Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2

Хаггард Генри Райдер

Эта книга — извлечение из моего дневника, который я вел более двух лет тому назад. Я переписываю его вновь, так как мне кажется, что он может служить началом истории, которую я собираюсь рассказать, если Богу угодно будет дозволить мне окончить ее. Не велика беда, если я не окончу. Этот отрывок из дневника был написан за семь тысяч миль от того места, где я лежу теперь, больной, и пишу это, а красивая девушка стоит около меня и отгоняет мух от моего августейшего лица. Гарри — там, а я здесь, и все же я чувствую, что и я скоро уйду к нему.

В Англии я жил в маленьком красивом доме, — говорю в красивом доме, сравнивая его с домами, к которым я привык в Африке, — не дальше чем в пятистах ярдах от старой церкви, где спит вечным сном мой Гарри. После похорон я вернулся домой и немного поел, но может ли быть хороший аппетит у того, кто похоронил все свои земные надежды! Немного поев, я принялся ходить, вернее, ковылять — я давно уже хромаю благодаря укусу льва — взад и вперед по отделанной под дуб передней комнате, потому что в моем английском доме есть комнаты. На четырех стенах комнаты было

размещено около сотни пар рогов. Тут были действительно прекрасные образцы, так как я хранил только лучшие рога. В центре комнаты, над большим камином, находилось пустое пространство, где я повесил свои ружья. Некоторые из них были старинного образца, которых теперь уже не увидишь, я достал их сорок лет тому назад. Одно старое оружие я купил несколько лет назад у бура, который сказал мне, что из этого оружия стрелял его отец в битве у Кровавой реки [36] , после того как Дингаан напал на Наталь и убил шестьсот человек, включая женщин и детей. Буры назвали это место — местом палача, и так оно и называется до сих пор. Много слонов убил я из этого старого ружья. Оно вмещает горсть черного пороха и три унции [37] дроби и дает сразу двойной выстрел. Итак, я прохаживался взад и вперед, посматривая на ружья и рога, и великая тревога заползала ко мне в душу. Я должен уехать прочь из этого дома, где живу праздно и спокойно, опять в дикую страну, где я провел лучшую половину своей жизни, где встретил мою дорогую жену, где родился мой бедный Гарри, где случилось со мной столько хорошего и дурного. Во мне жила жажда пустыни, дикой страны, я не мог выносить более моей жизни здесь, я должен уехать и умереть там, где жил, среди дикарей и диких зверей! Расхаживая по комнате, я размышлял и смотрел на лунный свет, серебристым блеском заливавший небесный свод и таинственное море кустарника, наблюдал за причудливой игрой его на воде. Говорят, господствующая в человеке страсть сильнее всего сказывается перед смертью, а мое сердце умерло в эту ночь. Независимо от моего волнения, понятно, что ни один человек, проживший сорок лет так, как я, не может безнаказанно запереться в Англии, с ее нарядными, отгороженными, возделанными полями, с ее чопорными, образцовыми манерами, с разодетой толпой. Мало-помалу он начнет тосковать о свежем дыхании воздуха пустыни, грезить безбожными зулусами, которые подобно орлам бросаются на врагов со скалы, и сердце его возмутится против узких границ цивилизованной жизни.

[36] 16 декабря 1838 г. объединенные силы англичан и буров нанесли сокрушительное поражение зулусским войскам в долине реки Инкоме, которая после этого получила название Блад (Кровавая).

[37] Унция — английская мера веса, равная 28,35 г.

