Собственность и процветание

Бетелл Том

Современные общества обычно представляют собой смесь разных форм собственности. «Оптимальная смесь», как указал Ричард Эпштейн, зависит от природы вещей [57] . При этом не обязательно придерживаться марксистской или либертарианской догмы. Как давно было известно римлянам, некоторыми вещами в силу их природы должно управлять государство, – к примеру, теми, что требуются для обеспечения обороны страны или для отправления правосудия и проведения законов в жизнь. Подобные блага представляют собой естественную монополию, потому что при попытке предоставлять их частным образом невозможно исключить их использование неплательщиками [налогов]. Поэтому предоставление их частным образом сопряжено с большими трудностями, если

только вообще возможно. Но большинство благ, как полагали и римляне, должны находиться в частной собственности.

57

Richard A. Epstein, “On the Optimal Mix of Private and Common Property,” in Property Rights, ed. Ellen F. Paul, Fred D. Miller Jr., and Jeffrey Paul (New York: Cambridge Univ. Press, 1994), 17–41.

Эти три формы собственности порождают абсолютно различные стимулы. Можно считать, что они «программируют» людей действовать по-разному. Поскольку они побуждают к разным типам поведения, то большой интерес для экономистов должны представлять и структуры собственности, установленные законом и обычаем. Экономическую науку можно определить как исследование тех выборов, которые делают люди в отношении ценных вещей. До недавнего времени, однако, экономическая теория уделяла мало внимания структуре законов и различию стимулов, порождаемых разными правовыми режимами.

Покойный Манкур Олсон, автор книги «Логика коллективных действий» (Mancur Olson, The Logic of Collective Action), исследовав сильно колеблющиеся темпы экономического роста во всех уголках мира, сделал вывод о том, что разнородность правовых режимов оказывает решающее влияние на их результаты. Он полагал, что экономисты пренебрегали этим фактором по очень простой причине – в силу недостаточности кругозора. Начиная с Адама Смита все ведущие экономисты были выходцами из стран, в которых существовали главные правовые предпосылки для реального экономического развития. Поэтому они принимали их как данность. Это было «грандиозной оплошностью, – признавал Олсон. – Экономическая теория была разработана, в широком смысле, в обществе определенного типа, то есть в демократическом обществе с защищенными правами и независимым судом, поэтому люди и не особо думали о значении этих вещей для экономической науки» [58] .

58

Манкур Олсон, интервью с автором, апрель 1991 г.

Отсюда следует, что если мы хотим понять экономическое поведение, характерное для какого-то общества, сначала нужно хотя бы в общих чертах узнать его законы. Экономисты порой были склонны полагать, что верно как раз обратное: экономика сама сформирует право. Кто прав? Истина в том, что влияние распространяется в обоих направлениях, но первое – влияние права на экономику – намного важнее. Течение реки влияет на очертания берегов, но если смотреть в корень, то именно рельеф местности определяет русло реки. И все же идея, будто экономика влияет на законы так же, как течение реки формирует ее берега, среди экономистов исторически пользовалось б'oльшим влиянием. Этой точки зрения придерживался Адам Смит, а Карл Маркс сделал ее популярной. Рассмотрим эту идею подробнее.

Технологические изменения ведут к изменению относительных цен, а в итоге дорожающие товары могут вызвать нужду в усилении правовой защиты. Очень может быть, что под действием такого рода экономических сил законы действительно изменятся. Именно такие изменения мы наблюдали в последние годы в области интеллектуальной собственности (см. главу 19). Но если смотреть глубже, то именно берега определяют течение реки, а существующие законы управляют поведением агентов экономической деятельности. Именно эта направленность влияния требует более подробного исследования.

Нам поможет аналогия с бейсболом. У этой игры очень жесткие правила, и понять игру можно только в свете этих правил. В то же время под влиянием

устойчивых веяний в игре правила порой меняются. Несколько лет назад круг питчера [59] немного понизили, так как возникло убеждение, что они слишком доминируют в игре. Это пример того, как игра изменяет правила. Но, чтобы понять, что происходит на поле сегодня, нужно знать действующие правила. Если на стадион придет иностранец, никогда не слышавший о бейсболе, и захочет понять, что происходит на поле, кому-то придется сначала объяснить ему правила. Они и вправду складывались десятилетиями, но это можно при желании изучить потом. А главное здесь в том, что правила – своего рода «инфраструктура» того, что происходит на поле, и на которой строится игра.

59

Подающий в бейсболе стоит на прямоугольной плите, приподнятой над площадкой в среднем на 25 см. – Прим. перев.

То же самое справедливо и в отношении реального мира экономической жизни: чтобы понять, что происходит и чего не происходит в конкретной стране, сначала нужно узнать правила игры – действующие законы этого общества. После длительных поисков причин отсталости родного Перу и стран «третьего мира» в целом, бизнесмен и писатель Эрнандо де Сото пришел к выводу, что право издавна является «отсутствующим ингредиентом» экономического дискурса [60] . Зашедшие в тупик специалисты по экономическому развитию его просто не изучали.

60

Hernando de Soto, “The Missing Ingredient,” Economist, September 11–17, 1993.

Большинство экономических решений принимается без прямого влияния законов. Результаты бейсбольного матча точно так же не зависят от правил. Но игру и на стадионе, и в экономике ограничивают правила. Право – это совокупность ограничений, устанавливающих рамки, в которых люди могут преследовать свои интересы. Они принимают одни решения и уклоняются от других, потому что знают, что законно, а что нет и за что их похвалят, а за что – накажут. Пока нам не станут известны важнейшие особенности правовой структуры общества, все наши попытки предсказать экономическое поведение его членов обречены на неудачу.

Некоторым экономистам необходимость законов, защищающих собственность, казалась слишком очевидной, чтобы упоминать о них. Действительно, законы против воровства и грабежа существуют везде, и об их важности можно не говорить. Но есть множество промежуточных состояний. В мире, в котором мы живем, нельзя сказать, чтобы собственность, с одной стороны, полностью уважалась, а с другой – не существовала вовсе. Если законы против грабежа существуют на бумаге, но применяются лишь выборочным образом, как это, к примеру, происходит сегодня в гетто центральных районов некоторых американских городов, этого хватит, чтобы заглушить экономическую деятельность в таких местах. Несколько лет назад сторонников «экономики предложения» критиковали за пропаганду идеи, что для создания зон активного предпринимательства достаточно сокращения налога на доход от прироста капитала, тогда как основная проблема состояла в том, что эти районы были попросту опасны.

В некоторых странах «третьего мира» правительственные чиновники даже при существовании законов против воровства могут безнаказанно присваивать чужое имущество. В таких условиях, как это было, например, в бывшем Заире, экономический рост представляется невозможным. Или возьмем влияние разорительных налогов. Они тоже угнетают экономическую активность. Короче говоря, между «защищенной» и «незащищенной» собственностью есть много промежуточных состояний. Как мы уже видели, собственность можно расчленять, измельчать и расщеплять. Это делается разными методами, с согласия владельцев или без их согласия, и такая практика имеет прямое отношение к перспективам экономического роста.