность и т. д.».
§ 282. «Из суверенитета монарха проистекает право помилования преступников, ибо только эта суверенная власть обладает правом осуществлять ту силу духа, которая совершившееся делает не совершившимся, которая прощением и забвением уничтожает преступление».
Право помилования есть право милости. Милость есть высшее выражение того полного случайностей произвола, который Гегель глубокомысленно возводит в подлинный атрибут монарха. В добавлении Гегель сам определяет её происхождение как «не имеющее основания решение».
§ 283. «Второй момент, содержащийся во власти государя, есть момент особенности, или определённого содержания, и подведения его под всеобщее. Поскольку этот момент получает особое существование, оно выражается в высших совещательных инстанциях и в индивидах, представляющих на решение монарха содержание текущих государственных дел или сделавшихся необходимыми, в силу существующих потребностей, законодательных постановлений вместе с их объективными сторонами, обоснованиями, относящимися к этому законами, обстоятельствами и т. д. Выбор индивидов для этих дел, как и их увольнение, — так как эти индивиды имеют дело непосредственно с личностью монарха, — составляет прерогативу его неограниченного произвола».
§ 284. «Поскольку объективное в решении — знание содержания дела и обстоятельств, законные основания решения и другие его основания — может подлежать ответственности, т. е. доказательству объективности; поскольку это объективное может стать предметом для совещания, отличающегося от личной воли монарха как таковой, — постольку одни лишь эти совещательные инстанции и участвующие в них индивиды подлежат ответственности; специфическое же величие монарха, как последняя решающая субъективность, стоит выше какой бы то ни было ответственности за действия правительства».
Гегель описывает здесь чисто эмпирически министерскую власть, как она в большинстве случаев определена в конституционных государствах. Единственное, что прибавляет здесь философия, это то, что она превращает этот «эмпирический факт» в существование, в предикат «момента особенности, содержащегося во власти государя».
(Министры представляют собой разумную объективную сторону суверенной воли. Им выпадает поэтому на долю также и честь ответственности, тогда как монарх наделяется только особым воображением своего «величия».) Спекулятивный момент здесь, следовательно, очень скудный. Напротив, рассуждение основывается в своих частностях на чисто эмпирических, и притом очень абстрактных,
Так, например, выбор министров ставится в зависимость от «неограниченного произвола» монарха, «так как они имеют дело непосредственно с личностью монарха», т. е. так как они — министры. Точно так же «неограниченный выбор» монархом своего камердинера можно было бы вывести из абсолютной идеи.
Лучше уже обстоит дело с обоснованием ответственности министров, «поскольку объективное в решении — знание содержания дела и обстоятельств, законные основания решения и другие его основания — может подлежать ответственности, т. е. доказательству объективности». Само собой понятно, что «последняя решающая субъективность», чистая субъективность, чистый произвол не объективны и, следовательно, не могут также подлежать доказательству объективности, а стало быть, не могут подлежать и ответственности, коль скоро некий индивид представляет собой освящённое, санкционированное существование произвола. Гегелевское доказательство убедительно, если исходить из конституционных предпосылок, но Гегель не доказал этих предпосылок тем, что он их анализирует в их основном представлении. В этом смешении выражается вся некритичность гегелевской философии права.
§ 285. «Третий момент власти государя касается всеобщего самого по себе, которое в субъективном отношении состоит в совести монарха, а в объективном отношении — в целом государственного строя и в законах; власть государя постольку предполагает другие моменты, поскольку каждый из этих моментов предполагает её».
§ 286. «Объективная гарантия власти государя, правомерного перехода престола по наследству и т. д. заключается в том, что подобно тому как эта сфера обладает своей действительностью, выделенной из сферы других определённых разумом моментов, точно так же и другие сферы имеют для себя свои специфические права и обязанности, определяемые их сущностью; в разумном организме каждый член, сохраняя себя, сохраняет тем самым и другие члены в их своеобразии».
Гегель не видит, что, вводя этот третий момент, «всеобщее само по себе», он взрывает оба первые, или наоборот. «Власть государя постольку предполагает другие моменты, поскольку каждый из этих моментов предполагает её». Если эта обусловленность понимается не мистически, а реально, то власть государя обусловливается не рождением, но другими моментами, она, следовательно, не наследственна, а текуча, т. е. она является определением государства, распределяемым попеременно среди граждан государства в соответствии с внутренним строем других моментов. В разумном организме голова не может состоять из железа, а тело — из мяса. Члены для своего сохранения должны обладать равным достоинством, быть одной плоти и крови. Но наследственный монарх наделён особым достоинством, он из другого материала. Прозе рационалистической воли других членов государства противостоит здесь магия природы. К тому же члены могут лишь постольку взаимно сохранять друг друга, поскольку весь организм находится в текучем состоянии и каждый из членов снимается в этой текучести, стало быть, ни один из них не отличается «неподвижностью», «неизменностью», приписываемыми здесь главе государства. Гегель, следовательно, этим определением упраздняет «суверенитет по рождению».
Во-вторых: безответственность. Если государь нарушает «целое государственного строя», нарушает «законы», то прекращается его безответственность, потому что прекращается его определённое государственным законом существование. Но именно эти законы, этот государственный строй делают его безответственным. Они противоречат, следовательно, самим себе, и одно уже это ограничительное условие уничтожает закон и конституцию. Государственный строй конституционной монархии есть, следовательно, безответственность,