Собственность и процветание
Шрифт:
Здесь перед нами то, с чем мы далее будем сталкиваться вновь и вновь: неспособность понять истинную роль частной собственности в экономической жизни и приписывание ее пользы иному фактору, в данном случае – неуклонной суровости.
В начальный период делу мешало и то, что колонию воспринимали как базовый лагерь для завладения природными, уже имеющимися богатствами, а не как постоянное поселение, в котором следует создавать новое богатство. В «Правдивой искренней декларации» говорилось, что колония должна завоевать «жалкие презренные души, гибнущие в почти неодолимом невежестве» [88] . Но и сами колонисты мечтали о захвате чужих богатств. В этом отношении, однако, Виргиния не оправдала их надежд.
88
“A True and Sincere Declaration,” in Billings, Old Dominion, 14.
«Случай
89
Ibid., 27.
Решение Дейла выделить каждому мужчине в Джеймстауне по три акра земли привело к быстрому росту производства. В 1616 г. Джон Рольф уже мог написать: «Если до этого нам приходилось каждый год отправляться к индейцам, чтобы уговорить их продать нам зерна, из-за чего они относились к нам с большим презрением, то теперь дело совсем другое; они просят у нас – приходят в наши города, продают звериные шкуры, в которые они одеваются, чтобы купить зерно, – да, в прошлом году некоторые из их царьков заняли у нас четыреста или пятьсот бушелей пшеницы, а в уплату за это заложили нам свои страны целиком, и среди них есть такие, что немногим меньше, чем графство в Англии» [90] .
90
Andrews, Virginia, 67–68.
Колонисты случайным образом наткнулись на то, что и сегодня понимается крайне плохо: частная собственность – самый мирный из всех институтов, потому что побуждает собственников возделывать собственный сад и делать это производительно, а не сбиваться в армии, чтобы шарить по амбарам соседей. Соседние племена почти заведомо обречены враждовать между собой, если ни одно из них не учредило у себя частной собственности, и то же самое относится к соседним странам с централизованной собственностью (как во времена феодализма) или с централизованным планированием (как в ХХ веке). К 1616 году английские колонисты начали пожинать плоды, приносимые частной собственностью. Жившие рядом с ними аборигены, не знавшие этого института, закладывали «свои страны целиком», чтобы получить у колонистов эти плоды.
Плимут
Джеймстаун был организован английскими аристократами. Они дали большую часть денег на это предприятие и очень много на этом потеряли. Напротив, экспедиция в Массачусетс была организована на совершенно иных началах. Среди «авантюристов», как называли тогда инвесторов, не было знати. Более того, похоже, что в Плимуте инвесторы вернули свои деньги сторицей. Яков I знал о предложении организовать Массачусетскую колонию, и инвесторы получили «патент», или хартию, на создание «отдельной колонии». Но с самого начала ни у кого не было и мысли захватить чье-то золото или жить за счет труда индейцев. В 1620 г., когда патент уже был выдан, король спросил, как колонисты думают прокормить себя. «Рыбной ловлей», – ответил проситель, Роберт Нэнтон. «Похоже, Господь хранит мою душу, – откликнулся, как говорят, король. – Это честное занятие.
Этим и апостолы кормились!» [91]
Желая исповедовать свою религию по собственному разумению, в 1609 году пилигримы эмигрировали из Англии в Голландию, которая в то время была единственной страной в Европе, допускавшей свободу вероисповедания. Жизнь в Голландии они нашли во многих отношениях удовлетворительной. Но над страной постоянно висела угроза войны с Испанией, и к тому же они не желали, чтобы их дети становились голландцами. Они мечтали начать жизнь заново где-нибудь среди «обширных и безлюдных просторов Америки, плодородных и пригодных для жилья, но населенных лишь дикими людьми, которые рыщут там наподобие лесных зверей», как написал позднее Уильям Брэдфорд в своей «Истории поселения в Плимуте». Здесь пилигримы предполагали «заложить основу или хоть первые сделать к тому шажки для распространения Евангелия и проповеди Царства Христова в далеких странах» [92] .
