Сочинения в 3 томах. Том 3: Остров Тридцати Гробов. Графиня Калиостро. Необычайные приключения Арсена Люпена

Леблан Морис

Продолжая говорить, молодой человек принялся указывать на лежащие на столе предметы:

— Стало быть, «вчера, между девятью вечера и полночью». На этом обрывке газеты вчерашняя дата и надпись «вечерняя газета». К тому же вот здесь — видишь? — остаток приклеенной желтой бандероли, которой оборачивают газеты, рассылаемые по подписке и приходящие с девятичасовой почтой. Итак, после девяти вечера «хорошо одетый господин» — обрати внимание: у края осколка стекла есть дырочка для шнурка, это был монокль, а монокль — принадлежность весьма аристократическая; так вот, «хорошо одетый господин зашел в кондитерскую» — на этой коробке из тонкого картона видны остатки крема от меренг и эклера, которые в ней лежали. Господин с моноклем и коробкой встретился с молодой особой; ее алый шарф указывает на то, что одета она

была эксцентрично. Встретившись с нею, он, по неизвестным пока мотивам, несколько раз ударил ее ножом, после чего задушил с помощью этого шелкового шарфа. Достань свою лупу, старший инспектор, и ты увидишь более темные красные пятна: вот здесь шарфом обтерли нож, а здесь кто-то схватился за него окровавленной рукой. Когда преступление было совершено, наш господин, чтобы не оставлять улик, достает из кармана, во-первых, газету, которую он выписывает и которая, судя по тексту на этом клочке, посвящена бегам — узнать ее название труда не составит. Во-вторых, он достает веревку — из такой веревки плетут бичи; оба эти обстоятельства доказывают, что наш человек интересуется бегами и сам занимается лошадьми — не так ли? Затем он собирает осколки монокля, шнурок которого порвался во время борьбы, и отрезает ножницами — видишь, здесь следы ножниц — испачканный кровью конец шарфа, оставляя другую его часть в судорожно сжатых руках жертвы. Коробку от пирожных он сминает в комок. Собирает еще кое-какие обличающие его вещи, которые потом утонули в Сене — нож, например. Заворачивает все в газету, обвязывает пакет веревкой и для тяжести привязывает хрустальную чернильницу. Минуту спустя пакет падает на палубу баржи. И все. Уф, даже жарко стало! Что скажешь?

Люпен взглянул на Ганимара, чтобы узнать, какое впечатление произвела на инспектора его речь. Ганимар молчал.

— Ты поражен до глубины души, — расхохотался Люпен, — но вместе с тем осторожничаешь. «Какого черта Люпен передает это дело мне, вместо того чтобы заняться им самому, настигнуть убийцу и содрать с него три шкуры, если тот ограбил жертву?» Вопрос вполне правомерный. Но… тут есть одно «но»: я занят. Дел у меня просто по горло. Ограбление в Лондоне, еще одно в Лозанне, подмена ребенка в Марселе, спасение молоденькой девушки, которой грозит смерть, — все это свалилось на меня одновременно. Вот я и сказал себе: «А что, если передать это дело моему милому Ганимару? Теперь, когда оно наполовину распутано, он прекрасно с ним справится. А какую услугу я ему окажу! У него будет шанс отличиться». Сказано — сделано. В восемь утра я выслал тебе навстречу субъекта с апельсиновыми корками. Ты попался на крючок и в девять, дрожа от возбуждения, был здесь. — Люпен встал, слегка нагнулся к инспектору и, глядя ему в глаза, отрубил: — Все, точка. История закончена. Вскоре ты, видимо, узнаешь имя жертвы — какой-нибудь танцовщицы или певички из кабаре. Кроме того, весьма вероятно, что преступник живет неподалеку от Нового моста, скорее всего, на левом берегу Сены. Вот тебе все вещественные доказательства. Я тебе их дарю. Трудись. Себе я оставлю только этот кусок шарфа. Если тебе понадобится шарф целиком, принеси мне другую его часть — ту, что будет найдена на шее у жертвы. Принеси ее мне точно через месяц, день в день, то есть двадцать восьмого декабря в десять утра. Ты обязательно найдешь меня здесь. И не бойся: все это серьезно, мой друг, клянусь. Никакого надувательства. Можешь двигаться дальше. Да, кстати, еще одна подробность, довольно важная: когда будешь арестовывать типа с моноклем, имей в виду, что он левша. Прощай, старина, желаю удачи!

Люпен сделал пируэт, отворил дверь и исчез, прежде чем Ганимар успел на что-либо решиться. Он вскочил и бросился следом, но тотчас же убедился, что ручка двери не поворачивается, по-видимому, замок был снабжен каким-то механизмом, которого инспектор не знал. Выломать замок ему удалось минут через десять, столько же ушло на замок в прихожей. Когда Ганимар оказался внизу, догнать Арсена Люпена никакой надежды не оставалось.

