Собрание сочинений. Том 2. Фантастические поэмы и сказки

Кирсанов Семен Исаакович

Уродец Иванушка

— Как мне стать на людей похожим? Где найти заговоры-слова? Скинуть, сбросить лягушечью кожу — ква-ква… Чинит невод на камне сыром старичина: — У старухи разбилось корыто, вот и жду у синего моря, может, выплеснет море рыбку — не простую, а золотую… Льют ручьи по берегу с горя. Замарашка у самого моря, глядит — гора Хрустальная на океан поставлена. Ей шумные брызги и бури охрана. До солнечных граней доплыть не посметь, ларец на горе четырестогранный, и в этом ларце — Кощеева смерть. Как до ларчика мост перебросить? Подбегает к Иванушкам, просит: — Подсобите, Иванушки, ларчик добыть, подсобите Кощея в волне утопить! В седой океан, в крутую пучину первый Иван вошел для почину. По спинам Иванов — по мосту хрустя — пошла через волны, взошла на Хрусталь. Ступила на берег — ключом от скворца распахивает двери ларца.

Глава двенадцатая

Закован в цепь большой ларец, в большом ларце другой ларец. В другом ларце ларец-дворец, царям дворец ларцам ларец! Церквей ларцы, ларцы в ларцах, один в другом — сверкать, мерцать! Конец ларцам, в конце ларцов Кощеев смертный час — яйцо. Золушку тронула дрожь, разломила яйцо — грош. Держит медный кружок ноготками — тот грош, посередке орел начеканен, тот грош… Был орел на гроше — гербовые крыла, две змеиных главы, держит землю рука… Размахнулась и бросила в море орла, закачалась гора, понеслись облака. Моря разливаются, гора расплывается, алмазными гранями передвигается, замки раскрываются, стена выдвигается, и надвое делится, и перекрывается. Качается Золушка, мачтой качается — Что это делается? Как называется?.. Стоит на глянце, как на воде, вверху

