Сочинения в двенадцати томах. Том 1

Тарле Евгений Викторович

Положение Вольфа Тона было одним из самых трудных, в какие только история ставит людей: это было положение революционера-педагога, революционера, видящего себя в необходимости с воспитательными целями говорить вполголоса, иметь задние мысли в переговорах не только с чужим, но и со своим лагерем. Для всякого, изучавшего хоть сколько-нибудь обстоятельно жизнь и дела этого человека, даже просто для читавшего один только дневник его и его процесс, совершенно ясно, что Вольф Тон зарезал бы и жену, и детей, и себя, не поколебавшись ни одного мгновения, если бы знал, что это обстоятельство как-нибудь выгонит из Ирландии англичан. Эта ненависть переливалась за борт, душила его и обусловливала все его поступки.

При подобных условиях Вольф Тон не в состоянии был, по-видимому, и применять к своим действиям иной критики, кроме, так сказать, чисто стратегической: вот почему все декламации насчет иезуитизма его действий, расточаемые некоторыми английскими историками, обличая благородство души своих авторов, являются в то же время довольно бесполезным занятием, если в виде главной задачи ставить себе выяснение общественных условий Ирландии накануне взрыва. Для нас тут важно установить, почему Тон не говорил всего, о чем он думал, в 1791, 1792, 1793 гг.? Не говорил потому, что боялся внести сразу же разброд в только еще предположенное, еще не начинавшееся дело объединения общенациональной оппозиции. Мало того: на обнародованную программу при всей ее умеренности он смотрел как на «пробный камень» для легальной вигистской оппозиции, с давних пор существовавшей в дублинском парламенте и тоже стоявшей за парламентскую реформу. «Они — не искренние друзья народного дела, — писал Тон в том же письме к Росселю о клубе вигов, — они боятся народа так же сильно, как боится его замок (т. е. лорд-наместник — Е. Т.)». Тон не верил им, презирал

их и думал, что если они не примкнут к его программе, то значит в душе они очень довольны своими протестантскими привилегиями и о католиках соболезнуют лишь на словах. «Примените пробный камень [5] ; если они выдержат испытание, хорошо, если не выдержат, то они лживы и притворяются, и чем скорее они будут разоблачены, тем лучше»., Тон действовал по зрело обдуманному политическому методу: искренно желающих того же, что и он, не распугивать резкими словами и формулировками, слишком решительными для еще не вполне назревшего революционного чувства, но вместе с тем без всякого замедления выяснить этим самым колеблющимся и не решающимся людям, что лучше им продолжать колебаться и не решаться, нежели попасть в руки таких деятелей, которые в душе желают свести к ничтожеству все планы политического переустройства и которые намерены отыграться соболезнующими словами и легкой фрондой от ненужного им решения грозной исторической задачи. Эти-то сознательные противники и казались Вольфу Тону тем опаснее, что они являлись уже вполне сформированной группой, имевшей влияние и располагавшей громкими именами. Нужно заметить, что Тон был неправ относительно некоторых отдельных лиц этой группы, но совершенно справедлив в оценке большинства. Напрасно только Тон боялся, что громкие имена парламентариев составляют серьезную опасность для нового общества, к которому они не примкнут: он тогда, в конце 1791 г. и начале 1792 г., еще мало знал свое поколение, тех людей, каких судьба послала ему в помощники. Например, один Самуэль Нильсон, сопутствовавший Тону с первых же его шагов, сам по себе стоил целого отряда агитаторов. Он неутомимо разъезжал по северным и центральным округам Ирландии, где война между католиками-дефендерами и пресвитерианами («предрассветными парнями») кипела по всей линии, и не переставал увещевать дерущихся, указывая им на более, по его мнению, целесообразное употребление сил. Кое-где Нильсону и Вольфу Тону удавалось действительно умиротворить эти междоусобицы, что и вызвало неодобрительное внимание таких, казалось бы, патентованных охранителей всеобщего спокойствия, как вице-король, его губернаторы и знатные лорды. Так, в августе 1792 г. лорд Дауншайр, воспользовавшись тем случаем, что Тон и Нильсон явились к нему с прямым указанием на безобразия «предрассветных парней» и на благосклонное к ним отношение властей, горько упрекал обоих своих посетителей, говоря, что во всем виноваты католики, которые сами заводят смуту, а потом обижаются, когда патриотические граждане их колотят; что наконец у католиков уже есть целая вооруженная армия (законопреступным образом составившаяся). Вольф Тон не был создан для успокоения начальственных тревог; он подтвердил, что действительно вооружение у католиков имеется, ибо нужно же им защищаться, когда на них нападают, но что если бы правительство на самом деле хотело их защищать от насилий «предрассветных парней», то порядок мгновенно воцарился бы.