И это цивилизация?! Что дает она? Целых сорок лет провел я среди дикарей, изучал их нравы и обычаи, потом несколько лет прожил в Англии и по собственному глупому разумению присматривался к детям цивилизации. И что же я нашел? Огромную пропасть между теми и другими? Нет, небольшое расстояние, которое простодушный человек легко перепрыгнет. Дикарь и цивилизованный человек — очень похожи друг на друга, только последний — изобретательнее и обладает тягой к различным общественным объединениям. Зато дикарь, насколько я узнал его, не знает жадности к деньгам, которые, подобно раку, впиваются в сердце белого человека. В общих чертах, дикарь и дитя цивилизации сходны между собой. Смею думать, что высокообразованная дама, читая эти строки, улыбнется наивности старого глупца охотника, когда подумает о своих черных увешанных бусами сестрах! Улыбнется также высококультурный прожигатель жизни, смакуя свой обед в клубе. Сумма, истраченная на этот обед, позволила бы прокормить целую неделю не одну голодную семью! Моя дорогая барышня! Что за прелестные вещи надеты у вас на шейке? Они имеют странное сходство, особенно когда вы одеваете низко вырезанное платье, с украшениями дикой женщины. Ваша привычка вертеться кругом под звуки музыки, ваше пристрастие к притираниям и пудре, уловки, к которым вы прибегаете, чтобы найти себе богатого завоевателя, который должен сделаться вашим супругом, ловкость, с которой вы убираете себе голову перьями и всякой всячиной — все это приближает вас к вашим черным сестрам! Вспомните, что в основных принципах вашей природы вы совершенно схожи с ними! Вы, сударь, также смеетесь? Пусть дикарь придет и ударит вас по лицу, пока вы наслаждаетесь удивительно приготовленным блюдом, мы удивимся тогда, не сидит ли в вас самих такой же дикарь?!

Я уеду навсегда отсюда. Что здесь хорошего? Цивилизованные люди — те же дикари, позолоченные сверху! Цивилизация — суетные слова; подобно северному сиянию, она сверкнет и исчезнет, и окружающий мрак сгустится еще сильнее! Она подобна дереву, выросшему на почве варварства, и я уверен: рано или поздно, но она падет, как пала цивилизация Египта, культура эллинов и римлян и много других, которых не перечесть. Не подумайте, что я осуждаю современные учреждения, представляющие из себя экстракт человеческих экспериментов на пользу общую! Цивилизация дала нам большие преимущества, например больницы. Но подумайте, эти больницы наполнены больными людьми, жертвами той же цивилизации! В диких странах больниц нет. Возникает вопрос: на сколько больше эти благословенные люди обязаны христианству, чем цивилизации?

Весы опускаются, поднимаются, — здесь больше, там меньше, — и природа дает средний результат на обеих чашах

весов, и общая сумма является главным фактором в этом огромном уравнении, результат равен неизвестному количеству целей и намерений.

Разумеется, на все это можно смотреть только как на вступление молодого народа на путь прогресса. Мне приятно думать, что мы пытаемся иногда понять те или иные границы нашей природы, что серьезность познаний вовсе не пугает нас! Человеческое искусство необъятно и растяжимо, подобно эластичной ленте, но человеческая природа похожа на железное кольцо. Вы можете его обойти кругом, можете отлично отполировать его, сплющить, можете прицепить его к другому кольцу, но никогда, пока существует мир и человек, не сумеете увеличить его постоянную окружность. Это — вещь неизменяемая, как звезды на небе, более прочная, чем горы, неизменная, как пути Вечного. Природа человека — это калейдоскоп Бога, маленькие цветные стекла, в которых отражаются наши страсти, надежды, страхи, радости, стремления к добру и злу. Всемогущая Десница управляет ими, как звездами, уверенно и спокойно составляя их во все новые сочетания и комбинации. Но основные элементы природы остаются неизменными независимо от того, будет ли больше цветных стекол или меньше.

Цивилизация должна осушить человеческие слезы, а мы плачем и не можем утешиться. Война отвратительна ей, а мы деремся ради домашнего очага, ради дома, чести и славы и находим удовлетворение в драке. И так везде и во всем.

Когда сердце убито, а голова лежит во прахе, нам не надо цивилизации. Назад, назад! Мы ползем назад, укладываемся на груди великой Природы, как малютки, и ждем, что она утешит нас, заставит нас забыть пережитое или спасет от жала воспоминаний!