стеклянное решето, стоит — сама не знаю где, вокруг — сама не знаю что! Что за ширь? что за гуд? что за мир? что за люд? Один — пилит, другой — сталь пробивает навылет, сверлит — серебристая пена бурлит. Камень искристый черпают руки чудес… — Дяденька, что здесь? Отвечает дядя: — Здрасте! Я работ чудесных мастер. Ну-ка, дверцу приоткрой, вот какое чудо — ящик с пеньем и игрой, — гусли-самогуды. А другой управляет железною птичьей рукой. Крылья ладит, сияньем заиндевелые, мастерит и поет. — Ты что делаешь? — Сказку делаю — ковер-самолет! Перед Золушкой — Золушек ряд, ткань пшеничная тихо струится, золотистые нити в пальцах струят: — Ты кто, сестрица? Отвечает ей сестрица: — Шить и ткать я мастерица. Вот моток летит к мотку, пальцы нитку схватят! Я тку, тку, тку самобранку-скатерть. Золушка жила одна — сколько милых подружек берут ее за руки! Золушка была бедна, к воротам распростертым полетели подарки! Корка на воде горька, стали Зойку румянцем одаривать яблони! Мачеха была карга, возвращаются сказки, Кощеем награбленные! Как махнула подруга синей хусткой широкой да как крикнула в поле, расступился народ: — К Золушке, сказки, сказкам дорогу, сказки, идите, сказки, вперед! Со столбов загудели самогудные трубы, сапоги-самоходы, топоры-саморубы, самокатки-салазки, самоплеска-весло, все, что снилось, мерещилось, виделось, чудилось, что мечталось, казалось, хотелось, что ребятам на сон набаюкивалось, что весной под Егорья дедами рассказывалось, что слепцами на старых бандурах названивалось, по мостам к Замарашке пошло. На подвешенной нитке и вдаль и вблизь золотые жар-птицыны перья зажглись. — Несут, несут! Что несут? Ее несут — самобранку несут, расстеливши, твою! Рыжей рожью, пшеницей, земляникой в лесу, янтарем-ячменем дивно вышитую. Шумит дерево, ветку набок оно! — Познакомимся — Слива Яблоковна! — Машет Золушке лист ладонями: — Я капусты кочан, вырос до неба! Разрыхляя черный ком, бороздища — лентой, самоплуг пошел, о ком баяно в легендах! Все правда одна, ничего не врем! Над Золушкой, сказку листающей, все небо развернулось самолетом-ковром, ковром-самолетом летающим. Из сказочной рощи, из сказочной чащи поющий, звенящий — к Золушке ящик! — Что за ящик? — Самогуды то, Золушка, вот они, они, Золушка, нами сработаны! Друг-товарищ меча-кладенца, саморуб-топор низко кланяется: — Если брови Золушки разлюблю, все леса на колышки разрублю! Катится к Золушке яблочко по серебряному блюдечку: — Ты ничего не видела, вот тебе — Арктика, Индия! — Яблочко удивительное, яблочко — телевидение. Посмотрела на блюдце — там синие брызги, нам несут Замарашку на серебряном диске. С плеч упала тяжесть-глыба, камень крикнул: — Как же так? — Затянула песню рыба, удивленно свистнул рак. Стали реки все слиянии, луч простерся полосой. Рассмеялись Несмеяны, смех рассыпался росой. Смех до слез — земля в росе, солнце глаз касается, и очнулись разом все спящие красавицы! А за солнцем, в небе чистом — синь стороной, Замарашкин милый мчится на птице стальной. Мимо облачных дорог издалёка, как скворцовый говорок, дальний рокот. Прямо с неба светлого зовет: «Люблю!» — И вниз летит с рассветною звездой на лбу. — Не солгал тебе скворец, помнишь, в сказке. Садись, едем во дворец, в бывший, царский! Кипарис густой в синь воздуха, это мои и твой дом отдыха!.. Потянулись к Золушке чудеса, дива дивные, чуда чудные, чудеса! Чу, десанты летят парашютные, чудесальто вертят самолеты, развернулась небес бирюза! Чудесаблями — брови, чудесахаром — губы, чудесамые смелые в мире глаза!

ПОЭМА О РОБОТЕ (1934)

Здравствуй, Робот, — никельный хобот, трубчатым горлом струящийся провод, радиообод, музыки ропот — светлым ванадием блещущий Робот! Уже на пижонов не смотрят скромницы, строгие жены бегут — познакомиться. У скромных монахинь в глазах голубых встает многогранник его головы, никто не мечтает о губ куманике, всех сводит с ума металлический куб, кольчуг — алюминий и хромистый никель и каучук нелукавящих губ. Уже Вертинский томится пластинкой, в мембране голосом обомлев, и в «His Maisters Voice» [3] под иголкой затинькал Морис Шевалье и Раккель Меллер [4] : В антенном мембранном перегуде, гуде, катодом и анодом замерцав, железные поют и плачут люди, хватаясь за сердца… Электроды в лад поют о чудах Робота, свет наплечных лат, иголка, пой: «Блеск магнитных рук, игра вольфрама с кобальтом, фотофоно [5] , друг, о Робот мой!» И дочки пасторов за рукодельем, когда в деревне гасятся огни, мечтать о женихах не захотели — загадывают Робота они: рукою ждущей на блюдце тронуты в кофейной гуще стальные контуры… Все журналы рисуют углы и воронки золотым меццо-тинто в большой разворот: эбонитный трохей и стеклянные бронхи, апланаты-глаза и желающий рот. Шум растет топотом, слышен плач в ропоте (пропади пропадом!). Все идут к Роботу, клином мир в Роботе, все живут Роботом!