5

Apply the touchstone… etc.

Тон с Нильсоном, конечно, и к лорду Дауншайру ходили исключительно с агитационными целями: понимали же они, что английское правительство, уже почуявшее следы действий новой организации, уже заметившее ускорение темпа революционизирования страны, не может не обратиться с удвоенным жаром к своему действительно серьезному, действительно капитальному средству: к средству натравливания пресвитериан на католиков с целью помешать их объединению на почве борьбы против Англии. Но им было важно разоблачить лорда Дауншайра и ему подобных так, чтобы самые слепые увидели, в чем тут дело. Это им и удалось и всегда удавалось, ибо нужно же было Дауншайру оправдать как-нибудь явное попустительство английских властей творимым безобразиям, и ввиду полной невозможности логически склеить тут хоть какое-нибудь извинение он либо говорил смешные неправдоподобности (что было для его собеседников очень хорошо), либо проговаривался (что было еще лучше). Счастливые времена отсутствия организованного противодействия политике натравливанья, времена отсутствия систематического ее разоблачения — проходили. Сознательные, угадывающие и не устающие враги вставали перед Вильямом Питтом.

7

Нильсон был всегда склонен к литературным занятиям и прежде всех пришел к заключению, что пока идеи общества «Объединенных ирландцев» не имеют для своего распространения специального органа, до той поры дело пропаганды не может считаться прочно поставленным. Идея встретила полную поддержку со стороны «общества» вообще и Вольфа Тона в частности. Новая газета («Северная звезда» [6] ) стала выходить в Бельфасте с 4 января 1792 г. под редакцией Нильсона и сделалась руководящим агитационным органом. Целью газеты, как указывалось в ее программных статьях, была проповедь необходимости коренной парламентской реформы на основе общего избирательного права и объединения ирландцев всех религий, а по мысли Вольфа Тона новый орган должен был сделаться главным распространителем известий о том, что делалось в эти годы во Франции, ибо, несмотря на отсутствие предупредительной цензуры как в Англии, так и в Ирландии, о быстро следовавших друг за другом событиях французской революции, подданные Георга III узнавали очень мало, очень поздно, очень плохо и в очень одностороннем освещении: нечто посильнее всякой цензуры было тому причиной. Французская революция с 1792 г. стала решительно непопулярна не только в аристократических кругах Англии, которые ненавидели и боялись ее с самого взятия Бастилии, но и в среде буржуазной, и общественное мнение Англии, подогреваемое к тому же национальным чувством ввиду призрака близкой и грозной войны с Францией, самым демонстративным образом обнаруживало свою вражду к французским делам и тенденциям. Ирландцы же заимствовали обыкновенно свои политические сведения из английских источников и хотя склонны были всякую английскую точку зрения принципиально отрицать именно в силу того, что она английская, но это мало помогало делу правильного и всестороннего ознакомления с революцией и ее принципами. Для Вольфа Тона уже тогда важно было «воздвигнуть Ирландию как независимую от Англии республику», а для воспитания страны в республиканских чувствах весьма существенным казалось знакомство с Францией, именно тогда превращавшейся в республиканскую страну.

6

Northern Star.

