Собрание сочинений

Бродский Иосиф Александрович

На смерть Т. С. Элиота

I

Он умер в январе, в начале года.Под фонарем стоял мороз у входа.Не успевала показать природаему своих красот кордебалет.От снега стекла становились уже.Под фонарем стоял глашатай стужи.На перекрестках замерзали лужи.И дверь он запер на цепочку лет.Наследство дней не упрекнет в банкротствесемейство Муз. При всем своем сиротстве,поэзия основана на сходствебегущих вдаль однообразных дней.Плеснув в зрачке и растворившись в лимфе,она сродни лишь эолийской нимфе,как друг Нарцисс. Но в календарной рифмеона другим наверняка видней.Без

злых гримас, без помышленья злого,из всех щедрот Большого Каталогасмерть выбирает не красоты слога,а неизменно самого певца.Ей не нужны поля и перелески,моря во всем великолепном блеске;она щедра, на небольшом отрезкесебе позволив накоплять сердца.На пустырях уже пылали елки,и выметались за порог осколки,и водворялись ангелы на полке.Католик, он дожил до Рождества.Но, словно море в шумный час прилива,за волнолом плеснувши, справедливоназад вбирает волны, торопливоот своего ушел он торжества.Уже не Бог, а только Время, Времязовет его. И молодое племяогромных волн его движенья бремяна самый край цветущей бахромылегко возносит и, простившись, бьетсяо край земли, в избытке сил смеется.И январем его залив вдаетсяв ту сушу дней, где остаемся мы.

II

Читающие в лицах, маги, где вы?Сюда! И поддержите ореол:Две скорбные фигуры смотрят в пол.Они поют. Как схожи их напевы!Две девы – и нельзя сказать, что девы.Не страсть, а боль определяет пол.Одна похожа на Адама впол-оборота, но прическа – Евы.Склоняя лица сонные свои,Америка, где он родился, и -и Англия, где умер он, унылы,стоят по сторонам его могилы.И туч плывут по небу корабли.Но каждая могила – край земли.

III

Аполлон, сними венок,положи его у ногЭлиота, как пределдля бессмертья в мире тел.Шум шагов и лиры звукбудет помнить лес вокруг.Будет памяти служитьтолько то, что будет жить.Будет помнить лес и дол.Будет помнить сам Эол.Будет помнить каждый злак,как хотел Гораций Флакк.Томас Стерн, не бойся коз.Безопасен сенокос.Память, если не гранит,одуванчик сохранит.Так любовь уходит прочь,навсегда, в чужую ночь,прерывая крик, слова,став незримой, хоть жива.Ты ушел к другим, но мыназываем царством тьмыэтот край, который скрыт.Это ревность так велит.Будет помнить лес и луг.Будет помнить все вокруг.Словно тело – мир не пуст!
– помнит ласку рук и уст.12 января 1965

1 января 1965 года

Волхвы забудут адрес твой.Не будет звезд над головой.И только ветра сиплый войрасслышишь ты, как встарь.Ты сбросишь тень с усталых плеч,задув свечу, пред тем как лечь.Поскольку больше дней, чем свечсулит нам календарь.Что это? Грусть? Возможно, грусть.Напев, знакомый наизусть.Он повторяется. И пусть.Пусть повторится впредь.Пусть он звучит и в смертный час,как благодарность уст и глазтому, что заставляет наспорою вдаль смотреть.И молча глядя в потолок,поскольку явно пуст чулок,поймешь, что скупость – лишь залогтого, что слишком стар.Что поздно верить чудесам.И, взгляд подняв свой к небесам,ты вдруг почувствуешь, что сам– чистосердечный дар.январь 1965

Без фонаря

В ночи, когда ты смотришь из окнаи знаешь, как далеко до весны,привычным очертаньям валунане ближе до присутствия сосны.С невидимой улыбкой хитрецасквозь зубы ты продергиваешь нить,чтоб пальцы (или мускулы лица)в своем существованьи убедить.И сердце что-то екает в груди,напуганное страшной тишинойпространства, что чернеет впередине менее, чем сумрак за спиной.январь – февраль 1965

* * *

Т. Р.

Из ваших глаз пустившись в дальний путь,все норовлю – воистину вдали!
– увидеть вас, хотя назад взглянутьмешает закругление земли.Нет, выпуклость холмов невелика.Но тут и обрывается пучок,сбегающий с хрустального станкаот Ариадны, вкравшейся в зрачок.И, стало быть, вот так-то, вдалеке,обрывок милый сжав в своей руке,бреду вперед. Должно быть, не судьбанам свидеться – и их соединить,хотя мой путь, верней, моя тропасужается и переходит в нить.январь – февраль 1965

Март

Дни удлиняются. Ночистановятся все короче.Нужда в языке свечина глазах убывает,все быстрей остываютна заре кирпичи.И от снега до болидни бескрайней, чем полебез межи. И ужени к высокому слогу,ни к пространству, ни к Богуне прибиться душе.И не видит пределасвоим движениям тело.Только изгородь снаделит эти угодьяради их плодородья.Так приходит весна.март 1965, Норенская

Менуэт

(Набросок)

Прошла среда и наступил четверг,стоит в углу мимозы фейерверк,и по столу рассыпаны колоннымоих элегий, свернутых в рулоны.Бежит рекой перед глазами время,и ветер пальцы запускает в темя,и в ошую уже виднейне более, чем в одесную, дней.Холодный март овладевает лесом.Свеча на стены смотрит с интересом.И табурет сливается с постелью.И город выколот из глаз метелью.апрель 1965

* * *

Моя свеча, бросая тусклый свет,в твой новый мир осветит бездорожье.А тень моя, перекрывая след,там, за спиной, уходит в царство Божье.И где б ни лег твой путь: в лесах, меж туч– везде живой огонь тебя окликнет.Чем дальше ты уйдешь – тем дальше луч,тем дальше луч и тень твоя проникнет!Пусть далека, пусть даже не видна,пусть изменив – назло стихам-приметам, -но будешь ты всегда озаренапусть слабым, но неповторимым светом.Пусть гаснет пламя! Пусть смертельный соногонь предпочитает запустенью.Но новый мир твой будет потрясенлицом во тьме и лучезарной тенью.до 1 мая 1965

Ex ponto

(Последнее письмо Овидия в Рим)

Тебе, чьи миловидные чертыдолжно быть не страшатся увяданья,в мой Рим, не изменившийся, как ты,со времени последнего свиданья,пишу я с моря. С моря. Кораблисюда стремятся после непогоды,чтоб подтвердить, что это край земли.И в трюмах их не отыскать свободы.до 1 мая 1965