3

«His Masters Voice» — принадлежит английской компании «The Gramophone Company EMI Records», которая ведет свою историю от английского акционерного общества «Gramophone and Typewriter ltd.», созданного в 1899 г. на базе дочернего предприятия «Граммофонной компании Соединенных Штатов» (основана в 1893 г. Э.Берлинером). Название «HMV» появилось в 1899 г., когда акционерное общество «Gramophone …» купило у художника Ф.Барро картину, на которой была нарисована собачка, с удивлением заглядывающая в раструб граммофона. Это изображение стало эмблемой и торговой маркой общества. В 1900-х гг. марка «HMV» появилась на пластинках американской фирмы «Victor». Основанная в 1902 г., первая в России фабрика грампластинок также принадлежала обществу «Gramophone …». С 1913 г. это общество вошло в состав корпорации «EMI» («Electrical and Musical Industries») и марка «HMV» стала ее собственностью. «EMI» имеет во многих странах свои дочерние предприятия, которые также выпускают пластинки с маркой «HMV».

4

Морис Огюст Шевалье (фр. Maurice Auguste Chevalier) (12 сентября 1888 года, Париж, — 1 января 1972 года, Париж) — французский эстрадный певец, киноактёр. В 1912–1918 играл в театре оперетты, затем выступал на эстраде как шансонье.

Ракель Мельер, иногда Ракель Меллеер, собственно Франсиска Маркес Лопес (исп. Raquel Meller, 9 марта 1888, Тарасона — 26 июля 1962, Барселона) — испанская певица, актриса кино, звезда межвоенной эпохи.

5

Фотофон — это прибор для передачи на расстояние звуков с помощью света.

1

Весь в лучах, игрой изломанных, озаренный ясно — тянет Робот из соломинки смазочное масло. Отвалился, маслом сытенький, каракатицей, в пальцах шарики в подшипниках перекатываются. И окно в лицо спокойное от рождения — бросило тысячеоконное отражение. И светит медный мир в мозгу катодно-ламповый, стук-стук-тире стекает с губ, с холодных клапанов. Берет газету Робот с неслышным треском искр, и буква входит в хобот, оттуда в фотодиск, на пленку, в хобот снова, и узкий свет горит, свет переходит в слово, и Робот говорит: Лон — дон. Лорд Гор — дон Овз — билль внес билль о уууу... о утверждении бюджета… Гремит железная манжета, и Робот в алых «ауу!..» стихий, скрипя, садится за стихи. По типу счетной машины в Роботе скрепками тихими всажены в зажимы комплексные рифмы. Элемент коснется слова «день» — и выскакивает «тень», электроды тронут слово «плит» — и выскакивает рифма «спит». А слова остальные проходят сквозь нитки стальные, и на бумаге строчек линийка — автоматическая лирика: «Сегодня дурной день, кузнечиков хор спит, и сумрачных скал сень мрачней гробовых плит». И вдруг ему взбредет уснуть — в приемник наплывает муть, и ток высокой частоты, и сон высокой чистоты. И в ухо чернотелефонное и в телевидящий зрачок всплывает небо Калифорнии, снег, Чарли Чаплин и еще — киножурнал, петух Патэ и пенье флейты в слепоте. Дождем частя, эфиром пронесен в шести частях полнометражный сон. И во сне смеется Робот механический, грудь вздымая, как кузнечный мех (анический) с сонных губ слетает в хобот смех (анический). Робот спит, забыв стихи и книги, Робот спит бездумным сном щенка. Только окна отражает нике — лированная щека. Приборы теплятся едва, свет погасить в мозгу забыли… И ноги задраны, как два грузоавтомобиля.

2

Стальной паутинкой — радиомачта. Граммофоны. Пластинки. Трансляция начата. Роботу шлет приказания все в синем шевьотовом умный monsieur. Коробка лак-мороз, где луч и звук синхронны, нить фосфористой бронзы в четырнадцать микронов. И в аппаратную плывет, то грянув, то стихая, продроглый гул норвежских вод, стеклянный шум Сахары. То провод искоркой кольнув, то темнотой чернея — любую примет он волну, и Гамбург, и Борнео, и SOS мертвящих глыб морских… Планетным гулом обнят, одной волны — волны Москвы принять не смеет Робот. Струится пленка в аппарат — читает Робот реферат: «Болезни металлов, распад молекул, идет эпидемия внутренних раковин, в больницах лежат машины-калеки, опухшие части торчат раскоряками, машин не щадит металлический сифилис на Ниагаре турбины рассыпались…» Кончилась лекция. Monsieur включает — с трещинкой — жанром полегче, программу