К великой радости Вольфа Тона передовое ирландское общество с сочувствием встретило и поддержало пропаганду, и в этом смысле «Объединенным ирландцам» оказали большие услуги сыновья одного банкира из Корка — братья Генри и Джон Чирсы. Они много путешествовали по Франции и успели познакомиться с выдающимися революционными деятелями, например с Роланом и Бриссо. Они вернулись в Ирландию как раз в то время, когда террор во Франции еще только начинался. Они видели самое светлое время революции, период грандиозных мечтаний о космополитическом братстве, о полнейшем возрождении общества, о всеобщей освободительной войне «народов против деспотов». Вернувшись в Ирландию, они примкнули к «Объединенным ирландцам» и усилили франкофильское течение в обществе. Братья Чирсы принесли обществу, в которое вошли, свое необыденное по тем временам образование (библиотека их была из лучших в стране), знакомства и связи, свою твердую волю и желание быть полезными. Враги сразу обратили на них свое полное внимание. В 1793 г. лорд-канцлер заявил в палате лордов, что братья Чирсы суть члены французского якобинского клуба и в качестве якобинских эмиссаров они состоят на жаловании и имеют миссию поддерживать брожение в Ирландии. Генри Чирс с негодованием опроверг это утверждение, а брат его собирался даже вызвать лорд-канцлера на дуэль: подобное обвинение не только затрагивало честь их, но оно в эту эпоху, т. е. в первую половину 1790-х годов, могло также скомпрометировать «Объединенных ирландцев» в тех ирландских общественных кругах, которые именно и предстояло еще завоевывать, которые колебались, боялись, не решались и гнали от себя мысль о союзе с Францией, мысль, фатально неустранимым призраком, с году на год все яснее и яснее выраставшую перед Ирландией.

Трудные и хлопотливые были эти годы (1792–1795) для Вольфа Тона. Пропаганда шла весьма деятельно, но все-таки не могла так скоро, как это желалось «Объединенным ирландцам», привести к окончательному результату. Редакция «Северной звезды» с Нильсоном во главе продолжала свое дело, несмотря на скудость средств и правительственные преследования, проявляя при всех злоключениях и препятствиях ту холодную энергию и упорство, которые так характерны для этого поколения. Временами Вольфу Тону действительно могло, по-видимому,

казаться, что вся игра ведется как-то в пустую, что несложные, до азбучности удобопонятные принципы «Объединенных ирландцев» изо дня в день толкуются устно и печатно где-то в молчаливо-безответном пространстве. Подобный период присущ всякой без исключения пропаганде, подобно тому как штиль присущ океанам. В данном случае и штилевой период был сравнительно непродолжителен, и перенести его сумели очень стойко. С самого начала своей политической деятельности Вольф Тон не переставал держаться мнения, что Ирландия для своего освобождения от Англии самым серьезным образом нуждается во французской помощи. Когда в начале 1793 г. вспыхнула наконец война между Англией и Францией, Вольф Тон с обычной трезвостью взгляда решил, что его делу может важную услугу оказать не фразеология французская о братстве всех наций (столь пленившая братьев Чирсов), а то несомненное стратегическое соображение, что Ирландия, перейдя на сторону французов, сделается для них удобным местом высадки, серьезной союзницей и грозной базой для дальнейшей наступательной войны против Англии. Продолжая вместе с тем сознавать, что говорить об этом вслух еще рано, Вольф Тон решил действовать так, как действовал бы всякий министр иностранных дел, исподволь начинающий разработку известного дипломатического плана, но вовсе не считающий необходимым оповещать об этом urbi et orbi.

