Собственность зверя
Шрифт:
Но чуда снова не случалось. Не случалось даже заурядного ожидаемого прогноза. Ребенок оставался слабым, но стабильным. Развивался, но не был готов жить самостоятельно. У него будто не было ради чего отсюда выходить, и в мои картинки он не верил.
Прошла неделя, потом следующая. Мир все никак не хотел играть красками, заметенный сугробами за окном и внутри меня. Я перестала быть здесь пациентом, но оставалась жить в гостевой комнате. Хотя жизнью это вряд ли можно назвать. Стоило труда смириться с тем, что я снова жду, когда моя жизнь начнется… Вроде бы рукой подать,
— Эй…
Я обернулась, устало вздыхая. Джастис прошел ко мне и подал чашку кофе:
— Держи.
— Спасибо…
Он оперся на стол, сложив руки на груди, и прикрыл глаза. Мы почти перестали общаться. Первые дни он еще пытался отвлечь меня, таскал на улицу, заботился, но мне хотелось лишь одного — чтобы оставили в покое и тишине. Мне все больше нравилось смотреть на снегопад — как снежинки тихо падают на землю, бьются в стекло и носятся в завихрениях у окна. Почему-то тишина казалась важной, будто я хотела что-то услышать…
Сны больше не пугали — я ждала их не меньше, чем встреч с сыном. Только в них все вставало на свои места и казалось правильным — чужие касания успокаивали и согревали, и смотреть на бурю становилось не страшно.
— Сегодня все так же, — тихо сообщил Джастис. — Развивается нормально…
— Но сам дышать не хочет, — закончила я обреченно. Он промолчал. — Джастис, мне не станет лучше… Не надо ждать.
— Я не жду. Я просто хочу быть рядом. Это мой выбор.
Чашка невыносимо нагрела руки, и я отставила ее на столик, хоть это и выглядело отказом от его заботы.
— Ждешь. Я же знаю.
— Чего мне ждать?
— Что что-то изменится…
— Изменится, — упрямо возразил.
— Мне уже кажется, что нет. С ребенком что-то не так. И никто не знает, что именно…
— Дай ему время. Ты устала — это нормально.
— А если нет? — я медленно поднялась, глядя в его глаза. — Долго ты будешь меня успокаивать?
— Сколько понадобится, — решительно взглянул на меня.
— Не надо.
— Хочешь тонуть в горе в одиночку, — нахмурился он.
— Да, хочу, — разозлилась я.
— Нет. Пока твой ребенок в больнице — я буду тут. Поняла?
Я только сглотнула ком в горле, опуская глаза. Кого я обманываю? Я же совсем упаду духом без него, но использовать его — еще хуже.
— К тебе Нира пришла, — тише добавил он. — Вернулась вчера в Аджун.
Новость о приезде подруги вселила надежду, что радоваться я еще умею. Она встретила меня с улыбкой, по которой я, как оказалось, искренне скучала, а стоило почувствовать ее объятия, я расплакалась прямо в коридоре.
— Малышка, — гладила она меня по голове, утащив в комнату. — Джастис говорит, с ребенком все хорошо.
— Только дышать он не хочет, — выла я.
С Нирой оказалось легко расклеиться и отдаться эмоциям на полную, и я позволила себе их на всю мощь.
Полчаса спустя я сидела, опустошенная, на кровати с распухшим от слез лицом и чашкой горячего травяного чая, а Нира рассказывала о поездке в Смиртон. Глаза ее при этом виновато, но все же блестели.
— Давай уже, — шмыгнула я носом, улыбаясь. —
К счастью, чувство вины за счастье вспыхнуло лишь не секунду в ее взгляде.
— Гордон сделал мне предложение.
— Ух ты! — искренне восхитилась я. — И что ты?
— Я согласилась. А завтра хочу познакомить их с братом.
Мда, нелегко ей будет. С другой стороны, если Гордон выдержит Рэма, значит, действительно достойный кандидат.
— Я хочу, чтобы ты тоже пришла, — вдруг сложила бровки домиком Нира, а я так и застыла, не зная, что ответить. — Пожалуйста… С тобой мне будет не так страшно.
Я никогда еще не выходила из больницы дольше, чем на время прогулки по парку и окрестностям. Мне все казалось, что с малышом что-то случится без меня. Но ничего не случалось… Я будто и не нужна была ему.
— Хорошо, — выдохнула.
— Спасибо! — Нира обняла меня благодарно. — Завтра за тобой заеду в двенадцать.
***
С раннего утра до полудня я провела с ребенком, поглядывая то на него, то на монитор ноутбука. Недавно на глаза мне попались фотографии одного очень известного фотографа, путешествующего по Северу — Адама Нолдриджа. Критики высоко отмечали его работы, которые часто занимали обложки самых известных научных журналов, потому что такого севера никто до него людям не показывал. Он бывал в таких местах, о которых мало что известно — люди туда не добираются. При этом самого фотографа никто никогда не видел.
В одном из интервью главный редактор журнала «Уорлдгайд» обмолвился, что, скорее всего, Адам — оборотень и житель тех мест. Иначе удачливость фотографа ничем не объяснялась. Но никто не спешил удешевлять его заслуги, потому что справиться с техникой при таких низких температурах непросто, добраться до столь захватывающих видов — тоже. Умелец как-то изгаляется таскать все на себе, оборачиваясь зверем, и это делает его еще более примечательной личностью.
История этого загадочного фотографа захватила меня не на шутку. Я часами засматривалась на его работы, потому что они напоминал мне, с каким восторгом прежде я думала о поездке на север. Глядя на фотографии, я будто оживала заново, а мой мир, наконец, играл, пусть и зачастую скудной ахроматической палитрой заснеженных полей и темной воды. Образ базы-живодерни наконец померк в моем уставшем сознании, уступив место другим более прекрасным впечатлениям. Мне даже стало казаться, что и сны мои поменялись — стали легче, свободней, уводили в знакомые теперь уже места и бескрайние просторы, которые существовали где-то в реальности, а не в моих кошмарах.
— Красиво, — послышалось хриплое позади, и я едва не захлопнула крышку лэптопа. — Ты как?
Джастис тихо прошел к столу, смотря на малыша в боксе.
— Нормально. Меня Нира пригласила к себе.
— Я в курсе, — устало протер он лицо. Наверное, таким вымотанным я его еще не видела. — Езжай, все будет хорошо.
— А с тобой когда все будет хорошо? — не выдержала я.
— Со мной все хорошо, — глянул на меня, слабо улыбнувшись. — Иди.
— Спасибо. Только если что — позвони.