Кто из нас в своем великом горе не чувствовал желания посмотреть в дивное лицо Природы, нашей всеобщей матери? Кто не стремился лежать где-нибудь на горе и следить, как облака плывут по небу, слушать раскаты отдаленного грома, слиться хоть ненадолго своей бедной, жалкой жизнью с жизнью Природы, почувствовать биение ее сердца, забыть все свои печали, погрузиться в ее вечную энергию и жизненную силу! Она создала нас, от нее мы произошли, к ней и вернемся! Она дала нам жизнь и поглотит нас в своих недрах.

Расхаживая по комнатам своего дома в Йоркшире [38] , я мечтал о нежных объятиях матери-природы. Не той природы, которую вы знаете и видите — в ровных зеленеющих лесах, в улыбающихся нивах, но дикой Природы, такой, какой она была создана, нетронутой, девственной, не знающей борющегося и мятущегося человечества. Я уйду туда, где на свободе бегают звери, назад, в страну, история которой никому не известна, к дикарям, которых я люблю, хотя некоторые из них так же беспощадны, как политическая экономия. Там я научусь спокойно думать о бедном Гарри, который лежит под сенью старой церкви, и сердце мое не будет разрываться от тоски.

[38] Йоркшир — графство на севере Англии.

Декабрь, 23.

I. Совет консула

Прошла неделя со времени похорон бедного Гарри. Однажды вечером я ковылял по комнате и раздумывал, как вдруг позвонили у наружной двери. Спустившись по лестнице, я сам открыл дверь. Вошли мои старые друзья — сэр Генри Куртис и капитан Джон Гуд. Они уселись перед камином, где, я хорошо помню это, горел яркий огонь.

— Вы очень добры, что зашли ко мне, — сказал я. — Не очень приятно гулять по такой погоде!

Они ничего не сказали, но сэр Генри молча набил свою трубку и наклонился прикурить ее у камина. В это время большое сосновое полено ярко вспыхнуло и осветило всю его фигуру. Он был удивительно красивый человек. Спокойное, властное лицо, тонкие правильные черты, большие серые глаза, золотистые волосы и борода — великолепный образец утонченного человеческого типа. Его фигура не уступала по красоте лицу. Я никогда не видел таких могучих плеч и такой широкой груди. В сущности, сэр Генри так пропорционально сложен, что, несмотря на свой рост — свыше шести футов, — он не выглядит высоким человеком. Я смотрел на него и не мог не подумать, какой забавный контраст с его лицом и рослой фигурой представляет моя собственная тщедушная особа. Вообразите себе маленького, слабого человека шестидесяти трех лет, с пожелтевшим лицом, тонкими руками, большими темными глазами и коротко остриженными поседевшими волосами на голове, торчащими как щетина, худого, утонувшего в своем платье, — вы будете иметь полное представление об Аллане Квотермейне, которого обыкновенно называют «охотник Квотермейн», а по месту рождения — «Макумазан-англичанин».

Капитан Гуд мало походил на нас. Коротенький, мрачный, очень коренастый человек с мерцающими черными глазами, с вечным моноклем в глазу. Я назвал его коренастым, но это слишком мягко, скорее это дюжий человек. В последнее время, я должен, к сожалению, признаться, Гуд начал очень некрасиво толстеть. Сэр Генри уверяет, что это происходит от праздности и обжорства. Гуду это не нравится, хотя он не может отрицать этого.

Некоторое время мы сидели молча, потом я зажег лампу, стоявшую на столе, так как печальный полумрак в комнате сильнее нагонял тоску, наполнявшую сердце человека, похоронившего неделю назад все надежды своей жизни. Я открыл шкаф, находившийся в стене, и нашел там бутылку виски, несколько бокалов и воду. Я люблю делать все сам, для меня невыносимо вечно видеть кого-нибудь около себя, под боком.