В начале 1794 г. начались сношения между французской республикой и Вольфом Тоном через посредство некого Джексона. Французам важно было узнать в точности о состоянии умов в Ирландии, а Вольфу Тону — о том, насколько желательная для него высадка входит в военные французские планы. Но Вильям Питт не только говорил вдохновенно, мыслил вдохновенно, поступал вдохновенно, он и шпионил тоже вдохновенно; направляя всю разведочную энергию обыкновенно не на тот пункт, который уже объят пламенем открытой борьбы и где по логике вещей сыск уступает место вооруженной силе, а туда, где даже еще без определенных симптомов, путем чисто априорных заключений можно предположить возникающую опасность, Вильям Питт уже давно не переставал переводить глаза с Парижа на Дублин и обратно. Вместе с тем он превосходно понимал, где именно ему следует либо употреблять интеллигентных шпионов, либо совсем никого, т. е. при каких обстоятельствах от обыденных сыщиков можно ожидать одного только вреда и огорчений. Приехав по делу своей тайной франко-ирландской миссии в Лондон, Джексон отправился к одному юристу Кокэйну, горячо ему рекомендованному, и поделился с ним своими планами. Кокэйн тотчас же передал обо всем Вильяму Питту, который, воздержавшись от немедленного заарестования Джексона, дал Кокэйну дальнейшее поручение: поехать за Джексоном в Ирландию, чтобы проследить, с кем тот будет видеться и войдет в сношения. Ничего не подозревавший Джексон в сопровождении своего молодого спутника отправился в Ирландию. Здесь, за обедом у общего друга Леонарда Мак-Нелли он виделся с Вольфом Тоном, который и написал для передачи французскому правительству мемуар о положении Ирландии; был в сношениях с Джексоном также Гамильтон Роуэн, один из видных пропагандистов, хотя сношения эти и не носили непосредственного характера. Кокэйн исправно и регулярно доносил обо всем Вильяму Питту, и в апреле (1794 г.) Джексон был арестован в Дублине. Роуэну удалось бежать из ньюгэтской тюрьмы, где он сидел; суд над Джексоном, над которым повисло обвинение в государственной измене, был отложен, а относительно Вольфа Тона до поры до времени никаких мер не было принято вследствие отсутствия вполне ясных улик, ибо была захвачена копия, а не рукопись мемуара. Тем не менее он оставался под сильным подозрением и мог ожидать более года ареста со дня на день. В это время он проявлял усиленную агитаторскую деятельность, как бы боясь, что не успеет сделать до ареста того, что нужно. Правительство со своей стороны решило покончить с «Объединенными ирландцами», и 4 мая 1794 г. полиция напала в Дублине на собрание общества, разогнала участников, захватила все бумаги, и затем начались аресты. Это обстоятельство в связи с делом Джексона сильно смутило умеренную часть общества «Объединенных ирландцев». До сих пор они, во-первых, смотрели на себя как на ассоциацию, вполне легальную, а на Вольфа Тона как на человека, который, подобно братьям Чирсам, с негодованием мог бы опровергнуть всякое обвинение в сношениях с французским правительством.

