Сейчас поэтов дух не очень-то неистов,и, честно говоря, порою так убог.Но жив гражданский гнев — приемыш журналистов,а от любимцев муз презрительно убег.Мы видим на Руси чистейшее сияньевокруг совсем других безлавренных голов.О Диме [19] говорю, о Юре [20] и об Ане [21] , Свинец и в кофе яд — цена опасных слов.Их отпевает высь прощально, журавлино,оплакивая в них бесстрашья божий дар,Как щедро им дают за смелость журнализма —свинцовый гонорар, свинцовый гонорар.А сколькие еще пока незнамениты.Их перья из трясин в провинции торчат.Неужто будут все, кто не молчат, – убиты?и выживут лишь те, кто льстят или молчат?Нет в мире стран плохих. Но нет и безбандитных.Где Боровик Артем? [22] Где проповедник Мень? [23]Я – каюсь – не люблю поэтов безобидных,которым обижать убийц полсловом лень.Как пахнет смерть? Как страх свободы слова,пред-выстрельно, пред-ядно, пред-свинцово,но вдруг встает на все, что пахнет подлецово,девчушка-репортер из града Одинцовалишь с одиноким перышком в руках,да с ямочками на щеках.Неужто суждено увидеть мамете ямочки ее в могильной ямеи авторучку — райгазеты дар?У мамы сил не будет, чтобы плакать.Будь проклят навсегда за правду ставший платойсвинцовый гонорар, свинцовый гонорар.2007
19
Д и м а – Дмитрий Холодов (1967–1994), журналист газеты «Московский комсомолец», убит взрывчаткой, подброшенной под видом письма-бомбы в редакцию.
20
Ю р а – Юрий Щекочихин (1950–2003), журналист «Новой газеты», который раскрыл немало преступлений мафии. Отравлен.
21
А н я – журналистка «Новой газеты» Анна Политковская (1958–2006), у которой был свой независимый взгляд на чеченскую войну. Убита в собственном подъезде.
22
А р т е м Б о р о в и к – главный редактор еженедельника «Совершенно секретно». Погиб при крушении на вертолете при до сих пор не разгаданных обстоятельствах.
23
О т е ц А л е к с а н д р М е н ь (1935–1990) – протоиерей, философ, публицист, один из зачинателей христианского самиздата 60-х годов. Убит топором по дороге в храм на тропинке к железнодорожной станции. Этот список можно было многажды продолжить. У всех этих преступлений было нечто общее – все они до сих пор не раскрыты.
2008
Володя и Надя
Н. Кондаковой и В. Чепкунову
Троих уж нет… И только жженьеТоски немыслимой в грудиПочти без слов, почти что… Женя,Хоть ты побудь… Не уходи…Н. К.
Я жил безоглядно, а часто, не глядя.Меня предавали, пытались распять,но два человека – Володя и Надяв людей помогли мне поверить опять.Я, в пух проигравшись, не буду внакладе,я в дружбе нечаянно стал богачом.Мой выигрыш крупный – Володя и Надя,и рядом все проигрыши – нипочем!2008
Топиловка
Жизнь то мрачная, то пылкаяу меня, братва, была,а еще меня топиловкачуть на дно не увела.Я — была така пора —плавал в стиле топора.И на станции Зимараз шпана меня за шкирку взялаи швырнула прямо в глинистую ямку,так что в полный голос вспомнил мою мамку.Ямка — было только прозвище.Глубока! Я не подрос еще.Я барахтался в объятиях беды,и бультело горло, полное воды,и такая многомордая беданажимала на затылоки на склад пустых бутылоквниз пихала, чтобы я отведал дна.Oх, как помню на зубах налипший ил —он со ржавыми гвоздями смешан был.А потом тянули за волосы вверхи пинали, чтобы помощь не отверг,а затем опять пихали в жидкий гроб,но следили, чтобы я полуутоп…Стал я, с голоду синюшный и тонющий,их любимейшей игрушкой — тонушкой.Что за сласть мальца толкнуть, чтобы начал он тонуть,а потом спасти, чтобы мог растис благодарностью не бездарностью!Когда им завидеть страх удалось в мальце —удовольствийце!Ты тони, тони, тонушечка, —людям будет развлекушечка!Я задумал месть — уж такой я есть,не коварную — благодарную!Я не впал в тоску —на реку Окупод кукарекурано утречкомя сам-друг пошелда и плюхнулся, гол,в гости к уточкам.Сам себе высший баллставлю — я выгребалпусть на мелком, но против течения.