Сочинения в двух томах. том 1
Шрифт:
— Мы путешествовали, — повторил герцог.
Помолчав немного, он объяснил:
— Мы путешествовали — не как туристы, не как клиенты агентства Кука, даже не как люди, одиноко скитающиеся по свету и умеющие смотреть на то, что они видят, нет, мы путешествовали, как улитки, которые повсюду тащат с собою свой дом, и во всякой стране, куда бы мы ни прибыли, мы продолжали вести нашу обычную кочевую жизнь, такую, какой мы жили во Франции; оттого что повсюду мы чувствовали себя на борту наших кораблей как на оторвавшемся клочке родной земли. Мы были свободны от многочисленных хлопот обычного путешествия, свободны от гостиниц, вокзалов, паспортов, гидов и путеводителей, и нам повсюду, куда бы мы ни попадали, оставалось только смотреть, широко раскрыв глаза. Громадное преимущество перед всеми другими путешественниками, мой дорогой! А результаты вы сами отметили: мы понемногу
— Нет, — сказал Лоеак. — Я готов согласиться с тем, что вы обрели естественную добродетель. Но кроме того!.. В вашем объяснении ничего не говорится о неизбежном сопротивлении глупцов. Что вы обучили этой добродетели ваших подружек, этого я не допускаю, я не могу допустить этого!.. Нас, парижан, принято считать остроумными: где и когда видели вы, чтобы мы обучили остроумию тех уличных женщин, с которыми мы проводим ночи?
— Черт возьми! — сказал герцог. — Где и когда сами вы видели, чтобы у женщины, с которой вы проводите ночи, оставалось от этого что бы то ни было, кроме детей? У ваших парижан куча предрассудков. А почему они относятся к куртизанке с меньшим уважением, нежели к замужней женщине? Разве не должна первая, так же как и вторая, доставлять наслаждение духовное и плотское своему господину и владыке? Разве не получают и та и другая от своего владыки за это наслаждение пищу, кров и одежду? Разве и та и другая не продают вполне честно и законно свое тело и свою душу мужчине, чтоб он поступал с ними, как ему будет угодно? Где же разница — кроме как в предрассудках некоторых вероисповеданий и некоей условной морали? Есть много народов, которые не знают такой морали и такой религии. И они освободили нас от них в свой черед. И вот почему, говоря с нашими любовницами так, как вы говорите с вашими женами, мы добиваемся от этих первых того же, чего вы добиваетесь от последних.
— Но первоначальное воспитание?..
— Мы изменяем его, мы переделываем его! Для этого, без сомнения, нужно упорство, нужно постоянство. Но разве не кажется вам, что для того чтобы взрастить хорошую пшеницу, не обработанный до сих пор участок может часто оказаться более благоприятным, чем поле, покрытое плевелами и сорной травой?
— Вы заговорили, как поэт!.. Во всяком случае — вы отважны! Так, значит, вы полагаете, что девушка из простонародья, выросшая в невежестве и грубости, более способна стать приятной женщиной, нежели светская девушка или девушка из буржуазной семьи?
— Это было бы уже парадоксом. Я не захожу так далеко… Но я утверждаю, что не раз названная девица из общества будет много менее блестяща, нежели девушка из простонародья, которая прошла школу своих любовников.
Он наклонился над балюстрадой и, окинув взглядом зал, указал Лоеаку платье Directoire Жанник, которая снова пустилась танцевать:
— Вот!.. За примером идти не далеко. Эта блондиночка, Жанник, вы ее знаете; вы встречались с ней, вы слышали, как она болтает и хохочет и как она смеется над смертью, которая, как она прекрасно знает, уже угнездилась в обоих ее легких, увы!.. Все равно! Взгляните, как она грациозна и изящна, взгляните, сколько вкуса в этих кружевах, которыми убран сатин ее платья. Разве женщина нашего круга могла бы лучше придумать? Не думаю… Но это пустяки!.. Вам следовало бы заглянуть поглубже, заглянуть в ее душу, в ее ум, в сердце! И вы были бы потрясены, очарованы, соблазнены!.. Так вот! Все это, друг мой, родом из грязного чулана. Разумеется, Жанник — это превосходная степень, это исключение, это явление необычное. Очень немногие здешние девочки могут сравняться с Жанник, и я знаю десятки таких, у которых наши советы и наш пример в одно ухо вошли, а в другое вышли. Не все ли равно! Разве не хорошо уже, что из десяти один раз удается создать Жанник?
— Разумеется. Но вы говорите об уме, о душе, о сердце. Я готов согласиться с вами, что касается ума, который может пробудиться или расцвести. Но сердце?.. Разве вы обладаете волшебной палочкой, чтобы превращать камни в мягкий хлеб и маленьких проституток в честных девушек?