Теперь дело круто изменилось. Началось отпадение более нерешительных элементов от общества, и перед Тоном встал вопрос, тем с большей настоятельностью требовавший от него разрешения, что он висел над агитатором с самого начала его деятельности, и который заключался вот в чем: будет ли ирландское общественное мнение на стороне решительной проповеди союза с Францией? Тон знал, что всякая отсрочка прямой и открытой постановки этой проблемы для него выгодна, ибо дает возможность усилить пропаганду в тех кругах, которые еще к подобной мысли не привыкли; и он, пока мог, скрывал свою программу. Но теперь, в 1794–1795 гг., обнаружилось ясно, что еще кто-то вполне разгадал его программу и спешит скомпрометировать ею «Объединенных ирландцев». Этот кто-то был Вильям Питт, который, не довольствуясь разгромом митинга 4 мая, арестом и преследованиями «Объединенных ирландцев» и всяческим раздуванием дела Джексона, одновременно, как оказалось, озаботился принять и другие меры для укрепления раскола среди своих врагов: вдруг разнеслись слухи, что правительство намерено сделать ряд уступок в пользу католиков и уравнять их в правах с протестантами. Вольф Тон сознавал всю тонкость этого шахматного хода Вильяма Питта; вот что писал ирландский агитатор о главной массе населения, о католиках, к которым он сам, протестант и республиканец, не принадлежал ни по религии, ни по убеждениям: «Если бы их не раздражала тирания каждый час и в каждом действии в течение всей их жизни, если бы они были свободно допущены к равному пользованию ирландской конституцией, они бы сделались по истинному духу их религии самыми мирными, послушными, преданными порядку и благонамеренными подданными (британской — Е. Т.) империи. Их гордое и старое дворянство и их духовенство склонялись даже скорее к феодальным, рыцарским и несколько торийским принципам, чем к демократии. Но общие страдания теперь соединили их в общей ненависти к правительству, в желании его ниспровержения». Вождь ирландских парламентских вигов Граттан, всеми силами желавший предотвратить восстание и, вопреки мнению о нем Вольфа Тона, действительно стремившийся к эмансипации католиков, посетил 15 октября 1794 г. Вильяма Питта и услышал из уст его обещание не противиться мерам, направленным в пользу католиков. Мало того: ирландским вице-королем был назначен граф Фицвильям, которого Питт отпустил из Лондона с прямым разрешением способствовать уравнению католиков в правах с протестантами. Фицвильям, убежденный сторонник эмансипации, только потому и поехал в Ирландию в качестве вице-короля, что из разговоров с Питтом он вывел вполне определенное заключение о желательности для Питта полной эмансипации католиков. «Иначе я бы никогда не взял на себя управления», — писал впоследствии Фицвильям графу Карлейлю [7] .

7

Cm. Daunt O’Neill W. J. Eighty-five years of Irish history, vol. I. London,1886, стр.22.

Когда разнеслись по Ирландии слухи о разговоре Граттана с Питтом, и когда был назначен новый вице-король, Вольф Тон не мог не видеть, что теперь уже его покинут не одни только нерешительные люди из общества «Объединенных ирландцев», но миллионы католиков, ради которых он вел всю игру и без которых он был бессилен. План всеобщего восстания с целью превращения Ирландии в совершенно самостоятельную республику получал со стороны Питта весьма серьезный удар. Общее ликование встретило нового вице-короля, и все страшно трудно дававшееся дело систематической революционной агитации разом увидело себя висящим как-то в воздухе, без почвы, без голоса. Это было хуже полицейского набега 4 мая 1794 г., хуже обысков и арестов, хуже всех пока бывших репрессалий, хуже потому, что лишало «Объединениях ирландцев» главных кадров их будущей армии, превращало их из представителей общенациональных чаяний и стремлений в кучку никому не интересных франкофильствующих теоретиков-республиканцев. Но Вольф Тон еще сохранял спокойствие; он многое умел, в том числе умел и ждать. И судьбе угодно было на этот раз сократить его ожидания и устроить одну из тех волшебно быстрых перемен декорации, когда историческая сцена в один миг становится совершенно неузнаваема и для зрителей, и для актеров.

8

8 февраля 1795 г. вице-королю Фицвильяму написано было из министерства письмо, в котором этого сановника уведомляли, что дело эмансипации католиков нужно совсем отложить для пользы государства. Почти тотчас же Фицвильям подал в отставку, и Ирландия узнала о непонятнейшей неожиданной перемене курса, установившегося с конца 1794 г. и с начала 1795 г. Конечно, смотря на службу не только с точки зрения формуляра к жалованья, Фицвильям и не мог оставаться в должности вице-короля после подобного неслыханно крупного кризиса, но он возмущен был главным образом еще и поведением Питта, который незадолго до того так положительно высказывался в пользу католиков и который прекрасно знал, что подразнить ирландцев надеждой и обещаниями и затем вдруг без всяких предисловий и приготовлений объявить о крушении их надежд и о лживости собственных обещаний равносильно прямой провокации восстания. Когда вице-король уехал из Дублина, его провожал как бы траурный кортеж: вместе с ним удалялись все чаяния мирного разрешения вопроса, владевшие большинством населения, и улицы столицы покрылись траурными флагами.