Сочинения в двух томах. том 1

Фаррер Клод

— Ни с места, — сказал я. — Ни одного жеста, ни одного звука, или я убью вас, всех троих! Отвечайте мне вы, вы один! Повторяю еще раз, ни слова неправды, если только ваша жизнь дорога вам! Прежде всего, что делаете вы здесь с этой женщиной?

Я не спускал своего, полного ненависти, взора с лица этого человека. Но вдруг еще раз почувствовал я над собою магическое действие его взгляда: эти глаза, казалось, пронзили, ослепили и победили меня. Мой гнев сменился внезапным страхом. Я почувствовал, что мой противник сильнее меня. Сделав над собой последнее усилие, я нажал курок… Но выстрел не успел грянуть. Мой враг медленно и спокойно перевел свой пронзительный взгляд с моего лица на мою руку.

И словно какая-то всемогущая сила сокрушила и парализовала

все суставы моих пальцев… Револьвер выпал у меня из рук и ударился о пол…

Тогда маркиз Гаспар ответил мне тем же, как и прежде, серьезным и спокойным тоном, будто ничего и не случилось:

— Что я здесь делаю с этой женщиной? Ваше желание знать это вполне законно, и я сейчас постараюсь удовлетворить вас… Но, может быть, вы согласились бы теперь вернуться обратно в ту комнату, откуда мы пришли; да и госпоже необходим покой.

С внешней стороны я был совершенно свободен. На самом же деле… Какие-то невидимые путы связывали все мои члены. В сущности, я уже не располагал своими движениями, а делал лишь те, которые приказывал мне мой новый господин, маркиз Гаспар.

Он подчинил себе не только мое тело, но и мою душу, и я беспрекословно повиновался ему. Я вернулся со своими хозяевами в нижнюю залу.

На пороге той комнаты, где спала Мадлен, мной овладело безумное желание бросить еще, хотя бы один единственный, взгляд на мою дорогую возлюбленную. Но мне так и не разрешили этого.

XVI

— Господин капитан, — сказал, обращаясь ко мне, маркиз Гаспар, — здесь вы вправе требовать все, ни в чем не рискуя встретить отказа с нашей стороны. Все! Кроме одного единственного, о чем речь впереди. Вас интересует судьба мадам де…? По правде сказать, мне не очень-то хочется отвечать вам, тем более, что все это чрезвычайно сложно и потребует более длительных объяснений с моей стороны, чем вы предполагаете… Но — что делать! Повторяю вам: я все готов сделать для вашего удовольствия. Итак, не сердитесь на меня за это предисловие и терпеливо выслушайте все утомительные и, быть может, неинтересные, но необходимые подробности моего рассказа…

Он немного помолчал, открыл табакерку, протянул ее своему сыну, затем своему внуку и сам взял из нее щепотку. Затем он начал так:

— Родился я, мосье, в тысяча семьсот тридцать третьем году в небольшом немецком городке, очень далеко отсюда…

На этом рассказ его на время прервался; граф Франсуа внезапно поднялся со своего кресла и протянул руки к отцу, как бы прося его не продолжать… Маркиз Гаспар, действительно, помолчал секунды три и, презрительно сжав губы, смотрел на своего сына.

— Я так и знал! — сказал он, наконец, самым высоким фальцетом. — Вы ли это, Франсуа? В ваши лета… И вдруг такое ребячество!.. Или, может быть, думаете вы, что господин капитан ни о чем не догадывается и давным-давно не подозревает нашей тайны?.. А не все ли равно теперь, будет ли он знать о ней больше или меньше?..

И, повернувшись в мою сторону, он продолжал:

— Итак, сударь, в настоящее время, то есть двадцать второго декабря тысяча девятьсот восьмого года, мне сто семьдесят пять лет от роду. Пожалуйста, чересчур не удивляйтесь; это чистейшая правда, и я надеюсь рассеять всякие сомнения на этот счет с вашей стороны. Будь у нас с вами лишнее свободное время, я рассказал бы вам такие подробности, которые вполне бы удовлетворили ваше любопытство. Впрочем, начало моей жизни и так не представляет для вас ни малейшего интереса; за исключением разве нескольких лет. Но даже и это завело бы нас слишком далеко, и, пожалуй, и зимней ночи не хватило бы для такого рассказа. Поэтому позвольте мне ограничиться передачей существенного. Мой отец принадлежал к старому дворянскому роду и служил при дворе Его Величества Христиана Шестого, короля Датского. Храбрый солдат, прославившийся во время войн предыдущего царствования, он был теперь совсем не у места при дворе этого миролюбивого государя, покровителя наук и искусств… Правду сказать, Европа пользовалась тогда общим миром,

