Собрание Стихотворений

Соловьев Сергей Михайлович

1904

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

НА РАЗВАЛИНАХ

На петлях ржавых не скрипят ворота, И не блестит из-за прибрежных ив Пруд, превратившийся в стоячее болото, — Когда-то синевой сверкающий залив. Заглохли цветники, и розы одичали, В шиповник превратясь. Одни ползут вьюны, Да высоко стоят кусты ивана-чая У истлевающей разрушенной стены. Где прежде дом стоял, трех поколений зритель, Крапива разрослась на грудах кирпича… Но в рощах, как и встарь, летает дух-хранитель, Слова утешные мне на ухо шепча. Зеленый, влажный мир! Когда-то заколдован Ты предо мной лежал, и, к этим берегам Магическою силою прикован, Я гимны пел твоим богиням и богам! Я взором пил лазурь в тени глухого сада, Молясь на бабочек, на изумрудный мох… Из каждого дупла смеялась мне дриада, И в каждом всплеске волн я слышал нежный вздох. Примолкли вы теперь, растительные души, Ловившие меня в мгновенный плен… Чем далее иду, тем диче все и глуше. Трава доходит до колен. И, устремляясь

вверх от мусора и глины, Как бы навек презревши прах, Купают ели-исполины Свои вершины в небесах. Суровые друзья, вы верно сторожили Приют семейных нег, искусства и наук, Где мой отец, мой дед, уснувшие в могиле, Страдали, мыслили — теперь идет их внук. Иссякли родники, на месте роз — шиповник, Одни лишь вы остались те ж. И на свиданье к вам пришел я, как любовник, Под сумрак ваш, который вечно свеж. Нетленна зелень вашей хвои. И как слеза чиста прозрачная смола На вековой коре. Крушенье роковое Лишь ваша мощь пережила. Так и в душе моей ни роз, ни струйной влаги, Но из развалин, глины и песка, Как вы, могучая и полная отваги, Восходит мысль в лазурь, за облака.

4 февраля 1925, Надовражино

ПЕТЕРБУРГ

Отбушевал пожар кровавый, И на туманной полосе Ты встал, как прежде величавый, В твоей развенчанной красе. Воспоминанье, ожиданье Иных торжественных времен… И двухвековое преданье Лелеет твой могильный сон. Здесь не гудят автомобили, Навек затих военный гром, И нежно золотятся шпили На небе бледно-голубом. Серебряный окутал иней Твои решетки и сады. Все та же четкость острых линий И запах ветра и воды. И пусть твой скиптр не блещет боле, И смолк веселый шум двора, — Ты дышишь весь железной волей И устремленностью Петра. Чернеют волны, ветер плачет, Но самой бездны на краю Твой Медный Всадник так же скачет, Копытом придавив змею. Над топью финского болота, Во мраке северных пустынь, Мерцает храмов позолота И призрак мраморных богинь. Как волны Стикса в мгле Эреба, Нева не отражает звезд, Но ангел указует в небо, Над городом поднявши крест. Нет, ты не проклят, не оставлен: Ты ждешь, прекрасен и велик, Когда пред миром будет явлен России исполинский лик.

26 октября 1926 Крюково

ГОЛУБИ

Весна, и снег растаял в желобе. Синеет небо. Вот взвились, Летят серебряные голуби, Пронзив улыбчивую высь. Летите, белые! Мгновение — И в небе ваш растает след. Вам, вам — мое благословение, Мой грустный, ласковый привет! О, если б мог оставить тело я И кануть в синей глубине!.. Летите, юные, летите, белые, К благословенной стороне.

1906

СМЕРТЬ ПТИЧКИ

Взял умиравшую птицу я в руки, Видел я трепет последний крыла, Было в глазах выражение муки, Свесив головку, она умерла. Наземь сложив еще теплое тело, Долго и молча смотрел я в тоске… Небо сквозь ветви дерев голубело, Облак недвижно застыл вдалеке. Ветер над мертвою пел свои ласки, Пух ее перьев слегка подымал, И бесконечные милые сказки, Старые сказки лесные шептал. Листьями пахло гнилыми. В древесной Выси ходил несмолкаемый свист. Ярко желтея в лазури небесной, Падал, кружился сорвавшийся лист.

