Собрание сочинений. Том 2. Фантастические поэмы и сказки

Кирсанов Семен Исаакович

8

Остановилось метро. Воздушна повисла. Стали автобусы. Ни одного пассажира. Город застыл, полумертв. И только, вытянув дыма перо, аэро над городом мчится к сияющей пропасти и на вокзале татакает пулемет. Уже у магазина Смитса и Верндта висит афиша: «Правительство свергнуто. Исполнительный Комитет». На площади Мира четыре трамвая лежат. Мимо витрины шляп провели арестованных полицейских. Ночь пришла. По звездам прожекторы тянутся, и, гильзами выстреленными соря, — уже! — занимают радиостанцию вооруженные слесаря. Уже ревком добивает войну и, дулом лоб кольнув, уже говорят радисту: — А ну, переведи волну. «Маузера» у monsieur в висках: — Давай-давай! — Под надписью «Робот» распределительная доска, и тихо ворчит мотора утроба. Товарищ в доску ткнул сгоряча, — monsieur под маузером залихорадило. — Не мешкать! — и вниз опущен рычаг, управляющий Роботами по радио. И на фронте, оступившись о траншею, Робот мотнул пневматической шеей. Широкие пальцы из никеля скрючились… и сникли. Будто кровь подобралась под угли — прожектора потухли. Заворчав глухой утробой, будто заспанный — стал отваливаться Робот на спину. Замолчал на морде рупор, замотались хоботы, повалились к лицам трупов Роботы. Помутнела линза глаза, искривились челюсти, и последний выдох газа низом тонко стелется. Их радиаторы стынут. И стынут с подбородками-ямочками винты. И уже мы стоим на сияющих спинах, наворачиваем бинты. Утро легло лиловатою тенью, и солнечный блик по Роботу — вскользь… И птица села ему на антенну, и

суслик в ухо вполз.

9

К цветастым клумбам и траве песочком тропок приходит с лейкой в голове садовник Робот. Доспехом светя, идет — быстрорукий, на травку летят распыленные струйки. Подходят детишки, — Робот — добрый — дает им потрогать и локоть и ребра. По Москве в большом количестве — ходят слуги металлические. Вот — метлу держа в ладонях — с тротуара ровного пыль сосет высокий дворник, весь никелированный. Железный полон лоб забот — пылищу вытянуть, на лбу клеймо: «МОСРОБЗАВОД, 511». Гуднули машины, пахнули булочные, и Робот другой — в стекле управляет движением уличным, блестя рукой. — В Маяковский проезд проехать как? — Робот слов не тратит. Карта Москвы на стеклянных руках, и стрелка снует по карте. А вот и столовая. Зайду, поем после писания трудных поэм. Столы стеклянные стоят. Блестя щеки полудой, эмалевый официант несет второе блюдо. От него не услышишь: «Как-с и что-с сосисочки-сс, слушаюссь, уксус-с нету-с…» Безмолвный Робот качает поднос, уставленный феерической снедью. И в мраморе бань, потеплев постепенно, Робот исходит мыльною пеной. Ноготки у Робота острее лезвий «Ротбарта». Станьте вплотную — Робот ручьистый вытянет бритвы ногтей, он вас помоет, побреет чисто и не порежет нигде. На вредных фабриках красок хлопочут протертые насухо — Роботы в светлых касках, без всяких и всяческих масок. Ни гарь, ни газ, ни свинцовая пыль отныне людей не гробят. Железной ногою в шахту вступил чернорабочий Робот. В вестибюле театра у синей гардины ждет металлический капельдинер. Светло-медные дяди торчат в коридорах, и на водку дядям не платят — человеческий труд — это слишком дорого для метлы и храненья платья. И куртку мою, и твою шубку, когда в вестибюль мы входим оба, снимает и вешает нежно на трубку вежливый гардеробот. А ночью, склоняясь над коляской — нянька на тонкой смазке, — Робот, задумчив и ласков, детям баюкает сказки: «Жил да был среди людей — берень-дерень Берендей, бородатый чародей, чародатый бородей». На нем колотушки и бубны висят, а если ребенок орет — пластмассовый палец кладет пососать с молочного струйкою в рот! На перекрестках гуляющих тысячи. Сидит со щетками Робот-чистильщик. — Почисть, дружище, да только почище! И чистит Робот, и бархаткой водит, и щетку по глянцу торопит, и даже мурлычет по радио, вроде: — Ехал на ярмарку Робот… Если дверь откроет Робот вам в семье — это вас не покоробит, вовсе нет. В дверь спокойно проходи-ка, запах смол, — это домороботиха моет пол. Метлою и бархаткой шибче шурши нам, ты моешь, метешь и варишь — живая и добрая наша машина, стальной человечий товарищ!