и моему отцу приходилось, волей-неволей, считаться с этим. Но мир продолжался недолго. Мне не было и семи лет, как разразилась новая война, в которой приняли участие Австрия, Пруссия, Франция и целый ряд мелких государств, надеявшихся извлечь здесь для себя кое-какие выгоды. Кажется, одна только Дания не вынула меча из своих ножен. Мой отец не захотел мириться с этим и предпочел эмигрировать. Мы приехали в Париж, а оттуда — в Версаль. Король Людовик Пятнадцатый любезно принял нас. Во французской армии хватало места для всех хороших людей. Мой отец здесь сразу выделился, и блестящая карьера улыбнулась ему! Но все испортило ядро английской пушки… Случилось это как раз в момент горячей схватки, предрешившей знаменитую победу при Фонтенуа.

Сохраняя благодарную память о военной доблести моего покойного отца, король сделал меня своим пажом. Так началась моя самостоятельная жизнь. Долго была она веселой и легкомысленной. Я теперь еще с удовольствием вспоминаю счастливое время во Франции после мира тысяча семьсот сорок седьмого года. В особенности двор проводил дни и ночи в празднествах, развлечениях и любовных похождениях.

Во всем этом я принимал немалое участие. Вот почему, говоря откровенно, веду я теперь, как вы знаете, жизнь одинокого отшельника. Молодость моя протекла шумно и весело, и рядом с несравнимой пышностью прежней жизни каким жалким кажется мне комфортабельное благополучие людей вашего века! А что другое могли бы вы предложить мне?

Но зачем говорить о невозможном? Я и так слишком отвлекся в сторону от своего рассказа. Однажды на мою долю, как пажа, выпала обязанность проводить к Его Величеству маршала Бэллиля. Он шел с каким-то мне неизвестным, но на редкость симпатичным сановником…

Как теперь, вижу я поклон маршала, его блестящий пудреный парик и шпагу, пристегнутую у бедра.

— Государь, — сказал он, — согласно желанию Вашего Величества, я имею счастье представить вам графа Сен-Жермэн, несомненно, самого старого из дворян королевства…

Помню, я тогда смотрел на графа, и он, напротив, показался мне человеком в полном расцвете сил. Ему нельзя было дать более тридцати лет.

Вы знаете, разумеется, все, что известно вашим историографам о необыкновенном, даже сверхъестественном человеке, который последовательно носил имена графа де Сен-Жермэна, графа де Бель-Аши, синьора Ротондо, графа Царош, преподобного отца Аймар… Из уважения, уважения сыновнего, осмелюсь сказать, я позволил себе посвятить в подробности моей встречи того, кто впоследствии стал мне отцом, матерью, учителем и другом вместе. Разумеется, все это случилось не сразу…

Найти его было не так-то легко. Франкмасоны, тайным вождем и наставником которых он был, позаботились хорошенько скрыть его следы. В то время он готовил в России нечто вроде революции… Конечно, вы знаете, как пришла к власти в этой стране, которую еще совсем недавно обозначали на европейских картах «Татарией», принцесса крохотного немецкого владения Софья Фредерика Августа… Оказавшаяся потом такой неблагодарной…

Он делил свою жизнь между ландграфом и многими другими особами, которым оказывал помощь своими таинственными познаниями; среди них был и граф Орлов. Но все это я узнал потом. Отчаявшись найти его, я отказался от службы и вернулся в родной Экернфорд. В то время как раз туда приехал принц Карл, я, по долгу соседства, приехал ему представиться — и как же я обрадовался, встретившись здесь совершенно случайно с человеком, которого повсюду искал и уже потерял надежду когда-либо увидеть; он сидел рядом с принцем и запросто с ним разговаривал. Мой восторг при свидании вызвал слезы у принца. Сент-Жермэн был и его тайным советником. Принц располагал значительным досугом и посвящал его своим занятиям алхимией. Сен-Жермэн и я нередко принимали участие в его работах. Пятнадцать лет продолжалась для меня такая счастливая, спокойная, но содержательная жизнь, ничем не напоминавшая прежние безумно веселые и легкомысленно прожитые дни во Франции.