в духе Лещенко. И Робот идет, напевая, пальцы как связка ключей: «По улице, пыль подыма-ая, прохо-дил полк гусар-усачей. Марш вперед, труба зовет, чер-ные гу…» Оборвут на полслове песенки тон, и губами резиновыми не шевелит он, пораженный чудовищным энцефалитом, Робот ждет приказаний с открытым ртом.

3

Ровно в 7 пунктуально по Гринвичу, руки сложной системы от себя потяготою ринувши, когда стены коробок полосой озаряются красной, просыпается Робот, в суставах коленчатых хряснув. Подымает скафандром сияющий череп, на волнистом затылке узор, — это родинка фирмы, фабричный герб из геральдики Шнейдер-Крезо. И с волны золотого собора переливом колеблемых волн в ухо Робота звоном отборным колокольнею вклинился Кельн. Он встает, протирает мелом и замшей электрический чайник щеки, пылесос рукавицею взявши, выметает сор и стихи, и на службу — в концерн, к стеклянному дому в конце… Слышит дом шага четкого клац, Робот лбом отражает Потсдаммерплац. Несгибаем и прям, конструктивно прост, нержавеющий Робот ртутною мордой улыбается во весь рост подъяремным Линкольнам и Фордам. По доспехам плывут вверх ногами прохожие, и рекламами, окнами, спятив с ума — светлой комнатой смеха на никельной роже гримасничают дома. И на заводе у крыл машимых — уже заводят парней машинных. В руках — зазубрины, поршнями хрюкая, впродоль стены стоят безропотно — кинжалозубые молоткорукие цельностальные ребята — Роботы. А Робот-люксус, выпучив «цейсы», к воротам завода прирос полицейским. (Не оглянувшись на ворохи дыма, живой безработный проходит мимо.) И приторно тянет ипритом оттуда, стеклянно-синий снят цилиндр, заботливо в баллон укутан нежнейший… нитроглицерин. Им ничего, не дышат, не люди, вуалится газ у лица на полуде. А вечером синим апрелем к Роботу входит тонная фрейлейн. Шапочка — наискосок, с фетра вуалинка, тонкий носок у туфельки маленькой, На цыпочках тянется к блеску забрала, и ниточкой-ручкой железо забрала. И гуды в антеннах тогда принимают скрипичный оттенок со склонностью к маю, сияющий иссиня доспехами, грубый, он — пианиссимо оркестрится румбой. Пошли по трелям стальные ботинки, и пальцы фрейлейн лежат на цинке: — Пойдем глянцевитым путем, пойдем-пойдем! Губы синеватым аргоном, румбу отбивая ступнёй, Робот танцует спокойно с фрейлейн, травинкой степной… Телевидящей синькою светит стекло, и на инее цинка пальцев тепло…