1906

ВОЗВРАЩЕНИЕ КОШКИ

Как возили навоз Осенним деньком, Возле белых берез, За самым гумном, Закинули кошечку — Золотенькую мордочку. А как Марья домой пришла, Тоска ее злая взяла: Зачем закинула кошечку, Закинула золотенькую мордочку, Пустила ее на все четыре сторонки. Заливаются слезами девчонки: Не с кем теперь побегать-поиграть, Некому щелчков надавать, Некого молочком попоить! Только вот в один из темных вечеров, Под самый, кажись, праздничек Покров, Слышит Лизутка: скребется в дверь, Должно быть, какой заблудший зверь. Слезла Сашка с печи, говорит: «Лизутка, Пойдем-ка вдвоем, чтоб не стало жутко, — Посмотрим, кто к нам во двор залез: Коли серый волк, то прогоним в лес, Коль чужой щенок, хлебца дадим, Коль котеночек, молоком напоим!» Вышла в сени со свечой Лизутка, Да как крикнет: «Маменька! Маменька! Это кошечка наша дорогу нашла, Наша золотенькая мордочка пришла! Это она во дворе помурлыкивает, Золотым усом подергивает, К ногам моим ластится, На мои руки просится!» Ну Марья с кошкой возиться, За хлебом по столу рыться: «Подставляй-ка, Лиза, корытце, Наливай молока!»

1906

«То не Феб в прелестной свите…»

То не Феб в прелестной свите К милой нимфе собрался: Осаждает дядя Витя И деревни, и леса. Он заходит в огороды, Целый день лежит в стогу, Дядя Витя — сын природы — Спит с цветами на лугу. С диким взором, в панталонах, Коим скоро сорок лет, Он бежит в лесах зеленых, Спрятав деньги за жилет. С резвой прытью жеребенка Скачет он через плетень И зовет: ко мне, Аленка, И все бабы деревень. И, принесши в дар Венере Два тяжелых пятачка, Направляется к квартере Многочадного дьячка. От любви, как зверь, он стонет, Увидав сей милый дом, Но его ухватом гонит Дочь Платона со стыдом.

1916

ИЗ ПИСЬМА НА ВОЛЫНЬ

Я

помню тот осенний день, Когда я въехал в Коростень, Там в голубеющих волнах И на гранитных ступенях Блестел княгини Ольги след. Согласно былям древних лет Вся та прибрежная страна Купальней Ольги названа. Тем берег девственен и свеж И та ж волна, и рощи те ж, Какие были в дни древлян. Светало. Утренний туман Редел и таял. Предо мной Непроницаемой стеной Тянулся обнаженный лес На фоне сумрачных небес. Мелькали часто там и здесь Лесные козы. Словно весь Тот лес зверьем наполнен был. Так близко тихий лось бродил, Что только стук моих колес Его смутил, и меж берез Он скрылся. Ну же, погоняй! Доносится собачий лай, И близок, близок дом родной, Где я усталою душой Хочу недельку отдохнуть. Вот дом и сад. Окончен путь. ………………………. Небес померкших бирюза Уже косой бросала луч. Тяжелый повернувши ключ, Мы в храм вошли. Кадильный дым Еще дышал, а там, за ним Сиял далеко впереди С багряной раной на груди, Латинский, нежный Иисус. Созданья итальянских муз — На потолке и на столах, И на открытых алтарях, Точа чуть слышный аромат, Полуувядшие, стоят Цветы — невинный дар сердец, И надо всем тройной венец Тиары папской вознесен… О, дивный, невозвратный сон! ……………………………………. Я дверь костела распахнул, И подхватил нас дивный гул Органа, плакавшего с хор. Я к алтарю подъемлю взор: Ксендз, в ризе белой и простой, Стоит пред чашей золотой Как снег, белеют кружева. Вновь жертва тайная жива, И жрец дерзает вознести Над чашей Бога во плоти. Орган поет, орган гремит, Нетленная латынь звенит И весть доносится до звезд: Et Verbum caro factum est. …………………………………