91
William Bradford, Of Plymouth Plantation, 1620–1647, ed. Samuel Eliot Morison (New York: Knoph, 1952), 30, n. 2.
92
Брэдфорд
Родившийся в Йоркшире в 1590 году и в возрасте 30 лет попавший в Новый Свет Брэдфорд стал вторым губернатором Плимута (первый умер через несколько недель после прибытия «Мейфлауэра») и в первые годы колонизации был там самой важной фигурой. В своей истории он зафиксировал основные моменты отношений собственности в Плимуте и то, как они были изменены [93] . Его записи представляют собой единственный сохранившийся источник по этим вопросам.
Пилигримы знали о том, как тяжко пришлось первым колонистам Джеймстауна, но самые предприимчивые из них тем не менее были готовы двинуться через Атлантику. Однако первым делом они послали из Лейдена в Лондон двух эмиссаров, Джона Карвера и Роберта Кашмена, чтобы те получили у сэра Эдвина Сэндиса разрешение на создание поселения [94] . Разрешение им дали, но найти инвесторов было трудно. Наконец Карвер и Кашмен прислали в Голландию известие об успехе. Главным инвестором (синдиката) стал лондонский торговец железом по имени Томас Уэстон, которому впоследствии историки создали очень плохую репутацию. Его считают человеком недобросовестным и чрезмерно алчным, и он действительно начал изводить колонистов буквально с момента их прибытия в Новый Свет, браня за то, что от них не поступает никакого дохода. Кроме того, он без предупреждения присылал им новых поселенцев [95] .
93
Брэдфорд У. История поселения в Плимуте. М.: Художественная литература, 1987. С. 118–119.
94
Брэдфорд У. История поселения в Плимуте. М.: Художественная литература, 1987. С. 54.
95
William Bradford, Of Plymouth Plantation, 1620–1647, ed. Samuel Eliot Morison (New York: Knopf, 1952), 37, n. 2.
В защиту Уэстона, однако, нужно сказать, что он и более 50 других инвесторов шли на большой риск, вкладывая средства, которые в сегодняшних деньгах составили бы сотни тысяч долларов. Из-за больших потерь в Джеймстауне «венчурный капитал» в Лондоне почти иссяк. Точная сумма средств, вложенных в экспедицию «Мейфлауэра», неизвестна, но Уэстон и его партнеры к 1648 году выложили общим счетом 1800 фунтов (около 300 000 долл. на наши деньги). По оценке историка Сэмюеля Элиота Морисона «расходы на снаряжение “Мейфлауэра”, включая плату за аренду судна, закупки продовольствия и снаряжения, вряд ли превысили 1500 ф. ст.» [96] .
96
William Bradford, Of Plymouth Plantation, 1620–1647, ed. Samuel Eliot Morison (New York: Knopf, 1952), 37, n. 2.
В Лейдене ждали новостей из Лондона и опасались, что их представители, стремясь заинтересовать инвесторов, согласятся на невыгодные условия. Карвера и Кашмена предостерегали «не превышать своих полномочий», особенно настаивая на том, чтобы те не «давали за себя и за нас столь неразумных обещаний, как-то: отдать купцам при разделе половину домов и участков [в качестве дивидендов] и лишить людей ранее оговоренных двух дней в неделю, то есть не оставить им вовсе времени на собственные их нужды» [97] .
97
Брэдфорд. История поселения в Плимуте. С. 58.
И все же в конце концов Карвер и Кашмен приняли условия, по которым по истечении семи лет все следовало поровну разделить между инвесторами и колонистами. По словам Морисона, «семья, состоящая из мужа, жены и троих детей, отработав семь полных лет, получит ровно тот же дивиденд, что и капиталист, инвестировавший около 250 долларов». Некоторые историки утверждают, что капиталисты эксплуатировали труд пассажиров «Мейфлауэра». В каком-то смысле так оно и было. Но ведь они пошли на это по доброй воле, что и отмечает Кашмен в одном из писем в Голландию: «Разве они вовлекли нас в дело, разве они нас к нему понуждали? Разве не мы сами принимали все решения?» [98]
98
Брэдфорд. История поселения в Плимуте. С. 61.