А потом уже понял, что не сверну,и ладони ребром, как ножи, быстринурассекали… Так шло обучение!Я неделю возился с ногами на дне —только руки одне помогали мне.А потом я поджал мои ноги —ими воду замолотил —так избавился от безнадеги,так я стал навсегда молодым!И когда меня снова пихнула шпанаголовою вниз, чтоб отведал я дна,я их сам швыранул в гости к илу,чтобы после выкашливали его,в том, что стало со мной, не поняв ничегои заискивая через силу.И с тех пор никакой мне не страшен ловец,я собою самим сотворенный пловец.А случится Большая Топиловка,то душа и среди толпы ловка,и душа моя стала не душечкой,а безвозрастной нетонушечкой!Переделкино, 14 июля 2008
Месть за грубость
24 сентября 1948 года
Это помнят болельщики сведущие —Подковывали Федота, Бобрапо заданию в Киеве. Следующаяпредстояла в столице игра.Но Аркадьев Борис Андреевич,чем трудней, тем он был все мудреющий,и Боброву сказал: «Завтра – бой.Сева, сможешь сыграть через боль?»А Бобер – он с улыбкой чуть шпанскоюдал по-теркински хитрый ответ:«Будет после победы шампанское?Разрешите нарушить запрет?»И, чтобы не были лишние трения,обреченно махнула рукапастернаковски сложного тренера,оказавшегося в ЦДКА.Как нужны были в атаке ониоба те, но в конце концовдал Бобру Соловьева, Водягина,необстреляннейших юнцов.Им сказал он, за робость не выругав:«Не волнуйтесь, ребята. Мы выиграем.Месть за грубость как божья месть.И в футболе она тоже есть».Позабыли все девочки семечки,когда матч только-только пошел,а разбитая левая Севочки,вся в бинтах, засадила свой гол.Хомич был невиновен в той грубости —может, бериевский приказ,но прыжки вратаря были грустные —было чувство такое у нас.Счет сравнен был ударом Бескова.Николаев отмстил в уголок,как вдруг срезал – и спрашивать не с кого! —гол в ворота свои Кочеток.Но пошел он в атаку отчаянно,выдав точно подачу своюдолбанувшему в штангу нечаянноаж заплакавшему Соловью.Но не сломленная расправою(видно, было забить ей пора),подоспела разбитая праваяпобедившего боль Бобра.Мы, динамовские болельщики,себя чувствовали не в себе,и невесело даже лешикипод пивко хрустели в толпе.Не изменники мы. Не таковские.Но как должное приняли мыэти три гола цэдэковскиев трижды вздрогнувшей сетке Хомы…2008
«Прямак» Пономарева
Ах, Саша Пономарь,его бы заносило,когда б он понимал,какая в нем есть сила!А он был скромником,как токарь или слесарь,когда он прямиком,голов штук сотню врезал!Прямых ударов маг,не схож с Бобровым Севой,он создал свой «Прямак» —хоть с правой и хоть с левой.Был неостановим,и, не имея шансов,ударом лобовыммяч клал он без нюансов.Болельщиков любя,голы дарил, как прянички,в прыжках через себя,но только прямо-прямушки!Я, выросший в толпе,никак не понимаю,что стыдного в тебе,поэзия прямая.Восторги, либо вой,ты, муза, все испробуй —будь даже лобовой,но лишь не узколобой.Когда вбиваю голсквозь свист и рокот рева,меня на цель навел«Прямак» Пономарева.2008
Анатолий Акимов
А какая была анатомияу Акимова Анатолия?Упрекнуть его было не в чем —он был странный вратарь — не нервничал,не глотал неожиданных «пенок»от подскока о кочку, от «стенок»,и глазами всевидяще зыркализ-под кепочки-малокозырки.Заглядение было, чудо,как снимал то с ноги, то с чубамяч,пытавшийся как-нибудьхоть бы дуриком проскользнуть.Драки он останавливал миром.Не крича, как Леонтьев: «Беру!» —В землю трижды постукивал пыром,снова мяч выбивая в игру.Словно были перчатки магнитны,все мячи он ловил, как снежки.«Подмогнули знахарок молитвы», —шли завистливые слушки.Об Акимове ныне ни слова.Но не зря поклонялся емупацаненок сопливистый – Лева,не известный еще никому.Кто Акимов в российском футболе?Он не временно звездный нахал,а твой пахарь, футбольное поле, —тебя ребрами он пропахал.2008
Клыш