1918. Дедово

ИЗ ПИСЬМА К ЕПИСКОПУ ТРИФОНУ

Сказав «прости» московским негам, Я путь направил в дальний край, Где меж холмов, покрытых снегом, Лежит село Большой Карай. Здесь край глухой и зарубежный. <За> много дней под пылью снежной Исчез дорог последний след, И падшей лошади скелет Один краснел пятном ужасным И предприятием опасным Казался путь пустынный мой Под колкой вьюгой ледяной. С утра метель шумит и воет, И валит пешехода с ног, И снежной пылью ровно кроет Чуть видные следы дорог. С какою жалобой унылой, Как мать над детскою могилой Метель рыдает в час ночной. Она, как тяжело больной, Всю ночь и мечется, и стонет. Проглянет бледно-мутный день: Не видно ближних деревень, И все однообразно тонет В пространстве сером, где слились Заборы, горизонт и высь… …………………………………… На тесном жертвеннике рядом Сверкают дискос и потир. Пшеницею и виноградом Опять богат Господний пир О, что для сердца заповедней, Чем эти ранние обедни В святых стенах монастыря, Когда несмелая заря Чуть брезжит в окна голубые, Сияет белый омофор И запах ладана, просфор, Вино, сосуды золотые, — Все, все о тайне говорит, И сердце радостно горит.

Декабрь 1918. Большой Карай

ПОСВЯЩЕНИЕ Отцу Мих Серг. сочинения «Евангелие Иоанна, как основание христианского догмата»

Прими мой труд. Над ним я много лет То радостно, то сумрачно-угрюмо Провел в тиши. Исполнен твой завет: Упорная, таинственная дума Оделась в плоть и приняла скелет. И вновь — ладьи у стен Капернаума, И в утра час средь весел и сетей С детьми на ловле дряхлый Заведей. Не даром ты над этой книгой горней Истратил годы лучшие свои, Когда душа светлее и упорней И путь украшен розами любви… В дни брачных гроз Любви и Слова корни Навеки ты внедрил в моей крови… Прими ж теперь колосья поздней жатвы: Я не нарушил верности и клятвы. Не снова ль кровью искрится вино? Не снова ль пир и ликованье в Кане? И за звеном смыкается звено В цепи годов, и в голубом тумане Встает твой лик, потерянный давно, На юности и отрочества грани, И переплыть житейский океан Дает нам весла рыбарь Иоанн. Как по утрам бывало мне желанно Со словарем беседовать в тени, Смотря, как блещет вечный снег Мон-Блана Над тесным дном ущелья Шамуни! Как мы с тобой читали Иоанна В стране лучей теперь воспомяни Как после чтенья, светлый и могучий, Ты вел меня, сквозь черный лес, на кручи. Оставлен дом, ущелье позади, И ледников кристальные громады Лазурной лентой вьются посреди Еловых чащ, где мчатся водопады… И сердце разгорается в груди, А снежный блеск слепит и тешит взгляды. Пусть ломит ноги, пусть струится пот: Опять идем без устали вперед. Да, мы с тобой бывали на вершине, Где редко ходит смертного нога, Там нет травы и под немой пустыней Лишь вечных гор сияют жемчуга. там ждали мы неведомой святыни, Страны чудес искали берега. Вверху — Таир, у ног — обрывы, бездны, И с каждым шагом крепнет хлад железный. Пошли же мне тот горный чистый хлад, Очам душевным даруй взор орлиный, Дай силы мне не отступить назад В греховной ночи дымныя долины, Чтоб впереди, не ослепляя взгляд, Зажегся свет, превечный, триединый, И передать я бедной речью мог Язык громов, что слово было Бог. И, золотое миновав преддверье, Пред коим смолкла демонов гроза, Пойдем с тобой в Вифанию, к пещере, Где просияла Божия слеза, Чтоб нас навек слила в любви и вере Христовой плоти чистая лоза! Отец, я не забыл твоих уроков, Я жду тебя, не испытуя сроков.

Июль 1918 г. Дедово

«Амброзией и нектаром богов…»

Амброзией и нектаром богов Питал ты нас, когда мы были юны. О, как в руках твоих звенели струны Латинских лир из сумрака веков. Лукреция язвительных стихов Огонь и Цицероновы перуны… Народа речь цвела фиалкой юной У девственных умбрийских родников. Года прошли. Ты видишь с нами всеми Развалины дворцов и академий. Увенчан серебристой сединой, Шалуньи Лесбии ты помнишь слезы. Катулл и Плавт и этою весной Античные тебе срывают розы.