Сочинения в 2 т. Том 1
Шрифт:
Он усмехнулся:
— И что тогда делает моряк?
— А что ему делать в отчаянии? Он спрашивает у грузчика: «Я был у тебя?» — «Да, был». — «Разговаривал с тобой?» — «Разговаривал». — «Значит, от этого ты не откажешься? И достаточно. А теперь я о нашей встрече такое напишу, что без опровержений тут не обойдется».
Он смотрел на меня пристальным, тяжелым взглядом.
— И вы способны на… такое?
— Способен.
— А если я запрещаю вам это?
— Я подчинен своему комбригу.
Прошли какие-то секунды. Мы смотрели друг другу в глаза. Ночь
— Ну, брат морячок, — вздрагивая плечами, с усилием сдерживая смех, молвил он удивленно, — это значит — «на абордаж»? Это значит — взять командующего в «клещи»? А не много ли вы, капитан, на себя берете?
— Очень немного, товарищ командующий. Только три колонки до подвала.
— Как это понимать?
Я вытащил из кармана газету, развернул, показал, что значат три колонки. Генерал, казалось, уже не слушал: он легонько постучал в стену, и тотчас в двери появился адъютант.
Сердце мое тоскливо екнуло: что они намерены предпринять? Адъютант — сама готовность к исполнению приказа, пристукнул каблуками.
— По вашему вызову, товарищ генерал…
Как-то по-будничному просто Черняховский спросил:
— Где остановился наш гость?
— У меня забронирована квартира, товарищ генерал. Охраняется двумя автоматчиками.
— Где он столуется?
— Я уже позвонил в столовую штабных полковников.
— Разве он прибыл в штаб?
— Нет, в командировочном предписании указано, что капитан прибыл к вам, товарищ генерал, лично.
— Значит, питаться за моим столом, — строго сказал Черняховский. — Это и на дальнейшее запомните. Мой гость, понимаете?
— Есть, запомнить на дальнейшее, товарищ генерал. Разрешите указать товарищу приезжему его квартиру?
Черняховский кивнул и взял трубку телефона.
Торопливо набросив полушубок и спускаясь рядом со мной по лестнице, майор спросил уже дружески;
— А почему вы сразу не намекнули мне, что у вас особой важности письмо?
— Признаться, я и сам не читал его.
Он не поверил, усмехнулся.
— Ой ли? Ладно, это ваше дело, я должен был бы и сам сообразить.
Мы вышли на улицу села, перекрытую высокими сугробами. Яблоневый сад за плетнем, весь прохваченный инеем, цвел, как в мае. Синеватые дымки взлетали над трубами хат, и в соседнем дворе музыкально поскрипывал колодезный журавль. Неподалеку от колодца, на коньке двухскатной голубятни, чинно и вежливо рассаживались в ряд розово-пятнистые голуби, прихорашиваясь, радуясь первому яркому солнышку.
Чуткая тишина заснеженных садов, синие тени хат на утоптанных тропинках, и тут же мальчонка на саночках, и голуби, пригревшиеся на своем игрушечном домике, — все было вокруг в те минуты как мимолетный снимок далекого мирного мира. Но что-то уже случилось, что-то неприметное и неотвратимое, — воздух как будто потяжелел, и вот ощутимо качнулся, сдвинулся, ударил волной, и, как в кино, когда показывают
Что-то мягко упало к нашим ногам, и майор поспешно наклонился. Грохот разрыва еще катился по закоулкам села, будто по гулким ступеням.
— Жаль, — сказал майор. — Добрая голубка… — И осторожно расправил розовое и нежное, покорное крыло.
Он тут же разрыл сугроб и сравнял его над голубкой. До отведенного мне жилья мы дошли молча. Время приближалось к полудню. На перекрестке догорала старая хата; пожар не тушили, нечего было тушить. Снег вокруг был чист и пятнисто-розов, как голубиное крыло.
Ходики на стене показывали два, когда ко мне осторожно постучался часовой, молоденький, улыбчивый солдат; он сказал, что пора и подкрепиться, и, подождав, пока я собрался, размашисто зашагал впереди по заснеженной тропе.
Черняховский квартировал в небольшом пригожем домике, неподалеку от школы.
Двери открыл сам командующий: на плече полотенце, в руке мыльница.
— Вот и порядок! — улыбнулся он и, кивнув на умывальник, передал мне полотенце и мыльницу. — Люблю точность во всем. А сейчас наш чудесник, орловский специалист, угостит нас такими пельменями, каких на всем полушарии не найдете.
Что-то неуловимо и явственно переменилось в его облике, он словно бы сбросил невидимую ношу и стал гостеприимным хозяином в простой «домашней» обстановке.
Усаживаясь напротив Черняховского за стол, я положил перед собой подаренные секретаршей два карандаша. Движением почти незаметным он тут же положил рядышком и третий.
— Пожалуй, теперь достаточно? Ну вот, морячок смеется, а ведь вопросов у него, наверное, тысяча? Но и в тысяче обязательно есть главный. Может, с него и начнем?
— Во-первых, Иван Данилович, скажу вам, что мне запомнится эта простая и добрая встреча.
Он терпеливо вздохнул.
— На Востоке принято начинать с комплиментов. Оставим их для повара. Он заслуживает. Во-вторых, вам повезло: у меня нашлось немного времени. А в-третьих, встреча самая обычная, и в том, что она состоялась — виноваты вы.
— Что ж, если виноват, — не каюсь. Но все же, почему… виноват?
— А потому, что вызвал у «грузчика» сочувствие. Действительно, подумал «грузчик», человек разыскивал, добирался на «перекладных», мерз в своей шинелишке, а там, смотри, «капитан» не разберется и, действительно, спишет «морячка». Это хорошо, когда человек прямо, бесхитростно подходит к делу. Не терплю изгибов и выкрутасов. Дело у вас, газетчиков, большое и важное, и мы, фронтовики, обязаны вам помогать. Правда, не всегда удается выкроить минуту, но уж если выкроил — говорить приходится обстоятельно, чтобы при разборе боевой операции, например, вашему брату не доводилось прибегать к «художественному домыслу». Быть может, он уместен в романе, но военная корреспонденция — дело строгого факта. Согласны?