Кока, прозванный «Мортира»,сообщил мне: «Женька, слышь,гений у «Локомотива»появился — это Клыш!Клыш немножечко на КолюНа Дементьева похож —но танцует он по полю —майку в когти не сгребешь!»Но восторг его отринулВовик, прозванный «Тарань»:«Футболист – не балерина,а таран – пойми! — таран!»Я ходил потом раз тридцатьЛюбоваться на Клыша,тонконогого, как птица,зачарованно дыша.И была в нем грациозность,что не сыщешь днем с огнем,но спортивная колхозностьне пробрезживала в нем.Это тренеров пугало,хоть башкою колотись,ибо не предполагалостадный их коллективизм.Толя Клыш, ты был бы, право,балерина и таран,если б вовремя державаразглядела твой талант.О, я помню, как ярилсяна больших начальниковобвиненный в балеринствесам Сережа Сальников.И Дементьев-старший – Пека,гений-индивидуал,от навязчивой опекипотихоньку увядал.И за это с чувством местинаша высшая спортвластьне давала Мише Месхинаиграться в сборной всласть.Наш футбол, как жизни символ,пусть не ведает стыдабыть и, как балет, красивым,и таранным быть всегда.Ты в забывчивой вселеннойхрупкой звездочкой горишь,позабытый, незабвенный,грациозный Толя Клыш.2008
Алексей Парамонов
Менялись времена. Девчата с поролономходили на «Динамо» поболеть.Но был красивей всех Алеша Парамонов,держа сердца в руках – не менее чем треть.Мы знали всю Москву отлично – по районам.А если где был парк – весь парковый массив.Но где же был рожден Алеша Парамонов,красивый, как Париж, и более красив?Мне нравился он весь – до золотого зуба,который освещал все парки на земле.Играл не как Бобров, но как зато негрубои аристократичней, чем Пеле.Достоин красотой он саги был и мифа,Мат не употреблял, ну разве «Д» на фига!»В Алешу влюблена была любая фифа,жаль, главным не был он в той – как ее? – ФИФА.Двадцатым веком в пыль он не был перемолот,и двадцать первый век нам не сотрет лица.Вчера мне позвонил Алеша Парамонов:«В Молдову все летим, включая и Стрельца».Наутро самолет. Он дружески скрежещет.Советский старый друг – он всех нас узнает.Со мной в одном ряду Бубукин и Крижевский,а Хомич капитан и валидол не пьет.И это все не сон… Летим почти по-царски,вдыхая аромат футбольных прежних трав,и Эдик мне в плечо уткнулся по-пацански,постанывая чуть от стольких старых травм.Опять летим играть во имя всех народовреспублик бывших всех, и племени зулу,и приглашенье вновь от местных винзаводов,а что за договор – для ясности замну.Выходим на игру. Хотя звучат два гимна,встречает побратимно Кишинев.Молдавское вино вновь, Леха, легитимно,и ничего, что пуст пока мой кошелек.2008
Карцевский удар
Хилый, по прозвищу «туберкулезник»,Карцев был, как захудалый колхозник,без устрашающих пушкашских икр.Было по виду ему не до игр.Но просыпалочкой-палочкой резвойКариева Васю будила игра,и он такую штучищу мог врезать,будто в нем нечто шепнуло: «Пора!»В чем был секрет его дивного дара —ошеломляющего удара —может, в застенчивости его —матери тайной удара того?Все мы растрачиваемся задаром —то по небрежности, то сгоряча.Что мы докажем слепым фальшударомвоздух утратившего мяча?Но вдруг откуда-то: «Не сдавайся!» —из инвалидной коляски летит.«Что ты заспался? Вколачивай, Вася!» —И не забить после этого – стыд.Где это все? Лишь болельщиков байки,как подавало в атаке примерродины имя на взмокнувшей майкес буквами прыгающими «СССР».Нету музея, где Карцева бутсы.С майки, исчезнувшей навсегда,спрыгнули потом пропахшие буквыи не вернутся уже никогда.2008
Два «крайка»
Два «врага», что сражались упрямо,два моих разлюбимых крайка,что с того, что Чепец был в «Динамо»,ну а Дема – из ЦДКА.Как они вышивали по краюсвои мастерские финты —себя грубостью не мараяи на ниточке резкоты.С неожиданным поворотомс непредвиденного рывкаони к разным катились воротам,как два крохотных колобка.И, хватив что-нибудь – лишь покрепче,чем какой-нибудь термосный чай,тысяч тридцать кричало: «Бей, Чепчик!»,тысяч тридцать: «Дема, давай!»Каждый в разном военкомате,каждый норовом не мастак.Но играли в одной команде,взявшей в мае однажды Рейхстаг.2008