Впрочем, он об этом и не помышлял. Люпен внушал ему странное и сложное чувство: туда входили и страх, и злоба, и невольное восхищение, и даже смутное предчувствие, что, несмотря на все свои усилия, несмотря на самое настойчивое стремление, с таким противником ему не сравняться. Он преследовал его по долгу службы

и из самолюбия, но постоянно боялся, что этот опасный мистификатор оставит его в дураках и отдаст на осмеяние публики, всегда готовой потешиться над его злоключениями.

Вот и история с красным шарфом казалась ему весьма подозрительной. Во многих смыслах интересной, это бесспорно, но очень уж невероятной! Да и логичные на первый взгляд объяснения Люпена не выдерживали строгой критики.

— Нет, — проворчал Ганимар, — какая ерунда, куча ни на чем не основанных гипотез и предположений. Это не для меня.

Добравшись до набережной Орфевр, 36, он окончательно решил вычеркнуть это происшествие из памяти.

Когда он поднялся в помещение уголовной полиции, его остановил приятель:

— Шефа видел?

— Нет.

— Ты ему срочно нужен.

— Что еще?

— Отправляйся к нему.

— Куда?

— На Бернскую улицу, там ночью произошло убийство.

— А кто жертва?

— Толком не знаю… Кажется, певичка из кабаре.

— Вот черт! — только и пробормотал Ганимар.

Выйдя через двадцать минут из метро, он направился к Бернской улице.

Убитая, известная в театральном мире под кличкой Женни Сапфир, занимала скромную квартирку на третьем этаже. Следуя за полицейским, инспектор прошел две комнаты и очутился в спальне, где уже находились чиновники прокуратуры, которым было поручено следствие, начальник уголовной полиции г-н Дюдуи и судебный врач.

Оглядев спальню, Ганимар вздрогнул. На диване лежал труп молодой женщины, сжимавшей в руках обрывок красного шелка. В глубоком вырезе блузки виднелись две раны с запекшейся кровью. На искаженном, почерневшем лице застыло выражение безумного ужаса.

— Мои первые выводы вполне определенны, — сказал врач, закончив осмотр тела. — Жертву сперва дважды ударили кинжалом, а потом задушили. Явно видны признаки смерти от удушья.

«Вот черт!» — снова подумал Ганимар, вспомнив нарисованную Люпеном картину убийства.

— Но ведь на шее нет кровоподтеков, — возразил следователь.

— Задушить могли ее же шарфом, — заявил врач. — Видите, как она, защищаясь, обеими руками вцепилась в его конец.

— Но почему же остался лишь этот обрывок? — спросил следователь. — Где другая его половина?

— Вероятно, она была измазана кровью, и убийца унес ее с собой. Вот тут отчетливо видно, что шарф торопливо разрезали ножницами.

— Вот черт! — в третий раз процедил сквозь зубы Ганимар. — Эта скотина Люпен словно все видел, хотя здесь и не был!

— А мотив преступления? — задал еще один вопрос следователь. — Замки на мебели выломаны, содержимое шкафов вверх дном. Вы успели что-нибудь выяснить, господин Дюдуи?

— Я допросил прислугу и могу сделать следующие предположения, — ответил начальник уголовной полиции. — Убитая, которая славилась не столько своими вокальными талантами, сколько красотой, два года назад побывала в России, откуда привезла великолепный сапфир — судя по всему, подарок какого-то придворного. Женни Сапфир, как ее стали после этого называть, весьма гордилась подарком, однако из осторожности не носила его. Нельзя ли предположить, что сапфир и явился причиной преступления?

— А горничная знает, где убитая хранила камень?

— Нет, этого не знает никто. Беспорядок в спальне дает основания думать, что этого не знал и убийца.

— Горничную мы допросим сами, — объявил следователь.

— У вас какой-то чудной вид, Ганимар. — Отведя инспектора в сторонку, г-н Дюдуи спросил: — В чем дело? У вас есть подозрения?

— Никаких, шеф.

— Тем хуже. Нам нужен громкий успех. Таких преступлений совершено уже несколько, а преступника мы так и не нашли. На этот раз мы обязаны его отыскать, и как можно скорее.

— Трудное дело, шеф.

— Нужно. Послушайте-ка, Ганимар. По словам горничной, Женни Сапфир вела жизнь довольно размеренную и весь последний месяц, возвратившись из театра, то есть около половины десятого, принимала у себя некоего человека, который оставался примерно до полуночи. «Это светский человек, — утверждала Женни, — он хочет на мне жениться». Так вот, этот светский человек принимал все меры к тому, чтобы его не запомнили в лицо: проходя мимо привратницкой, поднимал воротник и надвигал шляпу на глаза. А Женни Сапфир до его прихода отсылала горничную. Этот тип нам и нужен.