Собрание стихотворений

Иванов Георгий Владимирович

442

Из спальни уносят лампу, Но через пять минут На тоненькой ножке Лампа снова тут. Как луна из тумана, Так легка и бела, И маленькая обезьяна Спускается с потолка. Серая обезьянка, Мордочка с кулачок, На спине шарманка, На голове колпачок. Садится и медленно крутит ручку Старой, скрипучей шарманки своей, И непонятная песня Баюкает спящих детей: "Из холода, снега и льда Зимой расцветают цветы, Весной цветы облетают И

дети легко умирают. И чайки летят туда, Где вечно цветут кресты На холмиках детских могилок, Детей, убежавших в рай…" О, пой еще, обезьянка! Шарманка, играй, играй!

443

А что такое вдохновенье? — Так… Неожиданно, слегка Сияющее дуновенье Божественного ветерка. Над кипарисом в сонном парке Взмахнет крылами Азраил — И Тютчев пишет без помарки: "Оратор римский говорил…"

444

Вас осуждать бы стал с какой же стати я За то, что мне не повезло? Уже давно пора забыть понятия: Добро и зло. Меня вы не спасли. По-своему вы правы. — Какой-то там поэт… Ведь до поэзии, до вечной русской славы Вам дела нет.

445

За столько лет такого маянья По городам чужой земли Есть от чего прийти в отчаянье, И мы в отчаянье пришли. — В отчаянье, в приют последний, Как будто мы пришли зимой С вечерни в церковке соседней, По снегу русскому, домой.

446

До нелепости смешно — Так бесславно умереть, Дать себя с земли стереть, Как чернильное пятно! Ну, а все же след чернил, Разведенных кровью, — Как склонялся Азраил Ночью к изголовью, О мечтах и о грехах, Странствиях по мукам — Обнаружится в стихах В назиданье внукам.

447

Отчаянье я превратил в игру — О чем вздыхать и плакать в самом деле? Ну, не забавно ли, что я умру Не позже, чем на будущей неделе? Умру, — хотя еще прожить я мог Лет десять иль, пожалуй, даже двадцать. Никто не пожалел. И не помог. И вот приходится смываться.

Август 1958 г.

448

Для голодных собак понедельник, А для прочего общества вторник. И гуляет с метелкой бездельник, Называется в вечности дворник. Если некуда больше податься И никак не добраться домой, Так давай же шутить и смеяться, Понедельничный песик ты мой.

Август 1958 г.

449

Теперь бы чуточку беспечности, Взглянуть на Павловск из окна. А рассуждения о вечности… Да и кому она нужна? Не избежать мне неизбежности, Но в блеске августовского дня Мне хочется немного нежности От ненавидящих меня.

450

Вечер. Может быть, последний Пустозвонный вечер мой. Я давно топчусь в передней, — Мне давно пора домой. В горле тошнотворный шарик, Смерти вкус на языке, Электрический фонарик, Как звезда, горит в руке. Как

звезда, что мне светила, Путеводно предала, Предала и утопила В Средиземных волнах зла.

Август 1958 г.

451

Вот елочка. А вот и белочка Из-за сугроба вылезает, Глядит, немного оробелочка, И ничего не понимает — Ну абсолютно ничего. Сверкают свечечки на елочке, Блестят орешки золотые, И в шубках новеньких с иголочки Собрались жители лесные Справлять достойно Рождество: Лисицы, волки, медвежата, Куницы, лоси остророгие И прочие четвероногие. …А белочка ушла куда-то Ушла куда глаза глядят, Куда Макар гонял телят, Откуда нет пути назад, Откуда нет возврата.

1958

452

Если б время остановить, Чтобы день увеличился вдвое, Перед смертью благословить Всех живущих и все живое. И у тех, кто обидел меня, Попросить смиренно прощенья, Чтобы вспыхнуло пламя огня Милосердия и очищенья.

453

Ликование вечной, блаженной весны, Упоительные соловьиные трели И магический блеск средиземной луны Головокружительно мне надоели. Даже больше того. И совсем я не здесь, Не на юге, а в северной, царской столице. Там остался я жить. Настоящий. Я — весь. Эмигрантская быль мне всего только снится — И Берлин, и Париж, и постылая Ницца. …Зимний день. Петербург. С Гумилевым вдвоем, Вдоль замерзшей Невы, как по берегу Леты, Мы спокойно, классически просто идем, Как попарно когда-то ходили поэты.

454

Бороться против неизбежности И злой судьбы мне не дано. О, если б мне немного нежности И вид на «Царское» в окно На солнечную ту аллею, Ту, по которой ты пришла. Я даже вспоминать не смею, Какой прелестной ты была С большой охапкою сирени, Вся в белом, в белых башмаках, Как за тобой струились тени И ветра ласковый размах Играл твоими волосами И теребил твой черный бант… — Но объясни, что стало с нами И отчего я эмигрант?

455

В небе нежно тают облака: Все обдумано и все понятно, Если б не бессонная тоска, Здесь бы мне жилось почти приятно И спокойно очень. Поутру Вкусно выпить кофе, прогуляться И, затеяв сам с собой игру, Средь мимоз и пальм мечтам предаться, Чувствуя себя — вот здесь — в саду, Как портрет без сходства в пышной раме. Если бы забыть, что я иду К смерти семимильными шагами.

456

Во сне я думаю о разном, Но больше все о безобразном, О том, что лучше промолчать, Когда вам нечего сказать, Что помнить следует об этом Зря разболтавшимся поэтам.

457

Поговори со мной еще немного, Не засыпай до утренней зари. Уже кончается моя дорога, О, говори со мною, говори! Пускай прелестных звуков столкновенье, Картавый, легкий голос твой Преобразят стихотворенье Последнее, написанное мной.

Август 1958 г.