ГЕРАНЬ — МИНДАЛЬ — ФИАЛКА (1936)

Люизит пахнет геранью.

Синильная кислота — миндалем.

Слезоточивый газ — фиалкой.

(Свойства отравляющих веществ)

1

Война

Ужасная скучная мирная жизнь! Будничный дачный Версаль. От былых развлечений лишь ты одна осталась у меня, большая глупая «Берта». Я целые дни торчу в картинной галерее, где пыльные портреты предков в буклях пушечного дыма… На моих блиндированных стенах развешаны полотна былых сражений. Помнишь, «Берта», как весело бабахала по Парижу?.. Теперь это только батальная живопись. Я слишком давно не война. Вот моя пожарами позолоченная панорама — на барабане Наполеон. Застывший бомбардировкой Севастополь, Сизые холсты раздетых мародерами тел после битвы. Импрессионизм фугаса, пуантелизм пулеметной стрельбы… А это, «Берта», уникум. Пейзаж в железной раме танков при Амьене. Очень жизненные лица трупов. (Англичане: подлинник, есть дата — 18. VIII. 1918.) Вот — море, мой любимый жанр. Ты была еще в проекте, «Берта», не помнишь этой японской вышивки шелком. Это — Цусима совместной работы адмиралов Рождественского и Того. Ах, «Принц Идзуми»!.. Крейсера умирают в небо винтом. И сладко-больно делает дредноуту слепой протей торпеды. А вот это — я. Я — в точном смысле слова. Над дикарским госпиталем абиссинцев римские бомбы «капропи» [8] , это мои фамильные черты. Делайте меня, пишите меня с ночного налета Таубе, с первого хлора! Нарисуйте меня над Мадридом с гакенкрейцем на желтом крыле. Да, это я — хриплый пороховой обжора, мешки с песком под глазами, усиков карманный немецкий словарик, тевтонское крыло орла зачесано на лоб. Майн Кампф! Гот унд Тот! Великолепный портрет с меня. «Берта», приведи в порядок наброски, спрячь незаконченный этюд японским штрихом затушеванного Китая, американскую мазню Филиппин, со стен долой английский дилетантизм в ориентальном духе, — я себя хочу увидеть портретом во весь мир! И сейчас же, сейчас, когда меня миром доконали соседи! О, соседи, соседи, они хотят вогнать войну в раскопки, пустить по рукам историков, археологов! Они уже оторвали от меня шестую часть! Смеют еще жить и рожать! Так и лезут живые младенчики, пухлые куклы. Нет житья от живых. Грудные живые, живые школьники, двое взрослых живых, и снова от них пренеприятный малютка живой! Смеют иметь язык, говорить, называться народом! Я устрою пышный на сто миллионов персон тотальный обед! Никель приборов, фарфор посуды, на стерильных салфетках, и хлебать, выскребывать царапающими ложками новорозовых с писком! Морг! — восково-сизый мир мертвецов я им дам. Многообразную, полную смерти жизнь — горы и каньоны трупов хрипящих, вспоротых, пропавших без вести. О, соседи! Живут, понимаете, живут! Целые дни здоровы! Стали даже летать доктора — до чего доводит марксизм! Не дают спокойно умереть рабочему от силикоза, лечат, моют легкие кислородом на горных вершинах, где должна стоять моя вилла. Мы их проветрим, вгоним в раны столбняк. Скоро подымется дыма белокурый зверь. «Берта», зови моих огнестрельных арийцев! Все мои слуги здесь? И нитрат свинца, и нитроглицерин, и бравый, с выправкою взрыва тринитротолуол. Здорово, молодцы! Залежались на складах? Застоялся в ногах снарядов гремучий студень? Чешется в капсулях нетерпеливая нитроклетчатка? Добрый день, орлы. Хочется «юнкерсам» налетаться вволю? Вольно, крылатый «Георгий Торпедоносец». Скоро, скоро и вы, синьоры, зажужжите на Восток тучей занзароне [9] королевского Воздушного Флота. А… мои панцирножаберные! Надводные и подводные. Ныр, субмарина. Ход вперед, крейсер. Я люблю твои глаза улитки двух башенных орудий, океанский рыцарь «Дейчланд». Так жужжать! Мои тяжелые насекомые, рогатые пулеметами жуки, двойные гусеницы, сороконожки вездеходов. Ну как? Поправились за двадцать лет Версаля? Прибавили в весе? Рады стараться? О, о! Мы будем лопать Волгу, жрать сладкий Крым, намазывать Баку на хлеб Поволжья. Я — в расцвете военно-морских-воздушных сил: твердый прусский дух, заоблачное зрение прожекторов, прекрасная нервная система разведки, звукоулавливателей тонкий, чуткий слух. Прекрасно! Все в порядке! Физики и писатели, химики и философы, по местам! Смирно! Сейчас я буду заключать торжественные мирные договора, голубино-пуховые пакты, скрепленные печатями ратификаций и рукопожатиями на хрустально-крахмальных завтраках дипломатов. Мир, мир и мир! Я только тогда вполне хороша, когда внезапна.

