Сочинения в двух томах. том 1
Шрифт:
Для большей убедительности он добавил:
— Только привычный горный житель, как я, и может безнаказанно ходить здесь в ночное время. — При этих словах старика мысли мои невольно обратились к другой встрече, которая потрясла меня несколькими часами ранее. Я закрыл глаза, чтобы увидеть вновь неизгладимую в моей памяти картину; как живой, представился мне образ моей Мадлен — такой, какою я только что видел ее, быстро и в забытьи скользящей среди горной пустыни…
И в ту же минуту, в третий раз, получил я впечатление удара, только направленного теперь мне прямо в лицо: таинственная, необыкновенная сила заключалась в этом устремленном на меня внимательном взоре. Меня охватил прежний непонятный страх, и я сразу раскрыл глаза. Старик по-прежнему смотрел на меня в упор, но больше ничего особенного я не заметил. Нелепая мысль промелькнула у меня в голове: уж не читает ли мои мысли этот, по меньшей мере, странный человек… Может, каким-нибудь чудом он слышит их, как я слышу звуки его слов?..
По-видимому, он вдруг решился на что-то:
— Мой дом в двух шагах отсюда, — сказал он. — Может, вы переночуете у меня до рассвета? На дожде оставаться холодно; к тому же скоро уже полночь.
Я удивленно раскрыл глаза. Как — здесь, где-то поблизости, есть жилье?
Ему было понятно мое удивление и, утвердительно кивнув головой, он повторил:
— Совсем близко отсюда. Пойдемте!
Его слова звучали теперь как-то необыкновенно мягко.
Но в этом голосе мне слышались такие ноты, которым нельзя было не подчиниться.
И я послушно последовал за ним.
XII
Среди нагроможденных в беспорядке камней и густо-сплетенного кустарника человек с белой бородой подвигался очень быстро. Он пользовался своею палкой только для расчистки пути, раздвигая ею мастиковые кусты, загромождавшие нам дорогу. Я шел по следам, задыхаясь и с трудом поспевая за стариком.
Добрых четверть часа шли мы таким образом друг за другом. Внезапно обернувшись ко мне, мой провожатый сказал:
— Будьте осторожны, сударь! — Он показал мне концом своей палки куда-то вправо, на препятствие или неведомую опасность.
Я осторожно подошел и вдруг остановился в страхе, как вкопанный. В двух шагах от меня зияла ужасная пропасть; края ее так заросли высокой колючей травой, что со стороны ничего нельзя было заметить, и, очевидно, путник мог бы свалиться здесь в бездну раньше, чем самая мысль об опасности пришла бы ему в голову. Я должен был нащупывать почву, прежде чем поставить на нее ногу: земля так и обсыпалась, а внизу, по самому дну пропасти, по светлому каменистому руслу, бежала зеленоватая вода бурного потока. На почти отвесном склоне не виднелось ни малейшего выступа, за который можно было бы удержаться в случае падения. Сделай кто-нибудь лишний шаг у этого обрыва, и…
— Теперь налево, — сказал старик. — И он двинулся дальше, продолжая идти прежними крупными шагами. Я следовал сзади.
Местность приняла между тем странный и совсем незнакомый мне вид. Исчезли неровные и покрытые зарослью склоны ущелья «Смерть Готье», где покоился прах моего коня. Не видно было и скалистых утесов, вроде тех, по которым я взбирался, преследуя исчезавшую от меня Мадлен. Теперь начиналась долина с чуть заметным наклоном, только изрезанная вдоль и поперек отдельными громадами отвесных скал. Голые каменистые массы их, с почти правильными геометрическими очертаниями, резко выделялись среди окружавшей их более или менее ровной местности, сплошь поросшей дроком и кустарником.
Казалось, топором были высечены из камня эти странные скалы, рассеянные здесь без всякого видимого порядка. Они имели форму то правильных квадратов, то многогранников, то конусов. Все это вместе создавало какой-то настоящий лабиринт, откуда и средь бела дня нелегко было бы выбраться. Однако же старик ни разу не обнаружил ни малейшего колебания при выборе дороги и уверенно продолжал свой путь среди этих каменных громад.
Пейзаж еще раз переменился. Последние каменные глыбы остались позади нас. Местность заметно понижалась. Покрывавшие ее кусты дрока, мирты и мастикового деревца становились все реже. Плоскогорье перешло в почти голую равнину…
Наконец перед нами в ночной мгле показалась высокая и черная масса, чернее самой ночи. То была живая ограда из стройных кипарисов, подобная тысяче других, окружающих все похожие друг на друга дачные виллы залитого солнцем Прованса.
Линия кипарисов была обнесена снаружи еще железной решеткой. Мой спутник просунул руку в отверстие между двух перекладин этой решетки и надавил какую-то потайную пружину. Заскрипела дверь. Под своими усталыми ногами я почувствовал густую траву. Над головой переплетались, вперемешку друг с другом, ветви кедров, сосен и пробковых дубов.
Потом, меж частых стволов, обрисовался фасад дома, отделанный кирпичом. Под сенью разнообразных ветвей, тесно переплетающихся наподобие причудливой сети, темнота настолько сгустилась, что я уже не мог разглядеть всех деталей фасада; мне удалось заметить только каменное крыльцо со ступеньками — восемью ступеньками, которые я, помню, тогда еще пересчитал — да на левом углу крыши какую-то очень высокую и странной формы надстройку: должно быть, что-нибудь вроде башни или колоколенки, — подумалось мне…
В дом вела деревянная дверь, обитая железом. С наружной стороны, на дверной раме, висел молоточек, изображавший собою молот кузнеца. Им нужно было ударить по наковальне, вделанной в самую дверь.
Прежде чем взяться за этот молоток, хозяин дома обернулся ко мне. Блеск его суровых глаз снова вызвал во мне тревожное чувство. Но спокойствие его по-прежнему лаконичной речи и вежливое обращение и на этот раз побудили меня справиться со своими опасениями и побороть в себе инстинктивную осторожность животного, готового при первой тревоге броситься в бегство…
— Я очень прошу вас теперь… соблаговолить не шуметь, — сказал старик. — Нам откроет сейчас мой отец, человек весьма старый, — ему нужен покой.
В это же время к звуку только что услышанных мною слов присоединился новый характерный металлический звук от удара молотка по наковальне. Звук слов как-то странно слился в эту минуту в моих ушах с металлическим звоном…
Я не мог прийти в себя от изумления, и мне почудилось, что в этом звоне я слышу что-то вроде ответного эха на то впечатление, которое произвело на меня его замечание.