Собрание стихотворений

Иванов Георгий Владимирович

112. БОЛТОВНЯ ЗАЗЫВАЮЩЕГО В БАЛАГАН

О. Мандельштаму

Да, размалевана пестро Театра нашего афиша: Гитара, шляпа, болеро, Девица на летучей мыши. Повесить надобно повыше, Не то — зеваки оборвут. Спешите к нам. Под этой крышей Любовь, веселье и уют! Вот я ломака, я Пьеро. Со мною Арлекин. Он пышет Страстями, клянчит серебро. Вот принц, чей плащ узорно вышит, Вот Коломбина, что не дышит, Когда любовники уснут. Паяц — он вздохами колышет Любовь, веселье и уют! Пляши, фиглярское перо, Неситесь в пламенном матчише Все те, кто хочет жить пестро: Вакханки, негры, принцы, мыши, — Порой быстрей, порою тише, Вчера в Париже, нынче тут… Всего на этом свете выше Любовь, веселье и уют! Посылка О,

кот, блуждающий по крыше, Твои мечты во мне поют! Кричи за мной, чтоб всякий слышал: Любовь, веселье и уют!

113. РОМАНТИЧЕСКАЯ ТАВЕРНА

П. С. Шандаровскому

У круглых столиков толпятся итальянцы, Гидальго смуглые, мулаты. Звон, галдеж В табачном воздухе. Но оборвался что ж Оркестр, играющий тропические танцы? А! — двое подрались! С портретом Данта схож Один. Противник — негр. Сцепились оборванцы. На лицах дам видней фальшивые румянцы: Паоло так красив… Но вот — широкий нож Блеснул, и негра бок, как молнией, распорот. Он — падает. Рука хватается за ворот, Бьет пена изо рта. Бренчат гитары вновь. Рукоплескания… С надменностью Паоло Внимает похвалам. А с земляного пола Осколком девочка выскребывает кровь.

114. ФИГЛЯР

Я храбрые марши играю, Скачу на картонном коне, И, если я умираю, Все звонко хлопают мне. Мои представленья не плохи, Понравятся, коль поглядишь. Ученые прыгают блохи, Танцует умная мышь. А то, если милые гости Хотят, мы в дальнем углу Отыщем ржавые гвозди, Особенную пилу. Приятно тела восковые Гвоздем раскаленным колоть: Трепещут они, как живые, Нежны, как живая плоть. Я сердце когда-то измучил, И стало негодным оно, А пытки для глупых чучел Выдумывать — так смешно. Я детские песни играю, В карманах ношу леденцы, И, если я умираю, Звенят мои бубенцы.

115. БРОДЯЧИЕ АКТЕРЫ

Н. Гумилеву

Снова солнечное пламя Льется знойным янтарем. Нагруженные узлами, Снова мы подошвы трем. Придорожная таверна Уж далеко за спиной. Небо медленно, но верно Увеличивает зной. Ах, бессилен каждый мускул, В горле — словно острия. Потемнела, как зулуска, Берта, спутница моя. Но теперь уже недолго Жариться в огне небес: Встречный ветер пахнет елкой, Недалеко виден лес. Вот пришли. Скорее падай, Узел мой, с усталых плеч. Осененному прохладой, Сладко путнику прилечь. Распаковывает Берта Тюк с едою и вином. Край лилового конверта Я целую за стволом.

116

Я кривляюсь вечером на эстраде, — Пьеро двойник. А после, ночью, в растрепанной тетради Веду дневник. Записываю, кем мне подарок обещан, Обещан только, Сколько получил я за день затрещин И улыбок сколько. Что было на ужин: горох, картофель — Все ем, что ни дашь! …А иногда и Пьереты профиль Чертит карандаш. На шее — мушка, подбородок поднят, Длинна ресница. Рисую и думаю: а вдруг сегодня Она приснится! Запись окончу любовными мольбами, Вздохнув не раз. Утром проснусь с пересохшими губами, Круги у глаз. —

117. ОСЕННИЙ ФАНТОМ

Отчаянною злостью Перекося лицо, Размахивая тростью, Он вышел на крыльцо. Он торопливо вышел. Не застегнув пальто, Никто его не слышал, Не провожал никто. Разбрызгивая лужи, По улицам шагал, Одно другого хуже Проклятья посылал. Жестоко оскорбленный, Тебе отрады нет: Осмеянный влюбленный, Непризнанный поэт! А мог бы стать счастливым, Веселым болтуном, Бесчинствовать за пивом, Не зная об ином. Осенний ветер — грубым Полетом тучи рвал, По водосточным трубам Холодный дождь бежал. И мчался он, со злостью Намокший ус крутя, Расщепленною тростью По лужам колотя.