8

Капрони — итальянская самолётостроительная фирма. Основана в 1910 Дж. Б. Капрони.

9

Занзароне — комары анофелес или по-итальянски «занзароне».

2

Xлох

В шкатулках нашей фирмы по бархату эфирным золотом с медалями написано: «Хлох. Ювелир ожогов и нарывов. Поставщик Двора». Здесь — вся коллекция, весь ассортимент на выбор! Вот — щелк шкатулочка, замок — зубов жемчужный скрежет. На красном бархате хризоберилл прозрачно-розовый. Найден был на нёбе рядового Третьего шотландского полка. Чего-нибудь в зеленом тоне? Обратите внимание — прелестный диоптаз! Он в самых легких… лучшее, что может дать иприт. Если выбирать на мой профессиональный вкус — я предпочел бы циркон,_ багровый с белым. Сто пятьдесят карат! Ожоги первой степени, для лучших катаракт! Он — ослепителен. Я вам рекомендую редкую по красоте лиловую, очаровательную друзу аметистов. Дыхание затруднено, отечность, пульс 140, диагноз: мембранозный трахеобропхит. Работа мастера Дихлордиэтилсульфита. Завернуть? Вот наш алмазный фонд. Тут лучшее, что есть из лакриматоров. Лучистые и скорбные, как будто их по сыновьям выплакивали матери. Вот бриллиант — от блеска коего заплакал целый полк. Он вызвал слезы даже у военных судей! Да, наш хлорацетофенон вызывает такие алмазы — слезы хочется лить! Вот коллекция наших колец! о, прекрасные перстни дают нарывные ОВ. Вот опал и отек. Розоватый топаз и некроз. Самоцветный ожог лазурит луизита. Нежно-синий по темным губам цианозного рта… Вы б хотели слегка потоксичней? В сырых испарениях рек дифосгена, в кирпичных ущелиях Фарбениндустри — мы находим зеленовато-серозный нефрит… Как сияют сокровища лазаретных вскрытий! Веки глаз отечны и склеены вязким, густым отделяемым. Если мало коллекций этой — сотни тысяч искателей бросятся в душный фосген. Сотни тысяч гранильщиков кинутся к россыпям бромбензилцианида. Раны в оправах суставов, ожоги в отделке волос! О, война! Мы дали толчок развитию мод, в Абиссинии и то — носят наши модели до самой смерти! Может, вам кажется — моды быстро бегут? Наша фирма имеет одно нувоте… Нечто особое, нечто изысканное, нечто такое, что хочется хитрому химику Хлоху холить, ухаживать, хохотать над хирургами, ахать: — Ах, когда хаки пехоты хмурого газа вдохнут, и курносые бравые парни (так громче музыка) с дешевыми липкими харями масок (играй победу) выхаркнут хлипкие легкие (мы победили), рассыплются всеми сосудами, альвеолами, бронхами, клетками (враг не бежит, а лежит)— грудой гниющих шинелей, хрипя, задыхаясь в хлорном хапахе хмерти…