4

Приемная зала стального картеля. На глади паркета ракета луча. С официальностями не канителя, сам Шнайдер с портфелем проходит, ворча. Напрягся мозг микрофарад, контакт механик пробует. В ноль пять начнется смотр-парад, приемка новых Роботов. Шпалером стоят орденастые представители павшей династии. Каски шпиц — генерал оф-Битц, Генеральный штаб — адмирал фон-Папф, с рекою-лентой на груди фельдмаршал граф де-Бомбарди. Тряся лицо — чертеж машин (проекты мин и ядер) — сам Шнайдер примет строй машин, шутливый, старый Шнайдер. И мимо пиджаков пушка зимы светлей, в Герленовых духах, и в золоте затылок, — прошла украдкой леди Чатерлей и у колонны жилистой застыла. Забыт лесник (они давно расстались), ей нужен Робот первобытных эр — орангутанг несокрушимой стали, чья сила: Е, деленное на Р. Повернулись головы. Лорнетки у глаз. Об пол слитки олова, по лестнице лязг… Вдоль по рядам прокатился рокот, дрогнули люстры в мелкую дробь. В зал — маршируют — за Роботом — Робот — паркет гололедицей — ромб в ромб. Идут ребята страшных служб, в дверях отдавши честь орлу. А тени дам толпою луж лежат на глянцевом полу. — Рыцарской — ротой — железных сорок — — Топорщась — подагрой — кольчатых — лап, — — Корпус — пружинит — на плотных — рессорах — — Свет — тиратронов — кварцевых — ламп. — — На каждом — Роботе — надпись — «Проба», — — Лбов — цилиндрических — свет — и сверк — — Панцири — в глянце — Робот — в Робот, — — Радиоскопами — смотрят — вверх. — — Сто-ой! — (ударили тяжкой стопой). А белая леди мечтает о встрече! «Когда ж я увижусь, о Робот, с тобой, чтоб тронуть железо и вздрогнуть, и лечь, и щекой ощутить ферросплавные плечи. Захочу, заведу, и нежный гагачий в пастушью дуду запоет, догадчив, склонившись антенной, он чудный, он тенор…» Она видала видики, но жить с живыми стало впроголодь, и лапу лучшей в мире выделки рукою замшевой потрогала. Каждый — Робот — проверен — и вышколен, Х-образная — — грудь — — широка, — № и серию вписывая в книжку, Шнайдер обходит строй сорока. — Мерцает — утроба — кишечником — трубок, — шарниры — колесики — — ролики — стук. — Напра — во, ать — два — повернулись — угрюмо — светло-зеркальные — — сорок — — штук. — Дайте-ка общий выдох и вдох! — кинул механику роботов бог, и разом сорок резиновых легких охнули в хоботы: «Хайль! Гох!» А леди мечтает: «Захочу — научу, и Робот, грубый, жестокий такой, повалит меня дивану в парчу душить ревнующей рукой. И после, блестя синевой под утро, сентиментальный Робот оперным тембром гудит в репродуктор: „Твой до гроба…“» А Шнайдер, рукой оттопырив ухо: «Вот этот вздохнул немножечко глухо!» — сказал и обмер, дорожка по коже, как будто паук пробежал рукавом, — грустно стоит на других непохожий Робот номер сороковой. Пульсирует веною, странный что-то, что-то неверное в низких частотах. Сгорбился Робот, вымолвить силится, не может ожить, и стрелка на «стоп», и но около рта морщинка извилистая (может — небрежность, а может — скорбь…). Светится в прорезях лампа сквозная, и чудится Шнайдеру — он по-людски смотрит презрительно: «Я тебя знаю…» — и тихо пульсируют сталью виски. Завитковый соленоид зеленеет локоном, и лицо его стальное худобою вогнуто. По резине глянцевой у немого рта тонко жилка тянется, будто доброта. И Шнайдеру страшно: — Выгнать! Испорчен! — Отходит под стражей к Роботам прочим… Повернули тумблер в латах, между глаз — вынули аккумулятор, свет погас. Ни тепла, ни рокота, ничего особенного: вон выносят Робота забракованного. Уже — ни стихов, ни пенья, ни гуда,— и, отражая мерцание звезд, цельностальное зеркальное чудо «Бюссинг» повез.

5

Зал гремит от топота: что ни шаг — залп! Тридцать девять Роботов покидают зал. Сплавом стали с кобальтом клещи свисли. Тридцать девять Роботов на работу вышли. Чтоб парламент пеплом вытлел, рейхстаг сжечь. В Спорт-Паласе черный Гитлер держит речь. Блещут фонодугами никельного сверка, зашагали слугами Гуго — Гугенберга. Пролетает морем синим пылью пар, облит синим керосином Фили — ппар [6] . Черной свастикой железо на щеке, страшной цепью танки лезут на Же-Хе. Отливает маслом потным морды сталь — глядя дулом пулеметным, Робот встал.

