Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина
Шрифт:
А сейчас он молчал, словно вновь разглядывал своих самых воинственных полководцев: бритого, похожего на крупного «пахана» Конева, властно нахмуренного Жукова (скрывал, и плохо скрывал, досаду на то, что вождь недавно лишил его права командовать взятием Берлина, а оставил только командующим 1-м Белорусским), бравого, высокого, с таящим усмешку лицом женолюба Рокоссовского, в новеньких маршальских погонах, Рокоссовского, с которым у Сталина были свои счеты-расчеты и которого он любил, если такое слово можно применить в отношении Сталина к подчиненным. Может быть, Сталин как раз теперь припоминал те эпизоды,
Так, однажды пучеглазый Мехлис, желая, очевидно, выдобриться перед вождем, не одобрявшим откровенное фронтовое блядство, озабоченно доложил:
— Вот пример! Генерал Рокоссовский меняет «фронтовых» жен, как перчатки! Разве это не позор? Командующий спит с женщинами, с медсестрами!
Недалекий Мехлис обмишулился. Не знал, что и сам вождь тоже «спит с медсестрой». И когда на странное молчание Сталина Мехлис повторил вопрос: «Что будем делать?», Сталин, как бы полусмущенно, сказал:
— Чьто дэлать? Завыдоват будэм, товарищ Мэхлис..
Однако в другой раз, получив письмо-жалобу известного писателя и журналиста, что Рокоссовский «задерживает у себя его жену и также известную красавицу киноактрису», Сталин, вызывавший Рокоссовского по фронтовым делам, как бы мимоходом спросил:
— Товарыщ… Рокоссовский… Ви нэ знаэтэ… случайно, чья жена писателя (такого-то)?
— Писателя такого-то..
— Вот и я тоже., так думаю… — закончил Сталин, не углубляясь в суть вопроса.
Жену писателя немедленно вернули в Москву военным самолетом..
И вот сейчас, поглядывая на бравого, моложавого маршала в новых погонах — получил их не столь давно вместе со Звездой Героя Советского Союза за блестящую фронтовую операцию, проведенную вопреки мнению Сталина и Генштаба, — Сталин прикидывал, не назначить ли Рокоссовского командующим всей Берлинской операцией. Этим и было вызвано длительное молчание вождя, ибо к тому же он знал: Рокоссовский стремится к победам малой кровью и тем отличается от всех других его «стальных солдат».
Сталин еще не выздоровел. Был в маршальской форме, но осунувшийся, похудевший, и форма не делала его моложе, даже молодящимся он не выглядел — просто старик в мундире с золотыми погонами. Он сидел, опираясь на стол, слушал доклад Антонова, часто пил воду с лимоном и вопросы начал задавать непривычно тихим голосом, причем акцент его, столь явный еще в начале сорок первого, теперь значительно сгладился, как бы стерся. И голос тоже состарился..
— Щьто потрэбуегся… щьтобы взять этот город., бэз болиших потэрь? — бросил он первый вопрос. — Война, считайтэ… закончэна. Это., ее последный аккорд… И сыграть эго., надо хорошо… Я прощю доложит… Какые мэры вы все прынялы… щьтобы избэжять самых нэнужьных… и самых горких потэрь..
Он вздохнул, отпил воды, пожевал губами… Таким маршалы видели его впервые.
— Товарыщ Жюков… вам слово.
Собранный, волевой, всегда углубленно важный, Жуков поднялся и начал докладывать: столько-то войск, такая-то артиллерия, авиация… Говорил четко, уверенно, кратко, но Сталин остановил его движением руки:
— Я не об этом спросыл вас… Это нам и так понятно. Нам нужьно… КАК… — Сталин выделил это слово, — добится побэды и понэсти наимэнщие… потэри..
Маршалы переглянулись. Члены Политбюро одобрительно кивали.
Слово попросил Рокоссовский:
— Я скромно полагаю, — сказал он, — что войск, сосредоточенных для удара по Берлину, более чем достаточно. Возможно, справился бы и один фронт, поскольку мои войска здесь задействованы лишь косвенно (он командовал 2-м Белорусским фронтом), я хотел бы предложить перед наступлением предпринять еще и психическую атаку на противника. Немцы измотаны, и потому есть смысл их напугать. Надо всюду листовками, по радио и другими средствами распространить слух, что против них будет применено новое оружие. Далее, надо сосредоточить на главных ударах всю возможную осветительную технику и после первого артналета включить ее всю плюс всю возможную акустическую технику: сирены, воющие бомбы, ракеты, радиоусилители.
Он посмотрел на недовольно поджавшего губы Конева, на снисходительно слушающего Жукова.
— Как вы., считаэтэ? — спросил Сталин.
— Можно попробовать… Вряд ли много даст..
— Похоже на авантюру..
Но Сталин возразил:
— Всо это сдэлат надо! Это сократит нащи потэри! В дополнение., прэдлагаю… нанэсты артыллерыйскые и авиационные удары ТРИЖДЫ! Это будэт болщяя трата боеприпасов, но и даст наиболщий подавляющий эффект. А дальше, отутюжив их оборону авиацией, пустыть на минных полях на участках прорыва спэрва пустые танки, без экипажей, можьно устарэлые, подбитые, сохранившие ходовую часть, гдэ-то, я читал, для этой цели используют самоходные макэты танков. Сэгодня нам нэ так важьна тэхныка… как важьны человэческые жизни..
Мой приказ: взять Берлин к первому мая., остается… Надо порадовать побэдой нащ народ.
План доработать в гэнщтабэ… Доложить… Наступлэные… орыентыровочно… апрэль… Прэдупрэжьдат об абсолютной сэкрэтносты нэ буду… Точную дату получитэ за тры дня. ВСО!
О, как много, много, много значило это ЕГО завершающее СЛОВО!
* * *
На позиции двух главных фронтов: 1-го Украинского и 1-го Белорусского — прибыли сотни старых, битых, но сохранивших ходовую часть танков, были и макеты (об этом нигде не написано, об этом тоже умолчали «объективные» историки). Под Берлин прибыли новые, «ящичные» ракеты, новые реактивные установки, новые танки «Иосиф Сталин» и такие же самоходки, новой взрывчаткой были оснащены тысячи тонн снарядов и бомб, рассчитанных на миллионное применение, — многие эшелоны взрывчатых веществ, выпущенных затем по обороне Берлина. Это был эффект уже атомного по своей мощи удара!
И вызывает удивление не то, что Берлин был взят и пал фактически 1 МАЯ. А то, что обреченные немцы еще две недели пытались вести оборонительную борьбу.
Берлин пал. И не одно, а несколько знамен Победы было поднято над остовом разбомбленного рейхстага. Берлин пал. И победа эта была куда менее кровавой, чем Сталинград, Курская и другие битвы Великой войны. И об этом странно умалчивают до сих пор военные историки. Переворачивая горы мемуарной литературы о войне, автор горько убедился в том, как мало там крупиц правды, как много то благостной лжи, то сознательных и пошлых передержек. Не избежал их, к сожалению, даже известный «трехзвездный» генерал, написавший четырехтомную эпопею о Сталине.