Война

Великолепно! А вы, Сузуки-сен, вы принесли, вы сделали чуму, как я просила?

Сузуки

Сузуки видит нити наций из Токио Ниппоно-Хито очень хочет иметь-иметь Россию-Го. Ни яд кураре, ни укусы сурусуку, ни газ «задыхайся» не могут столько дать, как вот такусенькая чума-чума. От газа можно в подвале укрыться, а воздух чумы в подвал принесет агентурная крыса. умное чудо! В дистиллированном стеклышке дисциплинированный миллиард рядовых! Чтоб вырос чумы лихорадящий вирус, Сузуки, от счастья сюсюкая, впрыскивал в суслика, баюкал, вынянчивал чудную чумную пилочку-палочку в малиновой лупе поля зрения. Сузуки науськивал суслика, ласкал ему усики: — Умирай, моя чумница, сусленька. Жрал пунктир оробевшую кровь на пути. Крыска бедная так и сходила с ума. Волоски повылазили. Дергалась лапами. И — в желтоглазой ампуле моя! — глазком веселеньким таращится чума. Сузуки так старался вам угодить, война! Он вырастил могучую чуму, полмира я чумой умучаю, когда начну чуму — чую войну! Я посмотрю на Запад ампулами. Спокойный агент на подоконнике оставит шарик, а сам обратно — брысь! Державе иностранной России под кожу Сузуки вколет доблестной болезни шприц. Палочка была слабая. Надо поправиться палочке. Сузуки готовил бульончик питательный, питал ее в крысе, кормил в ослабевшей макаке, воспитывал в самурайских чувствах. Ставил палочку греться на полочку, лечил отборными легкими уличенных в опасных мыслях. Ничего не жалел бацилле. Сузуки дал чуме китайца. Медленно всасывал шприц: Хитону! Рот захлебнулся мокротой! Мутацу! Митцу! Лиловым лицо залило. Ецу! Мицуцу! Сердце не бьется, пять минут работает мой микроб… Как смешно умирают враги! Укушу Россию-Го. Сузуки-сен будет-будет смеяться-смеяться, миру-миру надо-надо яма-яма, люди-люди падать-падать тихо-тихо, вот такусенькой бациллы яда-яда падать-падать, мало-мало территорий, надо-надо яда-яда…

Война

Оставьте здесь. Мы испытаем в Дахау на заключенных коммунистах. О, если неудача — в день Страшного суда — примчится черный ангел-истребитель и от крыла мечтательно отцепит смерть величиной с метр… Да! Кстати, как у нас насчет колбас, книг, музыки и прочего? И чем мы будем успокаивать рабочего? Фон Тропф, колбаса и книги, кажется, лежат на вас?