6

«Жорж Филиппар» — Французский лайнер погиб от пожара в Аравийском море(16 мая 1932 года). Число жертв составило около 100 человек.

6

Среди старья — развинчен и разверчен, развороченный, как труп, кошмар, — забракованный за нечто человечье, Робот, брошенный, лежит плашмя. Робот мертв. Ржавеют валики. Ненужный Робот в грязном стоке под грудой жести спит на свалке. На нем цветет узором окись… Кто б знал!.. Вороны, каркая, над свалкой пролетали, и мимо — так как пищи не увидели. А мелкие, блестящие детали раскрали юные радиолюбители. Медь зеленеет и пятнится, как осенний мох под палою березою. И чудный панцирь разъедает рак, железный Cancer — трупная коррозия… Осколки ламп раскинуты пинком, и руки врозь, забывшие о жесте… Спи, Робот, спи, прикрытый, как венком, обрезками консервной жести!

7

Запахом пороха воздух тронут. У пулеметов лежим по два. Траншеями изморщинен фронт. Высота 102. Темнеет. За спиной — Республика. Шинель у ног. Комрот молоденький (три кубика) глядит в бинокль. И в шестикратных два круга в деленьях накрест вплыл курган. Сначала туманен и матов, резче, и вблизился в круг рак в защитных латах, вытянув лопасти рук. Сумерки. Холм извилист… Из-за пригорка вылез, сузив мерцанье линзы, вытянув черный хобот, глянув глазами слизней, стопочервячный Робот. — Встааа-вай!.. — К пулеметам!.. (А вы пока телефонируйте в штаб полка: у речки Суслонь замечен отряд бронированных, страшного роста; ждем приказаний…) С кургана подряд приподымались количеством до ста вооруженные до подошв, лоб по графам размечен. Птица упала с облака в рожь, в обмороке кузнечик. В атаку ли ринуться? Ждать?.. Наступать?.. — Прицел одиннадцать! Це-лик пять!.. Из-за кургана вполоборота выходят, баллонами плечи сутуля. Очередь грохота… Не берет пуля… Пружиня в рессорах, пулей не тронуты, как ящеры в проволочном лесу, пошли — гипнотически — двигаясь — роботы, свинцовые лапы держа на весу. — Орудия… огонь! — шарахнулся взвод. Шепот цепочкой: «Лечь…» Но и снаряд отклоняется от странно мерцающих плеч. Идут, расползается газовый запах, идут на гусеничном ходу. Как паровозы на задних лапах, идут, несут беду. Слизисто сиз люизит [7] , полполя дыханием выжгли. Маску сжимая, шепчет связист; — Телефонограмма… Держитесь… Вышли… Сейчас… (захрипел). Из Бобриков вылетели, запрятавши в сталь дизелей сердца, из куска монолитного будто вылитые, топыря когти хватательных цапф, сто самолетов. Беда! На морде у Робота рупор, пулеметного речью орущий вокруг… Ложится зарево на лица трупов, на крючья хватающих воздух рук. Вытянув клещи чудесной закалки, шагают в рост колоколен. Пунцовые! В зареве! Как при Калке! Как на Куликовом! Сквозь вихрь напролом аэро стремятся, звезда под крылом — комсомольским румянцем. Самолет показался, жужжа мириадами ос, когти расправил, полетом бреющим снизясь, рванул одного, схватил на лету и понес когтями железными — Робота в дымную сизость. Ночь. Забилась в кусты перепелка. И Робот гудит в железной руке, как летучая мышь вися в перепонках в белизне осветительных ракет. А когти аэро впиваются в латы, как рука шахматиста хватает ферзя, — напрасно! Идут и идут автоматы, прожекторным светом качая глаза. Их ноги хрустят по мертвым и раненым, уже показались в горящем лесу, ворочая тысячевольтными гранями, свинцовые лапы держа на весу.

7

Люизит — смесь изомеров. Тёмно-коричневая жидкость с резким раздражающим запахом, напоминающим запах герани, отравляющее вещество кожно-нарывного действия,