118. УЛИЧНЫЙ ПОДРОСТОК

Ломающийся голос. Синева У глаз и над губою рыжеватый Пушок. Вот — он, обычный завсегдатай Всех закоулков. Пыльная ль трава Столичные

бульвары украшает, Иль мутным льдом затянута Нева — Все в той же куртке он, и голова В знакомой шляпе. Холод не смущает И вялая жара не истомит Его. Под воротами постоит, Поклянчит милостыню. С цветами Пристанет дерзко к проходящей даме. То наглый, то трусливый примет вид, Но финский нож за голенищем скрыт, И с каждым годом темный взор упрямей.

119. ОТРЫВОК

Я помню своды низкого подвала, Расчерченные углем и огнем. Все четверо сходились мы, бывало, Там посидеть, болтая, за вином. И зеркало большое отражало Нас, круглый стол и лампу над столом. Один все пил, нисколько не пьянея, — Он был навязчивый и злой нахал. Другой веселый, а глаза — синее Волны, что ветерок не колыхал. Умершего я помню всех яснее — Он красил губы, кашлял и вздыхал. Шел разговор о картах или скачках Обыкновенно. Грубые мечты О драках, о старушечьих подачках Высказывал поэт. Разинув рты, Мы слушали, когда, лицо испачкав Белилами и краской, пела ты; Под кастаньеты после танцевала, Кося и странно поджимая рот. А из угла насмешливо и вяло Следил за нами и тобой урод — Твой муж. Когда меня ты целовала, Я видел, как рука его берет Нож со стола… Он, впрочем, был приучен Тобою ко всему и не дурил. Шептал порой, но шепот был беззвучен, И лишь в кольце поблескивал берилл, Как злобный глаз. Да, — он тебя не мучил И дерзостей гостям не говорил. Так ночь последняя пришла. Прекрасна Особенно была ты. Как кристалл, Жизнь полумертвецу казалась ясной, И он, развеселившись, хохотал, Когда огромный негр в хламиде красной Пред нами, изумленными, предстал. О, взмах хлыста! Метнулись морды волчьи. Я не забуду взора горбуна Счастливого. Бестрепетная, молча Упала на колени ты, бледна. Погасло электричество — и желчью Все захлестнула желтая луна… Мне кажутся тысячелетним грузом Те с легкостью прожитые года; На старике — халат с бубновым тузом, Ты — гордостью последнею горда. Я равнодушен. Я не верю музам И света не увижу никогда.

120. ПУТЕШЕСТВУЮЩИЕ ГИМНАСТЫ

Мы — веселые гимнасты, И бродяги мы притом, Путешествуем мы часто С отощавшим животом. Но, хотя тревожит голод Не на шутку иногда, — Всякий весел, всякий молод: Водка есть у нас всегда. По дорогам безопасным Путешествуем втроем, Деревням и селам разным Представления даем. — Заходите! В нашем цирке Много встретите забав: Дядя Джэк ломает кирки, Свой показывает нрав. Рыжекудрая Елена, Наша общая жена, Пляшет. Юбка до колена, Вовсе грудь обнажена. Я в кольчуге и с рапирой Нападаю на быка. Смело гирями жонглируй, Загорелая рука! Взваливая их на шею, Подавляю тяжких вздох, Хоть они не тяжелее Фунтов трех иль четырех… А потом — сидим до ночи В деревенском кабаке, Потому что всякий хочет Отдышаться налегке. Завтра — старая повозка Наша снова заскрипит. Мул пятнистый — Джэка тезка — Недовольно засопит. И веселые гимнасты — Поплетемся мы опять В деревнях и селах частых Представления давать.

121. ПОРТОВОЙ РАБОЧИЙ

Я сплю еще, когда с рабочими Под звук пронзительный гудка Идешь ты в порт и, озабоченный, Не замечаешь ветерка. За мачтами едва румянится, Как нарисованный, рассвет, И на буксире барка тянется Туману легкому вослед. Ты дышишь ровно, смотришь весело, Считая грузные мешки. Меня не вспоминаешь! Если бы Я мог пойти в грузовщики… С утра возиться с пыльной тачкою Под ругань, хохот, толчею Пить хлебный квас и, губы пачкая, Вдыхать табачную струю. А после на скамейке липовой С ненарумяненным лицом Сидеть за ужином и выпивкой С зеленоглазым сорванцом. Я удовольствовался б дружбою, Не сомневаясь, что для нас Придут слова и взгляды нужные, Когда тому наступит час. Но избалованный, изнеженный, Приученный к своей тоске, Я говорю с тобой на вежливом Литературном языке. И вот — любовь идет потемками, Подобная глухонемой, А ты при встрече — шляпу комкаешь И говоришь: "Пора домой"…