Фон Тропф

Как раз, того что касается жирных колбас, никаких беспокойств. Не стоит волнения граждан. Я заменю им бифштекс, я им сделаю хлеб. Уже громоздятся по складам сыроватые мешки суррогатов. Из дерева тевтобургских дубов хрустящие щепки хлеба. Сосиски — химический фарш в каучуковых кишках. Я им все заменю! Я рот заткну беспокойным хозяйкам картошкой — в папиросной бумаге синтетический сладкий крахмал. Я под кофе подделаю порошок жженой сепии. Я все заменю суррогатом! Пущу такие фальшивки еды — не отличите от подлинника! У нас в тылу дефицитна любовь к отечеству — я ее заменю очень острым блюдом: «Пусть брызжет кровь жидов из-под ножа!» Говорят, не хватает настоящей любви? У меня во всем должно быть обилие, чтобы любили, как следует, — на войне в каждой траншее любовная пара по билетам — десять пфеннигов пара. Телеграф говорит о нехватке подлинной дружбы? Пустяк! Мы заменим ее изысканной системой начальств. У каждого должен быть начальник, и каждый — начальником над кем-нибудь. На рынке исчезло искусство, нет поэтов, нет музыки? Я все заменю, все подделаю: пусть трещит и грохочет прусский военный оркестр! Пустим в продажу похабные песенки куплетистов, весьма эротично. Книги, кино, сигары? Я заткну им уши, глаза и рты суррогатом всего, что есть на земле! Я им сделаю сытую, полную жизнь суррогатом! Каждый трус будет подделан под героя, если надо — мы подделаем красное знамя, устроим фальшивое Первое мая… О, Война, мы подделаем вас под благо цивилизованных рас! И когда они сами станут подделкой людей вперед, бравые суррогатики, шагом марш, ура война, хайль Хитлер, а?

Война

Да! Я подпишу сейчас приказ. Чума и газ, я в бой возьму с собой и вас, и вас. И ваш, герр Хлох, дуэльных корпораций шрам, и ваш, Сузуки, тихоокеанский шарм. Фон Тропф, поставьте свежую пластинку — марш! «Завтра, завтра, группы в группы, трубы, трубы чумных армий, грузы в ямы, ливнем лавы с Фудзиямы! Танки, танки в хлорной прорве. в черной форме, бутцы в шарке, в смертном харке. В кровь — микробы! Хрип мокроты! В масках шрамы, трупы в ямы, топот помпы, топот помпы, брызги с ампул чумных капель…» Адье, Хлох, адье, Сузуки! Началась счастливая смерть! Не спать, а спеть военный гимн: «Боже, храни тайну концентрации войск на границе!» В шесть утра меня начинают.

3

Новое новое один один Хитлер повторяю по буквам холод истребление террор ложь Европа разбой повторяю Хитлер прибыл фронт сопровождении генерала от химии Хлоха и виконта Сузуки точка новое новое советские армии продолжают контратаки точка

Война

(с дрожаньем в окнах)

Как тянется, тянется телеграфная лента… Старой гроссмутер старой шерсти клубок тянет, тянет… А где же развязка? Хлох! Где ваш газ? Довольно тянуть! Где он шляется, ваш особенный газ «нувоте»? Отчего телеграф стучит зубами от страха?

Новое новое русскими занят Мемель применение немцами газов не дало эффекта новое новое точка

Какой неудушливый день! Ну где же, где же мгновенные смерти, тайфуны чумы, океаны удуший? Займитесь мной, займите мне Мемель… Наобещают, наобещают, а потом сами бросают орудья… Еще немного, и меня закончат, я буду плакать в белый флаг!.. Хлох! Где драгоценности, где ваши хризопразы? Я чувствую — что приближаюсь к своему концу. Соседи прилетят сюда меня забрать и через спину черного коня меня возьмет и перекинет усатый и скуластый казак-марксист! Пошлите тысячу аэропланов с люизитом, пошлите все, что есть из эпидемий, всех вшей, все танки, весь тротил, раздробите к чертям собачьим все ядра атомов, по только чтобы мне сейчас же здесь была победа…