— Волшебная палочка? Да! У нас есть волшебная палочка, самая волшебная из всех! Лоеак, вам ли напоминать знаменитое четверостишие?
Он продекламировал вполголоса, опершись локтями о стол и положив голову на руки:
Спросили— Вот и все волшебство, мой дорогой! Вы, люди земли, спите с вашими любовницами и презираете их. Мы, моряки, любим наших любовниц и уважаем их. В результате ваши любовницы оказываются вашими врагами, а наши — нашими союзниками. В результате, ваши любовницы падают все ниже, становятся все более порочными, а наши возвышаются и становятся лучше. Оттого что ненависть — дурные дрожжи, а любовь — доброе семя. Женщина, которую любит мужчина, обладающий сердцем, сама становится трижды и четырежды женщиной с сердцем. Поймите меня! Я сказал — которую любят: дружески, почтительно, — а не влюблены только любовью эгоистичной, ревнивой, тиранической, грубой — той любовью, которую глупцы объявили самой восхитительной страстью.
— Теперь вы вовсе не поэтичны!.. Но я превосходно понял вас. Быть может, вы правы.
Бутылка Хейдсика была пуста. Лоеак начал вторую бутылку и медленно выпил полный стакан. Герцог молча смотрел на бал, разнузданный по-прежнему. Жанник снова запыхалась и села на ступеньки лестницы, соединявшей сцену и зал. Ее окружали офицеры, которые сами смеялись и смешили ее.
— Короче говоря, — сказал вдруг Лоеак, — вы изобрели новое определение слова «проституция». Старик Литре 20 , верно, перевернулся в гробу!..
20
Составитель многотомного словаря французского языка.
Герцог повернул к нему голову:
— Что такое?..
— «Объемлющая всевозможные науки и искусства, а также и моральная школа для получивших дурное воспитание молодых женщин, чьи любовники воспитаны лучше, чем означенные молодые женщины».
— Неплохо. Правда, несколько неполно…
Он отпил в свой черед и поставил стакан:
— Неполно, — повторил он. — Вы знаете еще не все: школа, о которой идет речь, есть школа взаимного обучения.
— Взаимного?..
— Да. Молодые женщины научаются в ней всему тому, чему не научили их своевременно родители. Но и молодые люди тоже получают в ней тысячу бесценных сведений, которых никогда не мог бы дать им никакой профессор!..
— Как жить вдвоем?
— Как жить вдвоем, раньше всего. И это далеко не такое искусство, которым можно пренебрегать. Неужто вы полагаете, что, с точки зрения будущего брака, ровно ничего не стоят месяцы и недели, проведенные с подругой, достойной уважения и любви порядочного человека? Никакой пользы для себя нельзя извлечь из связи с вульгарной девкой, существом настолько испорченным, что она перестает быть женщиной; ничего не даст также сожительство с классической девушкой-работницей, которая только и читает, что газетную хронику, где говорится о собачках, которых переехали извозчики. А Жанник читает Бодлера и умеет говорить правду. Но жизнь вдвоем — это еще не все: есть вещи более значительные.
— Как у Николе?
— Если хотите!.. Лоеак, вы только что задали мне два вопроса: один касался наших любовниц — и, мне кажется, я дал на него ответ; другой — нас самих: вы спрашиваете меня, как мы сделались тем, что мы есть. Давайте определим раньше всего: по-вашему, какие мы люди?
Их стаканы были пусты. Лоеак де Виллен наполнил их снова до краев. Потом он поднял свой стакан и сказал:
— Вы единственные люди среди всех, кого я когда-либо знавал, для которых республиканская формула «Свобода, Равенство, Братство» не звучит смешной шуткой! Клянусь честью, вот вы какие!.. И я пью за ваше здоровье!.. Вы, моряки, единственная подлинно демократическая каста во Франции, единственная каста, каждый член которой безо всякой лжи называется товарищем других членов, единственная, которой неведома иерархия денег, рождения и чинов, единственная, которая по собственной воле признает и уважает только одно преимущество — преимущество седин. Вы, Л’Эстисак, дважды герцог и архимиллионер, однако я сам видел, как вы усадили за свой стол простого матроса; а ваш адмирал, который сидел в двух шагах от вас, и бровью не повел. За ваше здоровье, капитан!.. О, если б вам удалось, вам и тем, кто с вами, превратить в вам подобных бедное наше человечество, такое ограниченное и косолапое, тщеславное, идолопоклонствующее, смешное, деспотичное и рабское!..